— Почему вы мне все это говорите, профессор? — тихо спросил я.
Он долго молчал, вертя в руках свою чашку.
— Когда я был таким же сопляком, как ты, — начал он, глядя куда-то в пустоту, — у меня тоже был наставник. Профессор Окабэ. Гений. И тиран. Он гонял меня так, что я спал по два часа в сутки и ненавидел его всеми фибрами души. Он заставлял меня переписывать истории болезни по десять раз, находил ошибки там, где их не было. Однажды он заставил меня три часа подряд завязывать хирургические узлы на сырой куриной ножке, пока мои пальцы не онемели. Я думал, он просто издевается.
Тайга усмехнулся своим воспоминаниям.
— А потом, когда я впервые встал к операционному столу один, на экстренной операции, и у пациента открылось кровотечение, я понял. Мои руки работали сами. Они помнили. Каждый узел, каждый шов. Он не издевался. Он готовил меня.
Он поднял на меня свои уставшие, но ясные, несмотря на весь выпитый алкоголь, глаза.
— Я не Окабэ. Но я видел, как ты работаешь. В тебе что-то есть, Херовато. Так что раз уж ты ввязался в эту игру, играй до конца.
Он допил свое сакэ и поставил чашку на стол.
— Не подведи меня, Херовато. Не потому что я в тебя верю. А потому что мне будет чертовски любопытно посмотреть, как далеко ты сможешь зайти.
Мастер за стойкой, до этого момента словно бывший частью интерьера, деликатно кашлянул в кулак, давая понять, что заведение скоро закрывается. Тайга кивнул, достал из кармана несколько мятых купюр и положил их на стойку. Затем поднялся, и я, как по команде, тоже. Ноги были немного ватными, а мир приятно покачивался, словно я находился в каюте корабля, идущего по спокойному морю.
— Профессор, — сказал я, когда мы вышли на улицу. Ночной воздух, прохладный и влажный, приятно остудил разгоряченное лицо. — Давайте я вас провожу.
Тайга медленно повернул голову и смерил меня своим фирменным взглядом, в котором, однако, на этот раз не было ни капли раздражения. Скорее, легкое, почти отеческое удивление.
— Проводить? — он хмыкнул. — Херовато, ты меня с кем-то путаешь? Я что, похож на старшеклассницу, которая боится идти домой одна в темноте? Или ты думаешь, я настолько наклюкался, что не найду дорогу и усну в ближайшей канаве?
— Нет, профессор, — я покачал головой. — Просто… вы сегодня сделали для меня больше, чем кто-либо за последние несколько лет. Проводить вас до дома — это самое меньшее, что я могу сделать в ответ. К тому же, мне все равно нужно прогуляться. Проветрить голову перед завтрашним днем.
Тайга помолчал секунду, другую, а потом бросил через плечо:
— Ладно, — он тяжело вздохнул, словно делая мне величайшее одолжение. — Валяй, провожай. Только если я все-таки усну в канаве, твоя задача — вызвать такси и убедиться, что мое бренное тело доставят по адресу. Идет?
— Идет, профессор, — улыбнулся я.
И мы пошли.
Мы шли по уже готовящемуся ко сну городу в полном, но удивительно комфортном молчании. Наши шаги гулко отдавались в тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев под ногами да далеким, едва слышным гулом поезда. Улицы были пустынны. Фонари, словно одуванчики света, выхватывали из темноты то припаркованный у обочины велосипед, то калитку чужого сада, за которой угадывались темные силуэты роз..
Казалось, что все, что нужно было сказать, уже было сказано там, в баре, за чашечкой сакэ. Сейчас слова были не нужны. Мы просто шли рядом, два хирурга, два одиночки, каждый погруженный в свои мысли, но объединенные этой странной, внезапно возникшей связью. Я думал о его словах, о Токио, о семье Ямада, о своем будущем. А о чем думал он? О прошлом? Или о будущем? О том, что ждет его завтра в операционной? Я не знал. И не спрашивал.
Мы свернули на другую улицу. Здесь было еще тише. Аккуратные двухэтажные домики за невысокими заборами, можно сказать, уже спали. Ямада. Я снова и снова возвращался мыслями к этой семье. Палка о двух концах… Интересно, какой из них предназначался мне? И эта Аяме… От одной мысли об этой семейки по спине пробегал холодок.
— Замерз? — вдруг спросил Тайга, даже не оборачиваясь.
— Нет, — мотнул головой я. — Просто… думаю.
— Меньше думай, Херовато. Больше делай. В Токио думать вредно. За тебя там уже давно все продумали. Твоя задача — не лажать.
Мы свернули на одну из тихих улочек, и тут я почувствовал укол дежавю. Что-то неуловимо знакомое было в этих домах, в изгибе дороги, в том, как свет фонаря падал на старую каменную ограду. И этот запах… Запах гортензий. Густой, сладковатый, он висел в воздухе. Я замедлил шаг, вглядываясь в темноту.
«Где-то я это уже видел…» — пронеслось в голове.
Мы прошли еще немного. И тут я увидел его. Дом, утопающий в зелени. Пышные кусты гортензии, яркие пятна азалий, старая деревянная веранда, обвитая жасмином. Я остановился как вкопанный. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с удвоенной силой.
Это был ее дом. Дом Акико.
Я медленно повернул голову и посмотрел на профессора Тайгу. Он стоял рядом и смотрел прямо перед собой, на калитку этого самого дома. Его лицо было абсолютно спокойным и непроницаемым, словно он пришел сюда в тысячный раз. Он достал из кармана ключ.
И в этот момент все кусочки пазла в моей голове со щелчком встали на свои места.
Старый, консервативный отец-врач, который хотел для дочери другой судьбы. И это был Тайга?
Тайга, не обращая на меня никакого внимания, шагнул к калитке. Ключ со скрипом повернулся в замке. Он уже взялся за ручку, собираясь войти, как вдруг входная дверь дома бесшумно открылась, и на веранду вышла она. Акико.
Она была в простом домашнем платье, волосы собраны в небрежный пучок, а на плечи накинута легкая шаль. В руках у нее была чашка, от которой шел пар. Увидев Тайгу, она улыбнулась той самой теплой, искренней улыбкой, от которой, казалось, даже ночные фиалки в саду распускались пышнее.
— Папа, ты поздно сегодня, — ее голос прозвучал мягко, но в нем слышались нотки беспокойства. — Все в порядке? Я уже начала волноваться.
Папа.
Это слово прозвучало в ночной тишине, как выстрел. Я стоял, как идиот, в нескольких метрах от них и чувствовал, как земля уходит из-под ног. Отец и дочь. Профессор Тайга и фельдшер Акико.
Она спустилась со ступенек и подошла к калитке. И только тогда она заметила меня, стоящего в тени фонарного столба. Ее улыбка замерла. Удивление на ее лице сменилось еще большим удивлением, а потом — чем-то еще, чего я не смог разобрать. Чашка в ее руках дрогнула, и несколько капель чая плеснули на деревянные ступени. Ее глаза расширились от удивления.
— А, — только и смогла выговорить она.
Тайга, заметив эту затянувшуюся паузу, обернулся. Он посмотрел на свою дочь, потом на меня, и на его лице отразилось что-то похожее на досаду.
— Чего застыли, как два истукана? — проворчал он, обращаясь, кажется, к нам обоим. — Пошел я в дом. И ты Акико, не задерживайся. Нечего на улице мерзнуть.
С этими словами он, не дожидаясь ответа, прошел мимо Акико и скрылся в доме, оставив нас одних в этой неловкой, звенящей тишине.
Мы продолжали молчать. Я не знал, что сказать. «Привет, Акико-сан, я тут случайно вашего папу провожал и узнал, что ты его дочь. А чего не рассказала раньше?». Звучало, мягко говоря, глупо.
— Я… пойду, наверное, — наконец выдавил я, сделав шаг назад. — Уже поздно.
Я сделал шаг назад.
— Стой.
Ее голос остановил меня. Он был тихим, но в нем была такая настойчивость, что я не посмел ослушаться. Она вышла за калитку и подошла ко мне. Теперь нас разделял всего шаг.
— Правда? — спросила Акико, глядя мне прямо в глаза. И в ее взгляде больше не было удивления. Только какая-то тихая, горькая обида.
— Что — правда? — не понял я.
— Что вы уезжаете.
Я замер. Откуда она знает?
— Мне сегодня звонила Аяка-сан, — пояснила она, словно прочитав мои мысли. — Она была очень расстроена. Танака ей проговорился, что тебя переводят.
Акико сделала паузу, и ее голос стал еще тише.
