— Хотел сохранить интригу, — парировал Поль.
И пока мужчины пытались разрядить обстановку взаимным подтруниванием, Натали посетили гораздо более практичные мысли.
— Нам нужны свечи, — заявила она. — Тогда мы сможем разделиться и исследовать особняк в четыре раза быстрее.
— Ах, дорогая, какое мудрое предложение, — поддержала Виола. — Быть может, нам удастся найти что-то съестное. Если в кладовке сохранились какие-то запасы, хотя бы немного крупы, берусь организовать ужин.
Оба мужчины посмотрели на Виолу, как на богиню, сошедшую с небес.
С поиском свечей проблем не возникло. Всё просто — Натали и Виола прихватили их с собой из дома, как и ещё множество других мелочей. Натали вспомнилось, с какой снисходительной улыбкой ван-Эльст наблюдал, как кучер заносит в карету сумки и корзины, которые они решили взять в дорогу. Он пребывал в полной уверенности, что всё это вряд ли пригодится. Но вот, пожалуйста — кое-что уже не просто пригодилось, а стало жизненной необходимостью.
Натали быстро смахнула пыль с нескольких подсвечников, и пристроила туда свечи, которые зажгла от пламени фонаря — и дом, вздохнув, ожил дрожащими пятнами света.
— Здесь словно время остановилось, — произнесла Виола с мечтательной грустью.
Возможно, подобные мысли посетили сейчас даже того, кто отнюдь не склонен к сентиментальным рассуждениям, тем не менее, Ван-Эльст решил, что пора действовать. Он поставил фонарь на ближайший стол, скрестил руки на груди и произнёс с лёгкой иронией:
— Мадам и месье, добро пожаловать в Вальмонт. Каждый волен выбрать себе любую комнату по вкусу.
— Ты исключительно великодушен, — усмехнулся Антуан. Он взял подсвечник и направился к лестнице: — Полагаю, чем выше, тем, возможно, меньше сырости.
Остальные посчитали его довод логичным и отправились за ним на третий этаж. И только Натали решила, что будет обследовать второй. Чем дальше выбранная ею комната будет находиться от комнаты ван-Эльста, тем лучше.
Она осторожно шла по коридору дальнего крыла, держа перед собой подсвечник. Пламя трепетало на слабом сквозняке, и тени на стенах оживали. Стало немного жутковато. Натали убеждала себя, что боятся в пустом доме некого, и всё же, когда половица скрипнула под ногами особенно жалобно, она невольно вздрогнула и крепче сжала подсвечник.
Коридор казался бесконечно длинным, но Натали упорно шла всё дальше и дальше, поставив цель занять самую отдалённую комнату.
Наконец, она добралась до крайней двери и, осторожно толкнув её, сделала шаг внутрь. И тут снова сердце ушло в пятки — Натали заметила бестелесную тень у окна. Свеча в руке опасно дрогнула. Но тень обернулась — и оказалась вовсе не привидением, а самым обыкновенным человеком. На вид — весьма и весьма немолодым.
— Прошу прощения, мадемуазель, — заговорил он негромко. — Не хотел вас напугать.
Похоже, он был не меньше неё удивлён неожиданной встрече. Отточенным движением он зажёг лампу, и комната вдруг озарилась ярким светом.
Натали чуть не ахнула от изумления. Здесь царил идеальный порядок и чистота! Свежие шторы, аккуратно застеленная кровать, натёртая до блеска мебель.
— Месье, вы… вы кто? — спросила она, вглядываясь в морщинистое лицо незнакомца. Он был одет в старую, но безукоризненно чистую ливрею, и смотрел на Натали спокойным, проницательным взглядом.
— Меня зовут Огюстен, — с достоинством ответил он. — Я был дворецким у прежних хозяев Вальмонта. А потом... — он слегка развёл руками, — остался здесь, хоть слуг и распустили. Не мог уйти. Пока в Вальмонте стоит хоть одна стена — я на своём посту.
В его голосе звучала такая тихая безнадёжная преданность, что Натали, сама того не желая, почувствовала комок в горле.
— Года немолодые, — продолжил он, будто извиняясь. — Я плохо слышу, но очень хорошо читаю по губам.
Натали с пониманием кивнула.
— Я Натали, — представилась она. — Жена... нового владельца Вальмонта.
Огюстен склонил голову в вежливом поклоне. Его лицо озарилось светлой, почти мальчишеской радостью.
— Наконец-то, — тихо произнёс он. — Я всегда верил, что когда-нибудь сюда вернётся жизнь.
— Но как же вы... всё это время? Один? — спросила Натали, оглядываясь на чистоту и порядок вокруг.
Огюстен сдержанно улыбнулся.
— Я поддерживал порядок там, где мог. Весь особняк мне не под силу. Но несколько комнат в этом крыле в идеальном состоянии. Я заботился о них. На всякий случай. На случай, если вдруг... — он снова улыбнулся, — ...сюда приедет очаровательная молодая хозяйка.
В эти слова он вложил столько тепла, что Натали невольно тоже улыбнулась. Она не могла убить его надежду горькой правдой, что “хозяйкой” ей тут быть всего пару месяцев.
— Позвольте показать вам лучшую из комнат, — предложил Огюстен. — Вы полюбите её с первого взгляда. Она будто специально предназначена для вас.
— Буду счастлива, — кивнула Натали.
ГЛАВА 22. Планы, чернила и остановленное время
Поль выбрал для исследования восточное крыло третьего этажа. Но в отличие от остальных, он искал не место для ночлега, не комнату с кроватью и относительно чистыми одеялами.
Его вёл запах.
Едва переступив порог поместья, он уловил в воздухе нечто странное — не сырость, не пыль, нет. Там было нечто тонкое, запутавшееся в старом дереве, в ткани увядших гобеленов, в скрипучих досках пола. Нечто, что несло в себе тяжесть времени — и одновременно его хрупкость.
Когда Виола сказала: «Кажется, здесь время остановилось», — Поль мысленно ухватился за её слова — в них было то, что он чувствовал в этот момент — чувствовал, как запах.
Остановленное время.
Вот он — новый аромат. Новый проект. Новая коллекция.
Поль уже мысленно представлял её облик: тонкие сандаловые ноты без горечи, старые розы без приторности, слегка влажный дубовый мох, светлая древесина. А ещё крошечная капля чего-то хрустального, напоминающего холодное стекло старого окна в промозглое утро.
Шагая по коридору, он едва замечал окружающее. Открывал одну дверь за другой, наугад. Искал место, где он мог бы систематизировать мысли. Поль сожалел, что находится так далеко от своей столичной парфюмерной лаборатории. У него в голове крутились формулы, с которыми необходимо было срочно поэкспериментировать. Или хотя бы записать их на бумаге. На третьей попытке он наткнулся на комнату, которая могла бы помочь осуществить задуманное.
Обычная дверь с потёртой бронзовой ручкой, но когда он открыл её и вошёл, что-то внутри отозвалось на здешнюю атмосферу.
Это был кабинет. Или, скорее, кабинет в отставке — с поблекшими, но всё ещё благородными обоями, с высокой книжной полкой, загромождённой томами, в которых, казалось, хранились заклинания забытой эпохи.
На массивном письменном столе в глубине комнаты стояла покрытая пылью чернильница. Рядом валялись перья — некоторые ещё годные. Поль машинально проверил чернила: высохли, конечно. Но привычка искать решения не подвела — в одном из ящиков он обнаружил запечатанный бутыль с чернилами, покрытый лёгким налётом старины, но ещё вполне целый.
Заполнив чернильницу уверенным движением, он достал бумагу, взял перо.
И начал писать.
Мысли лились свободно, как давно не бывало. Формулы, сочетания, отдельные ноты, образы:
«Герань в дымке».
«Кедр после дождя».
«Отзвуки шалфея».
«Сухая роза под старым стеклом».
Он писал без остановки. Страница за страницей, набросок за наброском. И с каждой линией, с каждой мыслью в сердце нарастало забытое ощущение — азарт. Восторг творца, впервые за долгое время оказавшегося на грани открытия.
Когда он наконец поднял голову, свеча трепетала в тишине, а чернила на последней странице ещё блестели влажным светом.
Поль откинулся на спинку тяжёлого стула и впервые за весь этот странный вечер по-настоящему улыбнулся.
