— Что такое «подъезд»? «Бухать»?
— В общем, забрал ее капельки. Не для себя, разумеется. Чисто улучшить один высокоградусный, в смысле, высококлассный продукт. Помочь. О, бедная водка, каждый говорит про пару капель, но никто не накапает ей! Провел, короче, экстренный курс лечения родимой поллитры. Пары капель не хватило, в инструкции пишут про килограмм веса, а у нас тут — стаканы. У фармкомпаний нет сердца. В отличие от беленькой. Пришлось вбулькать весь флакон.
Типа, бабке помогло и мне поможет. Пейте, дети, к*рвалол, будете здоровы! Истинная правда! Меня такой волной здоровья придавило, что в себя только через три дня пришел. Похмелье — вот истинный бич современности. А хрычовку отходняк накрыл. Так и встретила она парня с иконы без своих любимых б*рбитуратов.
Эскулап горько застонала откуда-то снизу, из-под плеча… поясницы?
— Я ничего не поняла!!!
Ау! Пинаться-то зачем?
— Выпей!
Когда он отказывался от такого предложения?
Глава 19
Обстоятельная
❝ То, чего я хочу, будет, но я не знаю, что это, потому что я не знаю, чего я хочу, да и где мне знать это пока! ❞
А. Блок
Через четверть часа ему полегчало достаточно, чтобы худо-бедно воспринимать реальность. Благо, Эскулап отказалась от немедленных расспросов, хотя ее глаза буквально сверкали от невысказанных вопросов, подозрений, разнообразных теорий. Медей понимал, что этот словесный понос еще укусит его за задницу в будущем, но в данный отрезок времени последствия его совершенно не волновали.
— Ты сказал, на небе только и разговоров… — прервала Эскулап настороженное молчание.
Все-таки не выдержала.
— А, просто шутка юмора
— Над Богами? — легкое удивление вместо шока.
Интересно. Значит местные — не догматики точно. Что позволено язычнику Аристофану — не позволено христианину Джордано Бруно. До определенных границ, разумеется. Потом безбожие становится удобным поводом, как произошло с Сократом. Впрочем, последний сам стремился к смерти, так что может быть и нещитово.
— Ты что, даже Богов не боишься? Обычно люди высказываются более осторожно, — судя по тону, она скорее подзуживала его на откровение, чем серьезно опасалась применения к нему пакета в пакете санкций.
— Пфф, Ницше сказал, что Бог умер.
Эскулап зависла.
— А я тогда кто? И отец мой, великий Аполлон Акесиос?
— Вот гад, обманул, — почти не притворно расстроился Медей, — а, потом все равно Бог сказал, что умер сам Ницше.
— А он…?
— Ага.
— Глубокомысленно, — фыркнула Эскулап, — кажется, эффект от зелья еще действует, мудрец.
— Ну тк, чувствую себя необычно легко.
— И что еще интересного говорил этот твой Ницше? — не удержалась Эскулап.
Голос звучал с ленцой, однако сверкающие глаза говорили об обратном.
«Хе. Будет забавно, если наш полубог-врачеватель станет ницшеанкой. Ладно, вброшу пару тезисов».
— То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Эскулап озадаченно моргнула.
— Хм. Очевидно, когда ты это сказал, но я никогда не задумывалась о таком, — она прикрыла глаза, пробормотала про себя несколько слов, покачала головой.
— Если я почти бессмертна, значит ли, что я стану сильнее всех? — лукаво улыбнулась она.
— А ты — нет? В смысле, если бы сильно захотела.
— Не все так просто, — неуверенно произнесла девушка, однако с каждой секундой размышления ее лицо вытягивалось все сильнее и
— А-а-а, теперь я буду вспоминать все подряд и натягивать на эту мысль. Хватит. Давай, еще что-нибудь!
Медей аж отстранился от ее напора и звездочек в глазах.
— Ладно, ладно. Кхм. Вот, как тебе: «человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью».
— То есть я, по твоему мнению, сверхчеловек?
— Скорее, и человек, и канат, — хмыкнул ее собеседник, — или человек на канате. Сверхчеловек здесь, скорее, настоящий Бог, хотя я могу и ошибаться…
Они так и не продолжили его рассказ про Зону Отчуждения, вместо этого все два часа оказались потрачены на споры, дебаты и сомнительные трюизмы давно мертвого философа. Время до ужина пролетело незаметно. Медею удалось вырваться только после звонка колокола, приглашающего обитателей замка к приему пищи.
Побитое зельем сознание практически откатилось к своим стандартным значениям и даже не оставило после себя тошноты с головной болью. Только тело штормило, да глаза косили в разные стороны. А еще, гудела голова от мозголомных конструкций и споров, в которых виноват сам Медей. Он успел триста раз пожалеть, что познакомил местную врачевательницу с таким сомнительным культурным наследием.
Учитывая, что она буквально представляла собой идеал Ницше, Медей не знал, смеяться ему или хвататься за голову от такой едкой иронии. Пожалуй, он просто насладится видом растерянной, взбаламученной Эскулап, которой сломал мозги не меньше, чем себе самому.
— Ладно, эта странная философия стоила того, чтобы выслушивать от тебя бессвязный бред первые полчаса, — ее глаза сузились, — но если ты еще раз придешь тратить мое время на идиотские припадки
— Понимаю, — он выставил вперед пустые ладони, смущенно засмеялся, выдал одну из заготовленных улыбок, — список кораблей на лбу или инструкция где-нибудь еще.
— О, так наставник Аристон поделился с тобой своей грустной историей, — по-змеиному ухмыльнулась Эскулап.
Как у такой отстраненной девушки выходили настолько чувственные улыбки он не знал, но спрашивать не решился. Лишь пожал плечами и постарался не косить на смазливое личико или голые лодыжки из-под шелковых брюк.
— Наглый чурбан вел себя завоевателем в павшем городе, осмелился требовать от меня, МЕНЯ! выполнения своих поручений. Передай ему: в следующий раз я научу его собственную тень рассказывать самые срамные периоды никчемной жизни этого наставника первому же скоплению людей поблизости. И чем больше их будет — тем громче начнет орать тень.
— С удовольствием, — искренне улыбнулся Медей и поспешил на ужин.
Он пришел вовремя, хотя Колхида с Аристоном уже успели сесть за стол, пусть и не приступили к приему пищи. Когда он завалился в залу, красный от бега и шалый от последствий зелья, разговоров и неясного томления, глаза коллег медленно стали округляться.
Но если Колхида одарила его яростным взглядом, принялась демонстративно кромсать вилкой кусок мяса, не отрывая от него злых, неприязненных глаз, то водонагреватель как-то воспрял духом, чуть ли не обрадовался его появлению. Медей понимал почему: он и сам меньше всего на свете хотел оставаться с раздраженной мегерой тет-а-тет.
Аристон видел состояние своей коллеги, поэтому решил не раскачивать лодку: молча ел, отпускал минимум реплик, притворялся веником даже после того, как рыжая стервозина язвительным тоном рассказала о своей встрече с Медеем, в том числе о его обвинениях одного несчастного тренера. Оживился он только когда услышал про стигму.
— О, так ты испытал на себе эти силки, наставник? Каково это: почувствовать неудержимую силу, исчезнуть здесь и воплотиться в другом месте? Правда ли, что ощущения похожи на телепорт…
Он закашлялся под острым взглядом женщины напротив.
— Сложный вопрос. Я бы не назвал это мгновенным перемещением, — на удивление, Медей сам заинтересовался вопросом, — скорее, как будто я стал каплей, нет, потоком воды и просочился вниз, через все этажи и уровни подземелья.
— О-о-о, — восхищенно пробасил тренер, — словно стал потоком воды. Я сочиню хорошую лирику про твое приключение! Или даже Эпос! Настоящий путь героя от низов подземелья до…
Колхида фыркнула так демонстративно, что наставник сгорбился, скуксился, свет поэзии оставил его угрюмое, шрамированное чело
— Ах, я буду с нетерпением ждать ваши прекрасные вирши, наставник! — восторженная улыбка номер шесть, квинтэссенция восхищения среди кривляний отродья.
