Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ) - Ютин Макар

– Что, наставник, пришел пожаловаться на новые обязанности? – на удивление, ее голос не содержал ни ехидства, ни желания уязвить, только легкое, вежливое любопытство.

– Да вот, захотелось попить кофе в приятной компании, – он улыбнулся ей во всей полноте заискивающей мины отродья, – а то кислые рожи моих подопечных вызывают изжогу и потерю аппетита. Я умоляю великую целительницу о лечении.

– От потери аппетита лечит работа. Кажется, я обещала напустить на тебя пчел еще дней десять назад. Такая терапия вернет тебе радость жизни и краски в серые будни.

– О, жестокая. Теперь я еще больше захотел упасть на колени, обнять тебя за ноги и громко молить о прощении. Хотя мой язык в какой‑то момент может оказаться занят… – он подмигнул ей, а Эскулап в начале ненадолго зависла.

Она не поняла сразу значения его фразы, моргнула, наморщила лоб

– Ах ты, кобель похотливый! Завяжи свой уд тройным узлом! И язык вместе с ним!!! – она отвела руку назад, словно для пощечины, на кончиках пальцев зазмеилось начало боевого гимна, однако дева‑целительница сдержалась и просто пнула его голой пяткой по голени. Между прочим, очень больно.

– Хватит уже каждый раз придумывать все более мерзкий способ до меня домогаться! Когда‑нибудь я не выдержу и открою тебе все глубины моей изобретательности, – она быстро успокоилась от своей вспышки смущения и злости, хотя кожа вокруг чешуек на щеках и под глазами все еще казалась слегка красноватой.

– Ой да ладно. Ты настолько красива, что я каждый раз теряюсь, словно последний мальчишка. Мое сердце говорит быстрее, чем сознание успевает подобрать подходящие слова, – пафосно объявил Медей.

Эскулап на это только закатила глаза и надменно отвернулась. Кажется, ей стало немного неловко. Хотя нет, ему показалось, она просто подбирала подходящий ответ.

– Судя по всему, ты превратился в одно большое сердце. Гнилое, раз столько гадости говоришь окружающим. Я прощаю тебя только за идеально организованное Испытание, – при упоминании экзамена Медея, в ее глазах вспыхнули огни веселья, – как ты вообще додумался до такой отменной жути⁈

– Ах, как насчет обсудить это за чашечкой кофе?

– Не то, чтобы я против. Но почему ты постоянно приносишь кофе на заварку мне и не хочешь делать его сам? И зачем ты взял с собой эту мерзость, агоранта?

«И действительно, зачем?».

– Ах ты гад, молча напросился! Н‑на!

Медей подбросил голову за волосы под самый потолок терапевтириона, размахнулся и вмазал точно в челюсть своему фамилиару, когда тот опустился до уровня глаз.

Адамант захрипел от восторга, пролетел два метра и упал на соседнюю кровать. Его глаза дергались от блаженства за закрытыми веками, а губы кривились, трещали, исходили гноем в оковах суровой нити. Глаза Эскулап комично округлились, стали походить на совиные… исключительно от переизбытка мудрости и никак иначе!

– Да ему нравится, так что не обращай внимания, – легкомысленно ответил Медей на незаданный вопрос своей подруги.

– А‑га… – медленно сказала она, затем вздохнула, покачала головой, издала тихий смешок и пошла колдовать над зернами кофе.

– О‑О‑О, кофе, вкусный кофе, прекрасный кофе, – кофе – царица наук, в задницу математику!

Он может придумать заклинание на одной теплой, успокаивающей энергии чарующего напитка. Не нужны ни формулы, ни даже человек. Достаточно овеществленной мысли! Например… О‑о‑о, неужели так? Или так? Или даже вот так!

Медей плыл на волнах удовольствия, купался в душевном равновесии, пел песни в прекрасном и яростном мире. Приходил в себя после тяжелых испытаний, после всех угнетений и несправедливости, после страшной хтони в лице, нет в роже, в физии, в прости господи, едале главной героини. Как же страшно, когда эта НЁХ на него смотрит! Будто овеществленное проклятие, ожившая сущность Лавкрафта, обаятельная кукла мадам Мэндилип…

На этой мягкой, уютной волне он рассказал все интересующие Эскулап подробности. И выслушал своим одухотворенным сознанием все те многочисленные эпитеты, которыми его награждали ученики, премного благодарные за такое качественное испытание мужества.

– Ах, моя прекрасная подруга, не могла бы ты рассказать мне, кто и как меня называл? Можно только лептосомов: это юный…

– Я помню каждого, – бесцеремонно прервала его Эскулап. На нее кофе такого сильного воздействия не оказывал, только бодрил и убирал негатив, – я – полубог, у меня идеальная память.

– Сочувствую, – произнес Медей и немножко пожалел свою несчастную кандидатку на дружбу с привилегиями.

Когда‑нибудь, он скажет ей об этой перспективе вслух и больше никогда не будет онлайн.

– Ты первый, кто это понял, – тихо произнесла врачевательница, а змеи с ее посоха зашипели тоской вместо привычной агрессии.

– Ладно, – на ее личико снова наползла улыбка, теперь шкодливая, – я расскажу самые уморительные. Например, твоя любимая дева Грация ругалась в лабиринте злее любого моряка и гаже любой проститутки. А дриада, как оказалось, знает толк в мужском бессилии, чего и желает всем подряд, с кучей подробностей. Я не буду озвучивать конкретных имен, но авторы каждой цитаты называют тебя своим педагогом.

– Ну что ж, послушаем, – Медей поудобнее откинулся на своей личной (как ему хотелось считать) кровати.

– Гм, некий ученик желал тебе: «получить вместо такого грязного рта голубиную клоаку, чтобы оттуда лезло хоть что‑то хорошее, а не только содержимое ночного горшка». Топорно, зато искренне. Другие оказались лаконичнее: «изверг», «деспот», «червь из задницы иноземных купцов», «любовник Харона, а не видно, потому что все время на коленях в лодке», ха‑ха, вот это забавно, «личный мочевой пузырь Тартара», тоже ничего, «выкидыш циклопа», «жадный кастрат», «полощет рот водой из бочки, где моют мудя достойные мужи».

Эскулап со смаком перечисляла самые забавные, на ее вкус, оскорбления. Медей только хмыкал, бессмысленно улыбался в наведенном кофейном блаженстве, и запоминал отдельные пассажи, чтобы вбросить их как‑нибудь на уроке и найти гадину по реакции.

Потом уже наставник рассказывал, как призвал специального демона для Лабиринта, который и помог ему с некоторыми воздействиями. Описал внешность, условия, аспект.

– Ты знаешь, я ведь и не слышала о такой твари, – вдруг произнесла целительница, – большая часть демонов хорошо известны, даже если не знать, как и когда их лучше призвать. Но ты… почему ты так хочешь скрыть свой талант? Зачем играешь роль ничтожества? Почему тогда открылся мне? Зачем прячешься за всеми этими шутками, фальшивыми улыбками и демонстративным неуважением?

Медей застыл с открытым ртом. Слова очередной блеклой шутки шипели у него на языке, исходили бессильным ядом. В голове вдруг стало пусто, руки задрожали, а приятный кофейный дурман перетек в слезливую тоску, как от не вовремя выпитого алкоголя.

«Ты умрешь!», – хотелось закричать ему, – "ты, такая обаятельная, талантливая, интересная. Такая уникальная! Просто возьмешь и погибнешь, сдохнешь от рук каких‑то жалких, недостойных тебя выродков, а я не могу сделать ровным счетом нихера!!!

Просто задолбанный прошлой жизнью, пережеванный и высранный обществом потребления жалкий дух в теле самовлюбленной болванки, бракованной заготовки под нормального наставника. Ни силы, ни влияния… ни желания что‑то исправить".

– Ты что‑то знаешь! – поняла девушка по мрачному, издерганному лицу собеседника, – ты знаешь нечто опасное, чудовищное, может быть. И это гнетет тебя, гнет и ломит в раскол!

– О чем ты говоришь, о прекраснейшая? Единственное, что я хочу – это достойно выполнить свои обязанности, – он скривил губы в улыбке через силу, через сопротивление тупого тела отродья, через неудачный момент кофейного дурмана, обнаживший его душу сильнее, чем тело в ванной комнате.

– Обязанности… – неуверенно повторил он под тяжелым, интенсивным взглядом полубога, – ну, немножко развлечений и много‑много силы тоже не помешают, – подмигнул он ей, ненавидя и стыдясь себя в этот момент.