Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ) - Ютин Макар

Колхида держалась лучше: блюла честь Академии, не могла позволить себе показать слабость перед учениками, поэтому подготовилась заранее. Рыжая помощница Алексиаса поднесла к лицу изящный батистовый платочек с настолько вонючим, едким веществом, что этот запах ударил Медея под дых не хуже виршей тренера – чудовищная смесь ацетона с мускусом и нашатырем.

Он видел, как у наставницы от него перехватило дыхание, как она схватилась за сердце, рефлекторно отняла платочек от лица, схватилась за грудь повторно от звуков поэзии, после чего вернула свой аромабокс обратно.

– Убить… убить… нужно убить!.. – Фиальт распростерся на столе, глаза закатаны в череп до самых белков, черный язык вываливается изо рта, руки вытянуты вперед, скрючены на манер когтей, но лишены всякой силы.

Рядом скрипел хитином и царапал конечностями мраморный пол демон Зу – словно огромный, гуманоидный таракан, перевернутый на спину. Вместе с ним на полу оказался и старик Демокрит – слепой провидец раз за разом пытался засунуть голову в небольшое отверстие в углублении для сброса пищевых отходов.

На его носу висела яблочная кожура, полупережеванный кусок мяса и чей‑то плевок, кожа вокруг ушей покрылась кровоточащими царапинами, однако он сумел согнуть решетку и засунуть голову внутрь. Теперь мудрый старец наслаждался тишиной местного мусоропровода и запахом переваренного пиршества.

Пенелопа шевелила губами, словно пыталась перебить поэзию поэзией, но этот мир еще не знал своего Рима: лечение подобного подобным не дало никакого эффекта – статная блондинка согнулась, схватилась за живот, после чего с зеленым лицом пыталась удержать все впечатления в себе: ее челюсть трещала под давлением, точно снасти корабля в жестокую бурю, а прекрасная задница сжалась так сильно, что стала казаться монолитной.

Кожа Немезиса сияла чем‑то изнутри, укрытая тонкой хрустальной пленкой. Защита вибрировала при каждом звуке, который издавала луженая глотка наставника по боевой подготовке. Каждый раз облик Немезиса трещал после этой атаки, защитный контур окутывался черной плесенью, но пленка быстро восстанавливала себе прежний вид, а сам Суверен расслабленно смотрел в пространство блаженным, бархатным взглядом болотно‑зеленых глаз.

– Уж не может больше нежить

Ныне рушить наш покой;

Гордость низится фантасий,

Все пошли на перегной!

– На перегной… – пробулькал за ним несчастный Ксантипп.

Медей успел разглядеть, как у юноши закатились глаза, изо рта пошла пена, а тело сползло на пол и принялось дергаться в неконтролируемом припадке.

Раздался ужасающий треск – несчастный Парис в отчаянии вырвал себе зуб мудрости собственными пальцами из глубин челюсти. Кровь брызнула из его рта, чудовищный вопль разнесся под сводами – люди вокруг вздрогнули, вышли из транса, чтобы с криками ужаса отпрянуть от несчастного студента.

– Стон мерзавцев раздаётся,

Днесь в подсолнечной везде,

Зависть и вражда мятется

И терзается в себе.

«Терзается»

«ТЕРЗАЕТСЯ»

Раздалось под сводами безусловным приказом. Часть первокурсников моментально ударила своего соседа, нашла выход эмоциям от невыносимой пытки. Другая радостно подставилась под чужой кулак. Некоторые стали бить мебель, швырять скамейки и пытаться перевернуть столы, но чудовищная какофония настолько лишила их сил, что молодецкие удары оказались равны по силе трехлетнему ребенку.

– И терзается в себе! – поэт радостно повторил последнюю строчку рефреном.

Дриада стремительно линяла, сбрасывала шерсть, как деревья сбрасывают листву, дрожала всем телом и пыталась спрятаться за девой Бендидой. Та застыла памятником самой себе, пялилась пустым взглядом в пространство и машинально вырывала целые клоки нежной коричневой шерстки. Волосы моментально отрастали вновь на тонкой розовой коже, после чего цикл повторялся.

Гэ героиня смотрела на Аристона с открытым ртом и такими круглыми глазами, что Медей на мгновение понадеялся – они достаточно вышли из орбит, чтобы выкатиться в прекрасный и яростный мир, начать жить самостоятельно. Жаль, не хватило самой малости. Когда из ее глаз пошла кровь, она с воплем прижала ладони к лицу и смогла сохранить себе зрение.

Остальные студенты по‑разному выражали свои эмоции, однако равнодушным опус Аристона не оставлял никого: Кейс просто орал «ААААА» на одной ноте, но не мог перебить чужой голос даже для себя самого; Мимоза кидалась в Аристона тарелками со стола, однако ни одна из них так и не долетела до возвышения преподавателей из‑за слабых, дрожащих рук; Борей на эмоциях заморозил себе палец и теперь механически бил лед огромным столовым ножом. Иногда он попадал по здоровой плоти, но никто не обращал на брызги крови никакого внимания…

– Мы ликуем славы звуки,

Чтоб враги могли узреть,

Что свои готовы руки

В край вселенной мы простреть! Простреть! ПРОСТРЕТЬ!!! ПРОСТРЕТЬ!!!

С последней фразой Аристон выбросил вперед обе свои длинные, волосатые обезьяньи конечности: как будто отчаянно хотел простреть свои корявки уже хоть в какой‑нибудь чужой край, не важно мужской или женский.

Он издал завершающий крик, который ударил по ушам фугасным снарядом. После чего, наконец, закончил декламировать свою поэму.

Люди в пиршественном зале сперва даже не поняли, что их пытка, их божественное наказание подошло к концу. В ушах все еще звенело, еще сжимались животы, жмурились глаза, подступала тошнота к горлу. Нескольких студентов вырвало от внезапного перехода от пыток к райской тишине. Еще парочка – банально описалась, но абсолютно никому не было до чужих конфузов никакого дела. Тот случай, когда каждый понимал – недержание или безумие могло случиться с каждым из них.

Больше всего люди мучились от когнитивного диссонанса. Некоторые приятные строки дисгармонировали с бездарными, а также аурой, мимикой и ужасным исполнением Аристона. По иронии судьбы, так получилось ничуть не лучше, чем если бы Медей и вовсе оставил его ужасные вирши без всякого вмешательства.

Студенты сидели как пришибленные. Некоторые плакали, другие кривились, третьи пялились в пространство взглядом человека, который узнал некоторое дерьмо. Равнодушных не осталось. Хотя ученикам досталось едва ли на треть от удара по наставникам.

Медей огляделся. Коллеги кое‑как выползали из‑под стола, транса, застилающей глаза абсолютной ярости. Единственные, кто не получил сегодня ментально‑эстетический удар в самое сердечко – ментор, Эскулап и Павсаний. Первый заблаговременно срулил, последний до сих пор валялся без сознания, а великая врачевательница и вовсе не появилась на празднестве, хотя до этого, вроде как собиралась.

Медей не мог не задаться вопросом, не из‑за него ли она пропустила события. На секунду он почувствовал сожаление и боль

Потому что она не разделила с ним общие страдания.

«Вот ведь высокомерная, самодовольная дрянь!» – искренне возмущался он, – «даже обиду вывернула себе на пользу. А‑а‑а, как же я ей завидую. Надо было обидеться первым. Ну кто ж знал! Сраный водонагреватель, да будет проклят весь твой род до обоих колен и бесполезного отростка под ними, мог ведь меня предупредить по старой дружбе… гм, по новой дружбе… ладно, тоже не подходит. По крайней мере, мы пили вместе! А он – вообще на халяву. Черт, осталась же услуга. Надо было попросить никогда не читать стихи в моем присутствии. Нет, тогда бы этот гнидогадойд изобрел рэп… А в чем собственно, дело⁈»

Медей растянул губы в улыбке, в восторге от собственной гениальной идеи. Уж тогда других наставников точно перекосоё, перекосит. Стоит придержать это оружие и воспользоваться им неожиданно и бескомпромиссно. Как план: «Мертвая рука».

Потому что у него точно станут мертвыми все выступающие конечности, если благодарные коллеги найдут инноватора и спонсора идей Аристона. Убрать подозрения от себя он не сможет никак. Вот и получается оружие последнего шанса. А уж если сказать инфернальной водонагревательной сущности, что существуют рэп‑баттлы и Немезиса в них победить проще, чем в стандартной дуэли…