Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 (СИ) - Юй Фэйинь

Тан Лань же задумалась о своём. Её взгляд скользнул по лицу сестры, и в голове, словно маленькая весёлая молния, мелькнула мысль: «И в эту… девочку влюблён тот робкий мальчик из бюро?»

Она внимательнее, уже без притворства, посмотрела на Тан Сяофэн. Нет, объективно, Тан Лань была в разы симпатичнее. Выше, статнее, черты лица — выразительные, запоминающиеся… Её взгляд невольно упёрся в нос сестры. О, этот нос! Он не был уродливым, нет. Он был… очень заметным. Выдающимся. Архитектурным. Он буквально доминировал над всем её личиком, придавая ему не умное и утончённое выражение, а скорее… надменное и немного глуповатое, как у птицы, которая только что обнаружила, что её червяка украли.

На этот самый нос тот бледный парнишка променял такую женщину, как я? — мысленно ахнула Снежа, и ей стало так дико смешно и нелепо, что внутри всё перевернулось. Это была та самая абсурдная логика мыльной оперы, которую она так обожала — но только со стороны, а не в качестве главной героини!

Её тело, движимое старой, забытой привычкой из дней в клане боевых искусств, среагировало само. Когда на бесконечных, нудных советах становилось невыносимо скучно, она начинала незаметно раскачиваться на стуле, рискуя получить замечание от старшего мастера, но зато не заснуть.

Она забыла, где находится. Совсем. Её мысли витали где-то между заговором и комедией положений, а тело, повинуясь мышечной памяти, раскачалось сильнее, перенеся вес назад…

И следующее, что она поняла — мир опрокинулся. Стул с глухим, оглушительно нелепым стуком шлёпнулся на спину, а она сама, описав в воздухе короткую дугу, мягко приземлилась на газон, уставившись в чистое, безмятежное небо, по которому плыли смешливые облака.

На секунду воцарилась мёртвая, абсолютная тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц, которые, казалось, тоже замолкли в изумлении. Потом раздался общий, приглушённый вздох ужаса, подобный шуму отступающего прилива. Слуги замерли в ступоре, превратившись в садовые статуи с выпученными глазами. Один из евнухов так громко ахнул, что, казалось, вобрал в себя весь воздух в саду и теперь не мог выдохнуть, рискуя умереть от апоплексии.

Первым, как и положено единственному профессионалу в этом цирке, пришёл в себя Лу Синь. Его лицо, обычно непроницаемое, выражало полнейшее, тотальное крушение реальности. Он ринулся вперёд так стремительно, что, казалось, оставил после себя дымный шлейф, и, рухнув на колени с громким лязгом лат, и протянул ей руку, чтобы помочь подняться.

— Ваше высочество! Простите этого ничтожного! — его голос снова сорвался на хриплый шёпот, полный неподдельного, животного ужаса. — Я не доглядел! Это моя вина! Накажите меня!

Но Снежа не рассердилась. Она, всё ещё лёжа на траве и чувствуя, как стебельки щекочут шею, всего лишь поправила сбившуюся прядь волос и… рассмеялась. Звонко, искренне, от всего сердца. Этот смех прозвучал в ошарашенной тишине сада громче любого крика.

— Прости, сестрица, — сказала она, принимая руку Лу Синя и легко поднимаясь на ноги, отряхивая с дорогих одежд прилипшие травинки. — Голова до сих пор кружится после того падения. Видимо, последствия. С твоего позволения, я удалюсь в свой дворец и прилягу. На этот раз — на кровать. Она кажется безопаснее.

Тан Сяофэн сидела с абсолютно ошарашенным видом, с чашкой, застывшей на полпути ко рту. Она привыкла к холодной, язвительной, надменной старшей сестре. К той, что устраивала истерики из-за криво поставленной вазы. А эта… эта, что падает со стульев как неловкий подросток и смеётся над этим… это было пугающе, непредсказуемо и совершенно непонятно.

Она не нашлась что ответить, лишь молча, с глупым видом, кивнула, всё ещё не в силах прийти в себя от зрелища крушащейся на её глазах картины мироздания. Её триумф окончательно обернулся фарсом.

Снежа, всё ещё улыбаясь своей новой, лёгкой и абсолютно беззаботной улыбкой, двинулась прочь. Она отряхивала дорогое платье с видом человека, случайно испачкавшего рукав в пыли, а не принцессы, только что совершившей немыслимый акт публичного унижения. Каждая травинка, отлетавшая от шелка, казалось, звенела насмешкой над чопорной серьезностью этого места.

Она оставила позади себяонемевшую от изумления свиту, застывшую в самых причудливых позах: служанки с открытыми ртами, евнухи, застывшие в полусогнутых поклонах, будто парализованные. И, конечно, сестру, Тан Сяофэн, которая сидела с идеально круглыми глазами и застывшей в воздухе чашкой, словно её встроенный механизм злорадства дал окончательный сбой и навсегда завис в режиме ожидания.

А рядом, в двух шагах, замер её тенью Лу Синь. Его железная дисциплина заставила его последовать за ней, но его душа осталась на том самом месте, где опрокинулся стул. Его знаменитая ненависть, та самая, что годами горела в нём ровным, негасимым пламенем, теперь клокотала и шипела, замешиваясь на опасном коктейле из чистого шока и самого страшного для мстителя чувства — растущего, неукротимого, всепоглощающего любопытства.

Он смотрел на её спину, на эту непринуждённо расправленную спину человека, которого только что публично лишили всего, а затем ещё и опозорили, и не видел ни злобы, ни стыда. Он видел лишь лёгкость. И это пугало его куда больше, чем любая жестокость прежней Тан Лань. Жестокость была предсказуема. А эта… эта новая версия его заклятого врага была похожа на хаотичный вихрь, который сметал все его планы и вместо ответов подкидывал всё новые, немыслимые загадки.

И худшее было в том, что он отчаянно хотел эти загадки разгадать.

Глава 13

Титул наследницы. Отдали младшей. Мэйлинь. Дочь императрицы-любовницы, вознесённая на самый верх. Логично. Предсказуемо. Ход, который он сам бы, наверное, сделал на их месте.

Лу Синь стоял навытяжку в тронном зале, впитывая ненавистью каждый вздох, каждую позолоченную ложь, что звучала под этими высокими сводами. Он жаждал взрыва. Он ждал, как манны небесной, того момента, когда Тан Лань вскипит ядом, обнажит свои отточенные клыки, изрыгнет поток ядовитых обвинений. Её ярость, её неконтролируемая злоба были бы идеальным топливом для его мести. Оправданием для той чёрной работы, что ждала его впереди.

А она… «Понятно».

Всего одно слово. Произнесённое тихо, ровно, без единой трещинки. Спокойное. Почти… облегчённое. Словно с её плеч свалили мешок с камнями, а не лишили величайшей привилегии в империи.

Это било больнее, чем любая, самая виртуозная истерика. Его гнев, годами оттачиваемый до бритвенной остроты, ударил в пустоту. Он готовился сражаться с демоном во плоти, а демон… испарился. Оставив после себя лишь лёгкое, всеобщее недоумение на лице императора и холодную, щемящую ярость в глазах императрицы. Они не понимали. И он — чёрт возьми, он тоже перестал понимать. Кто она? Если это игра, то ради какой, коварной цели? Унизить их своим показным равнодушием? Слишком утончённо. Слишком странно для той, кто всегда предпочитала прямой удар.

А потом этот сад. Эта… девочка с птичьим мозгом и носом, который, клянусь, было видно из соседней провинции. Щебечет о погоде, о сплетнях, о чём-то столь же мелком и незначительном. А Тан Лань… не слушает. Её взгляд стекленеет, она смотрит куда-то внутрь себя. Или пристально изучает тот самый, злополучный нос, словно пытаясь разгадать его тайну.

Он видел, как её сознание уплывает. Как она, забывшись, совершенно по-детски раскачивается на стуле. Как взрослая, властная женщина, привыкшая к совершенству в каждом жесте, вдруг ведёт себя как неуклюжий, невоспитанный подросток. И он, как и все остальные онемевшие слуги, не успел среагировать. Его тело, всегда готовое к броску, к защите, оказалось сковано параличом непонимания.

Падение. Глухой, унизительно громкий стук о землю. Гробовая тишина, в которой был слышен лишь шелест опадающих листов деревьев.

И потом… её смех. Искренний. Смущённый. Беззлобный. Звук, который резанул слух своей неестественностью в этом месте.