Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ) - Ютин Макар

– «Всех ненавижу, всех кляну, от всех бегу. То разум, иль природа, иль безумие, – но ненавидеть сладко», – пропела врачевательница, а ее змеи музыкально шипели в такт, – я вижу боль, я вижу страх довериться, выражение загнанного в угол.

– Что, предлагаешь излить душу⁈ – наконец, огрызнулся Медей и еще больше разозлился от мелькнувшего на вечно юном личике удовлетворения, – со мной все просто прекрасно! Шутить – весело и приятно, мне нравится. Только магию бы усилить немножко. Не поможете, о искуснейшая? – гневно прищурился он.

– Истинный наставник. Что, готов даже грязную ложку облизать, лишь бы силы прибавилось? – насмешливо хмыкнула она.

Только яркие глаза блестели на ее лице далекими звездами, смотрели на него выжидательно, с сочувствием и готовностью помочь. Эта готовность, этот жест участия злили и жгли его сильнее любой пережитой боли.

– Ложку нет, но если ты прольешь зелье на свою красивую ножку, то я с удовольствием…

– Пошел. вон. извращенец, – в ее голосе больше не осталось возмущения – только чистое презрение.

Не к самому наставнику, но к его выбору. К его глупой, напускной позиции, к его броне вокруг души, отказу пускать людей глубже, доверять им. А еще, обида и разочарование от того, что он не принял ее протянутую руку.

Медей вышел сквозь ворота в самом поганом настроении за все время пребывания в Академии. Монументальные створки с грохотом захлопнулись за его спиной, на что он не обратил никакого внимания, весь погруженный в свою злость и смакование негатива.

«Кажется, я лишился своей единственной отдушины», – меланхолично подумал он.

Медей не собирался никого пускать в свое сердце, искренне привязываться или влюбляться. Он знал. Знал, что, даже если он поверит во всю эту сказку, в реальность мира, в возможность получать взаимность… отродье ненавидели все. Рано или поздно те, кто отнесутся к нему с симпатией, отвергнут его. Так все вышло в его прошлом мире. Всегда, раз за разом. Даже самые ничтожные из людей, жалкие, зависимые от синтетической дряни или общественного одобрения.

Просто некоторые уходили раньше. До того, как начало заморозков их отношений перерастало в игнор, черный список или глумливое смешивание с грязью. Ещё тогда, в период шести месяцев агонии на грязной койке чужой страны, в одиночестве и нищете, когда наступали моменты постыдной слабости, он рыдал и давал клятву. Никогда больше. Не верь, не бойся, не проси. Медей думал, что уже поздно, что время прошло…

И снова чуть не наступил на те же грабли. Нет, он не допустит снова тех же ошибок, не доверится больше никому. Пепел прошлых разочарований стучит в его сердце.

«Они предадут меня, рано или поздно. Как делали все и всегда. Однако ни один гений не способен плюнуть в душу тому, кто никогда ее не раскроет».

– Уф. В последнее время она стала реагировать сильнее на мои светлые, безобидные шутки, – Медей потер задницу, по которой его ударила ручка двери во время демонстративного захлопывания.

Дурашливая улыбка пыталась родиться на его лице, но раз за разом съеживалась и опадала. Наставника всерьез задела ссора со своим первым другом. И он понял, что отгораживаться поздно. Эскулап уже влезла к нему под кожу. Осталось только решить, что с этим делать. А пока следует поспешить в Гласный Чертог, на торжественное сборище, побери его все черти разом.

Он пришел на четверть часа раньше, чем вызвал удивленные взгляды своих коллег. Впрочем, Медей не обратил на них никакого внимания, слишком нервный, психически‑злой, с обидой и легким флером стыда одновременно. Благо, ментор Алексиас прошел к трибуне сразу, как только Медей и Фиальт поднялись на сцену, так что общаться с коллегами ему не пришлось.

– … Поздравляю первокурсников с поступлением в Академию Эвелпид! А нашим старшим курсам рад сказать: «добро пожаловать»! – Алексиас сошел с трибуны.

Медей с высоты небольшой полукруглой сцены смотрел на студентов внизу. Они стояли в зале Гласного Чертога. Деревянные подмостки, где сейчас стояли коллеги, плотный занавес из дешевой ткани, ряды удобных кресел в зале, сейчас сдвинутые к стенам. Все, кроме отделки настоящим деревом, походило на актовый зал стареньких школ навсегда потерянной Родины. Беззаботные годы учебы – единственное светлое пятно на обгорелом гобелене его никчемной жизни.

«Оказалось, это больно. Школа, школа, я скучаю…»

Он окинул грустным, усталым взглядом ровные ряды трех колонн студентов. Первый курс выглядел восторженными мальчиками‑зайчиками и девочками‑припевочками. Даже его Испытание не смогло оставить на них серьезного следа. Лица морщились только, когда натыкались глазами на его неподвижную фигуру в шеренге остальных наставников позади ментора Алексиаса.

Второй курс казался более профессиональным, битым жизнью. Они уже успели потерять двух человек за прошлый год учебы. Прошли практику в первом и втором полугодии, выжили в неприятном инциденте «Белого Безмолвия» их первого года обучения.

Третий курс являлся самым малочисленным, всего четырнадцать человек. Но каких! А, впрочем, они тоже еще не выглядели взрослыми. Лишь потрепанными жизнью детьми с глазами натасканных псов, зависимостью от магии и мимикой привыкших к боли подростков. «Какие прекрасные лица. И как безнадежно бледны…».

На одно исчезающе малое мгновение, Медей пожалел, что оказался в теле ничтожества. Что ему не дано ничего изменить. Лишь маршировать в задних рядах к запланированной бойне.

Чувство исчезло также тихо и буднично, как возникло – ненависть к людям перевесила. Серая и ломкая, как волосы от болезни и недоедания. Такая же мертвая и безжизненная, как его прежнее тело в том мире. Она все еще цеплялась за его душу, отравляла чистую радость нового, на удивление приятного существования. Впрочем, без нее Медей бы чувствовал себя неуютно. И не смог бы в будущем так легко расставаться с героями.

А так… Пустые болванчики книжного мира все еще способны развлечь его. Более чем достаточно для следующих двух лет приятной, наполненной весельем жизни. Только бы вернуть, как было, отношения с Эскулап.

Медей краем уха слушал яркую, но чересчур затянутую речь Алексиаса. Ментор не опускался до самовосхвалений и умел говорить так, чтобы люди слышали, как это было перед Испытаниями. Однако искренним он бы его не назвал.

Больше всего глава Эвелпид походил на политика, современного первой жизни Медея. Эдакий Вилли Старк, который бьет себя пяткой в грудь и корчит ниспровергателя устоев. Он пользовался революционным для местных приемом – не говорил о себе больше одного предложения. Нонсенс, когда местные политики или начальники пытались как можно дольше и цветистее рассказать о своих достоинствах.

– А сейчас, наставница Колхида напомнит вам о правилах.

Медей только хмыкнул, когда рыжая зануда принялась долго и путанно объяснять сложную систему Академии Эвелпид. Он бы сделал это в три раза быстрее и во столько же раз понятнее. По сути, в замке правила бал рейтинговая система. Основой служили Итоги: промежуточные экзамены примерно раз в месяц. Некая смесь мини‑Испытаний на вступление, православного ЕГЭ и студенческой практики.

По «Итогам», первые три места получают три особые привилегии, которые могут выбрать из списка, следующие пять – одну на выбор, а последние три места – урезание в правах. Кроме того, наставники могут награждать учеников за правильные ответы, внеклассную помощь и другие активности.

За правильные действия награждали драхмами Академии, которые можно было обменять на всякие мелкие ништяки. Или накопить, чтобы гульнуть по полной. Сама Колхида подробно на этом останавливаться не стала – дескать, список висит в личном крыле статуи Идалии, на информационном щитке возле «учительской» или рядом с кабинетом ответственного за дисциплину Тартароса.

Медей кое‑как вспомнил некоторые пункты: частично из текста новеллы, частично из памяти отродья. Там действительно имелось за что побороться: от простеньких амулетов‑телесм до личных уроков с наставником по выбору или даже покупки специальной мебели в ойкос.