Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 (СИ) - Юй Фэйинь

— И если хоть один волос, — прошипела она, понизив голос до опасного, ледяного шёпота, который был страшнее любого крика и достигал самых дальних уголков зала, — упал с головы моей Сяо Вэй, я сотру это ваше жалкое бюро в пыль! Я распущу вас всех к чертям собачьим и заставлю лично собирать каждую бумажку, каждую пылинку! — Её глаза, сузившиеся до щелочек, метали молнии. — Вы даже отдалённо не можете себе представить, на что я способна, когда меня действительно, по-настоящему выводят из себя! И поверьте, то, что вы видели до сих пор, — всего лишь детская игра!

Воздух в бюро застыл, став густым и тяжёлым, как свинец. Даже дыхание замерло в груди у присутствующих. Никто не сомневался, что каждое её слово — не пустая угроза, а обещание, которое будет исполнено с беспощадной точностью.

Шэнь Юй был полностью и бесповоротно уничтожен. Он мог бы спорить с истерикой, умел находить слабости в притворных слезах. Он мог бы снисходительно успокаивать влюблённую женщину, играя на её чувствах. Но с этой холодной, яростной силой, с этим всесокрушающим презрением, которое било из каждого её слова, прожигая насквозь, он оказался абсолютно бессилен. Он не нашёл в себе ни единого возражения, ни капли прежнего надменного спокойствия. Лишь беспомощно, почти машинально кивнул, и дрожащим жестом приказал перепуганным подчинённым немедленно привести служанку.

Лу Синь, наблюдавший за всей сценой, стоял как вкопанный, застыв в тени у стены. Его собственное лицо, было искажено маской самого полного, абсолютного ошеломления. Его разум, привыкший к чётким, пусть и ужасным, определениям, отказывался воспринимать происходящее. Весь дворец, все его обитатели месяцами шептались о безнадёжной, унизительной страсти Тан Лань к этому человеку. Это было общепризнанным фактом, основой для насмешек и сочувствия. А она… она только что публично, на глазах у всей канцелярии, разорвала его на мелкие кусочки словесно, с такой свирепостью и уничтожающим презрением, что тому оставалось только молиться о возможности провалиться сквозь землю.

В его голове с оглушительным грохотом рухнула ещё одна стена, ещё один оплот его старой ненависти. Его представление о ней, о её мотивах, о её прошлой «любви» — всё это рассыпалось в прах, оказалось иллюзией, ложью, в которую он слепо верил. Он видел перед собой не жертву несчастной страсти, не слабую женщину, томящуюся по недостойному мужчине, а грозную, могущественную принцессу в полном смысле этого слова — властную, яростную, безжалостно защищающую то, что принадлежит ей по праву: свою собственность, своих людей и свою попранную честь. И в этот момент его привычная, отточенная годами ненависть отступила, смявшись и уступив место чему-то новому, незнакомому и оглушительному — чистому шоку, замешанному на самом настоящем, неподдельном, глубоком уважении. Он смотрел на её спину, прямую и негнущуюся, и видел не объект своей мести, а правительницу. И это осознание было одновременно пугающим и освобождающим.

Глава 27

Тан Лань не стала дожидаться, пока перепуганные чиновники приведут Сяо Вэй. Она сама, как корабль, рассекающий бурные воды, двинулась вглубь мрачных коридоров бюро, её шаги отдавались гулким эхом под низкими сводами. Вскоре её взгляд упал на знакомый силуэт в одной из камер для допросов — узкой, тёмной, пропахшей страхом и сыростью.

Сяо Вэй сидела на голом каменном выступе, съёжившись в комок. Она была бледна, как мел, её обычно румяные щёки были залиты слезами, а всё тело мелко и предательски дрожало от страха и холода. Увидев в проёме двери фигуру своей госпожи, она не бросилась вперёд, а лишь громко всхлипнула, и слёзы хлынули с новой силой.

— Госпожа, я не брала! Клянусь всеми духами, я ничего не брала! — её голос сорвался на визгливую, отчаянную ноту, и она, потеряв последние силы, сползла на грязный каменный пол, падая на колени.

Тан Лань, не колеблясь ни секунды, опустилась перед ней, совершенно не обращая внимания на дорогую ткань своего платья, которая мгновенно впитала влагу и грязь с пола. Она не приседала — она опустилась на колени, сравнявшись с ней в положении. Её руки обняли дрожащие плечи служанки, она прижала её к себе, к своему тёплому, защищающему телу, игнорируя слёзы, пачкавшие её накидку.

— Тише, тише. Всё хорошо. Я знаю. Я знаю, что ты не брала, — её голос, ещё секунду назад гремевший громоподобным гневом под сводами зала, теперь был тихим, тёплым и бесконечно успокаивающим. Он звучал как полная противоположность тому леденящему шёпоту, что разил Шэнь Юя. Она одной рукой продолжала держать её, а другой гладила Сяо Вэй по голове, по растрёпанным волосам, с материнской нежностью, как утешают напуганного ребёнка. В этом жесте не было ни капли высокомерия, лишь простая, безоговорочная защита и обещание безопасности.

Затем она подняла взгляд на Лу Синя, стоявшего в тени проёма. Её глаза, ещё мгновение назад смягчённые слезами, встретились с его взором, и в них мелькнула безмолвная команда. Едва заметным движением ресниц она указала на свёрток в его руках. Он понял мгновенно, с той безошибочной чуткостью, что рождается на грани долгой вражды и внезапного прозрения. Не произнося ни слова, он развернул одну из шалей — ту самую, с изящным белым воротничком из кроличьего меха, — и молча, почти торжественно, подал её госпоже.

Тан Лань приняла шаль и, движением, полным нежной, почти материнской заботы, укутала дрожащие плечи служанки в тёплую, мягкую шерсть. Он заметил, как на мгновение в уголках её глаз, обычно таких холодных или гневных, вновь блеснули слёзы — не ярости, а чего-то глубокого и щемящего, что заставило его собственное сердце сжаться.

— Тебя не тронули? — спросила она мягко, но в её голосе была стальная нить, готовая в любой миг превратиться в грозный приказ, если ответ будет иным. Она слегка отстранилась, чтобы посмотреть Сяо Вэй в лицо, её пальцы бережно приподняли подбородок служанки.

Та, всё ещё потрясённая неожиданной заботой и роскошью тёплой шали на своих плечах, лишь молча, с огромными, полными слёз глазами, покачала головой. Её пальцы судорожно сжали края мягкой ткани, словно пытаясь ухватиться за якорь спасения в этом бушующем море ужаса и несправедливости. В этом молчаливом жесте было больше благодарности и доверия, чем в тысячах слов.

Тан Лань медленно поднялась с колен, её движения были плавными и исполненными внезапного, леденящего достоинства. Её взгляд, скользнув по ещё дрожащей Сяо Вэй, укутанной в шаль, переместился на Шэнь Юя, который всё ещё стоял поодаль, бледный, уничтоженный и абсолютно беспомощный. Выражение её лица снова претерпело метаморфозу. Бушующий гнев ушёл, испарился, сменившись холодным, почти вежливым, но оттого не менее страшным спокойствием. Она даже попыталась изобразить на своих губах нечто, отдалённо напоминающее улыбку, но получился скорее оскал учтивого хищника, показывающего зубы.

— Повезло вам, господин Шэнь Юй, — произнесла она, и её голос, ровный и чёткий, звенел скрытой сталью. — Моя служанка не пострадала. Физически. Мы уходим.

Она сделала несколько бесшумных, уверенных шагов к выходу. А затем обернулась, чтобы бросить через плечо последнюю фразу, отточенную и убийственную, как удар отравленного кинжала в спину:

— И на будущее, будьте столь любезны, любые вопросы, касающиеся моих людей, обсуждать исключительно сначала со мной. — Она сделала крошечную, издевательскую паузу, давая словам впитаться. — Хотя, если быть совершенно честной, я бы искренне предпочла больше вас не видеть. То, как вы ведёте… расследование, — она произнесла это слово с лёгкой, уничижительной насмешкой, — моего недавнего падения в озеро, мне вполне достаточно, чтобы составить исчерпывающее мнение о вашей… простите, некомпетентности. Поэтому, пожалуйста, сделайте одолжение и избавьте нас обоих от необходимости этих лишних и абсолютно бесполезных встреч.

Её слова повисли в воздухе, завершая разгром. Это был не просто выговор. Это был полный и окончательный приговор его репутации и надеждам, произнесённый с ледяной вежливостью, которая жгла куда сильнее крика. Развернувшись, она вышла, оставив его в гробовой тишине «разрушенного» бюро.