Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ) - Ютин Макар

Имелись и запреты. О них Колхида рассказывала живо, почти что с огоньком.

Нельзя подниматься в Пустую Башню, где находился Делетерион, а также обитали привлеченные миазмами и заключенные на этажах блуждающие фантасии.

Нельзя спускаться в подземелья без санкции личного педагога, ментора, его помощников или эпимелета Академии – разумного автоматона Идалии. С последней посоветовали обращаться особенно осторожно – около шестидесяти лет назад она убила ученика, причину тогдашний ментор – маг высшей категории Даймона, признал веской.

Нельзя специально наступать в стигму, нельзя устраивать драки в коридорах или ойкосах, нельзя, нельзя, нельзя, нельзя…

– А теперь прошу пожаловать в пиршественную залу! – Алексиас со смешком прервал свою вторую заместительницу.

Колхида поджала губы, однако спорить не стала, вернулась в строй, пока студенты внизу повалили в ворота. Идалия встретит их за поворотом, проведет куда надо и даже прочитает лекцию об опасностях Академии. Только, как всегда, забудет упомянуть о себе самой.

– Уважаемые наставники, ментор, – вдруг повернулся к ним Аристон, когда коллеги развернулись, чтобы покинуть сцену, – я прошу дозволения выступить во время пиршества со своим стихом.

Глава 14

Всякая дрянь не приходит одна

❝ Искусство – суррогат жизни, потому искусство любят те, кому не удалась жизнь ❞

В. Ключевский

Как‑то Медей прочитал в интернете: «Если вы не платите за продукт, то, вероятно, вы и есть продукт». Жаль, никто не сказал Гитлеру эту кагальную, то есть, сакральную мудрость. Может быть и не грели бы тогда чужим теплом атмосферу, не переводили собственные продукты. А потом люди кричат о парниковых эффектах. Проклятые нацисты, и здесь подгадили!

«К чему это я? Ах, да…»

– Не волнуйтесь, я свободный поэт, не базарный паяц! Я не требую платы за выступление. Пусть студенты свободно наслаждаются моим искусством! – пафосно заявил водонагреватель.

В этом контексте именно несчастные наставники академии Эвелпид и ничего не подозревающие студенты являлись продуктом для этого ужасного злодея, мерзкого извращенца, сволочи, предателя рода человеческого и других оскорбительных эпитетов, которые выдумывал Медей на ходу про каждого из своих коллег просто от нечего делать.

Тишина после заявления тренера стояла мертвая, забальзамированная ужасным предчувствием конца, тем более жуткого в своей неизбежности.

– Я его убью, я его убью, я его убью,убью,убью убьюубьюубьюубью, – услышал Медей тихий, интенсивный шепот чуть слева от себя.

Иногда его удивляло, как быстро Фиальт переходит из состояния вечно улыбчивого мальчика‑позитивчика к стабильно‑кровожадному злодею с манией решить проблему человека самым простым способом. Елена стала первым звоночком. А теперь Аристон, своей не вовремя проснувшейся тягой к каминг‑ауту, окончательно отломал кусочек личности зеленоволосого живчика, создал из частички звездного экстраверта древнегреческую чикатилу.

Впрочем, некоторое удивление, понимание и даже сочувствие ничуть не помешало Медею слегка подтолкнуть коллегу в выгодном ему направлении.

«Сьон Виндр!» – иллюзия сделалась направленной, а тихий шепот услышать отчетливо и наверняка мог только сам Фиальт.

– убью, убью, прямо сейчас, убью,убью,убью заклинанием убью, прошепчу, наколдую, разорву, все одобрят, труп в канаву, убью, убью… – Медей сначала подстроился под чужой голос, стал дублировать слова: «убью, убью», затем принялся вбрасывать собственные фразы и быстро заменил его внутренний голос своим, начал влиять на несчастного усилил воздействие.

– Да, убей его, мой герой! Мой чемпион! Тебе подарят лавровый венок, будут носить на руках, – коварно шептала ему Пенелопа с другой стороны, – только убей его, выколи глаза, отрежь язык, расчлени труп и брось его в реку, в мойку, со стены, в отхожую яму для скота, вырви его душу и возроди презренным мимом, сделай из челюсти плевательную чашу…

Как ни удивительно, она не перебивала ни психическое бормотание Фиальта, ни его «внутренний голос», скорее талантливо создала задний фон, атмосферу неизбежности кровавой развязки.

Медей уже был готов праздновать победу, когда глаза Фиальта налились кровью, а руки стали рыскать по поясу в поисках оружия или жезла… однако тот как‑то быстро пришел в себя, недоуменно заморгал, затем подозрительно огляделся.

Пришлось замолчать и отменить заклинание. Пенелопа, с противоположного направления, тоже перестала шептать всякие страсти, а на прищуренный взгляд внушаемого Салабона состроила до крайности правдоподобный невинный вид. Медей так не мог, поэтому работал тоньше. Хотя искусство дебильных ухмылок в будущем даст ему ничуть не меньший скилл уклонения от обвинений. Нельзя заподозрить человека, который уже находится под перманентным подозрением.

– Давайте ударим его по голове, а потом отведем к полубогу, чтобы она стерла ему память, – жизнерадостно зашептал Павсаний, пока Аристон расписывал, какую честь он оказывает Академии перед пустыми, безжизненными лицами коллег с погасшими от внезапного горя глазами и заострившимися, как у покойников, скулами.

Демон Зу с готовностью защелкал хелицерами, все три пары рук, словно невзначай, потянулись к самодовольному водонагревателю.

– А ну перестаньте! – зашипела на них Колхида, – вдруг этот злодей забудет учебные планы? Это катастрофа похлеще жалких пятнадцати минут чистой агонии! – ее хрипящим шепотом можно было наточить кухонные ножи и оттереть въевшиеся пятна вместе со стружкой.

– Почему нельзя просто отказаться? – все тем же задолбавшим Медея шепотом спросил Павсаний.

– Потому что этот баталос только что угрожал, что может пересмотреть расписание, если ментор не позволит ему выступить, – зашептала жуткая фурия, эриния в обличии наставницы Пенелопы, – а потом вообще намекнул на накопленные дни отдохновений, которыми до этого никогда не пользовался!

– Пенелопа! – потрясенно воскликнула (шепотом!) наставница Киркея и слегка покраснела, – нельзя называть нашего коллегу ТАКИМ словом. Он ведь, ну, нормальный.

– Да? Нормальный? Что, хочешь послушать его новую поэму, милочка?

Киркея вздрогнула, а из ее прекрасных глаз вдруг сами собой, без рыданий и сморщенного лица, обильно потекли горячие слезы. Она открыла рот, но задохнулась внезапным всхлипом. А потом ее перебил голос Аристона, который, наконец, огласил свою финальную просьбу.

– Ментор, позвольте своему верному слуге раскрыть свою душу в светлый праздник. Как я могу просить учеников поведать мне свои мысли и чувства, когда не готов излить их в ответ? – закончил свою длинную тираду непризнанный поэт.

«Лучше бы вся плеяда твоих предков излила свой ответ в противоположную от любых женщин сторону. Например, на ту скалу, куда сбрасывают младенцев. Жаль, всякие Аристоны наверняка рождались сразу с тугими бицепсами, бородой, а также способностью выживать на Венере, питаясь месторождениями тяжелых элементов и телами экипажа „Хиуса“. Поэтому выбрасывать их в пропасть вместе с остальными даунами, тяжелыми аутистами и любителями повесточки абсолютно бессмысленно».

– Ментор Алексиас! Твое слово! – с придыханием повторил бессменный тренер Академии и сделал шаг вперед к своему сюзерену.

Алексиас хрюкнул. Алексиас выпучил глаза. Алексиас сделал шаг назад. Алексиас открыл рот, поднял палец вверх, беспомощно моргнул, закрыл рот, опустил палец вниз.

«Но ты же дурак, дурень, дурачина, дуралей! Еще и колдырь при этом!», – читалось большими буквами на физиономии местного директора, – «такого поэтического выродка надо не выступать пускать, а Дяде Федору ночью вместо клада закапывать».

Ладно, последнее Медей явно додумал, хотя в мыслях его начальника однозначно мелькала лопата и методы ее применения в качестве санкций подчиненным.

Остальные наставники пребывали в шоке от внезапно улетевшей в стратосферу самооценке Аристона. Еще в прошлом году, он и думать не смел про такие инициативы, безропотно принимал любую критику и не просил пересмотреть запрет.