Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ) - Ютин Макар

Он сел на корточки, прислонился к стене и пьяно всхлипнул.

— Что, знакомый? — Медей вспомнил костистое юношеское лицо призрака.

— Амфино́м это, ученик мой бывший, — воин закрыл лицо ладонями.

Радость, которую дарило опьянение, теперь сменилась на грусть и вину.

— Пытался он за девушкой одной ухаживать, пока жених ее на задании пропадал с командой. Нехорошо это, правда, дак не он единственный. Богатая была, ик, краси-и-ивая, женихи только так и роились. Амфино́м хоть искренне. Да только не помогло ему: вернулся суженый, которому все смерть пророчили, разогнал стервецов. Амфинома, вот, унизил, чтоб все видели, кто, значит, на евонное посягнет…

— А этот Амфином

— Он покончил с собой на третьем курсе. То ли месяц, то ли два до выпуска. Помню его. Учился много, силы копил, за знания лишние тормошил наставников, — Аристон всхлипнул, утер пьяные слезы и продолжил.

— Говорил он мудрено, прихвастнуть любил, но все по делу, меня уважал. Кабы не талант в магии — сделал б его личным учеником безо всяких раздумий, а потом, — Аристон махнул свободной рукой, пока из-под правой ладони текли длинные, холодные дорожки.

— Как вернулся Лаэртид этот, отомстил, так Амфином и стал так ходить: смертной тенью при здоровом-то теле. Он магией одарен был сверх всякой меры, ик. М-мог, мог победить жениха того. Да не то опоили парнишку, не то сам решил силы убавить, чтобы честно. Теперь уж не узнать.

Медей покачал головой, уселся рядом с ним на пол, молча протянул амфору. Аристон еще раз всхлипнул, сделал большой глоток и продолжил заплетающимся от эмоций и хмеля голосом:

— Расправились с ним, как с преступником, имя с грязью смешали. Невеста та и не глянула больше, хоть защищал ее все полгода с женихова отъезда, не давал другим разрыва с суженым требовать али кровь лить.

— Печальная история. Не мудрено, что он стал фантасией.

— Мудрено. Не чисто тут дело: просто так даже в замке фантасией не стать, — Аристон закряхтел, пришлось подставить ему хилое, костлявое плечо отродья.

— Мы должны понять тайну его смерти! Будет прико, кхм, весел, да что ж такое, правильно. Как детективы, ток круче, — Медей собрал глаза в кучу, подтянул ослабшего после скоротечной схватки наставника, украдкой глотнул вина из тыквы-горлянки, в которую его тайком перелил.

Рядом догнался и Аристон, который хитро и самоотверженно слил остатки чужого пойла в меха, спрятал его на груди, под хитоном, замотал ремнями, а затем просунул в горлышко длинную трубку. Когда коллективная печень приняла в себе новую порцию виноградно-этиловой выносливости, они побрели по гребаным ступеням к новой цели, новой двери, новым призракам

Где-то в эти суждения вкралась ошибка, но Медей махнул рукой и навалился плечом на дверь.

Снова писк, мороз по коже, треск, искры магии фантасий… человеческие фигуры под потолком, длинная галерея перехода, бутылочно-зеленый кварц панорамного остекления, хлад касаний к собственной душе.

Наверное, они кричали от страха. Наверное, они боролись, как львы, как тигры, как бойцы, оставленные умирать на позициях. Столько гадости, сколько он отправил в тугодумки назойливым Касперам, Медей не вспоминал даже за полгода медленной смерти в хосписе.

Он не считал, сколько ментальных ударов пережил, сколько кусков чужих воспоминаний, приказов, эмоций проигнорировал, слил жалкие секунды навязанных чувств в световые года космоса внутреннего мира. Он давно перешел на запуски свинцовых пуль: плевки перестали себя окупать. Иногда кричал: «Гинн», иногда кидал молча, все невпопад, напоказ, но его соратник тоже отдавал всего себя, гвоздил магией с рук, с ладоней, с пальцев, с ударов по воздуху. Той самой воинской магией, к которой местные маги относились так покровительственно и несерьезно.

Десятки кровожадных фантомов в балахонах, злые, дробящие удары чужой силы, гнилостные миазмы, вибрация заклятий в неподвижных губах. Но никакой вражеский натиск не мог оставить блистательный дуэт пьяных чертей.

Медей, за время прорыва, приноровился ставить радужную пленку «Вард» одним усилием, без кликанья кнопок в темноте своей души, там он постоянно клацал по «Гинн». Приноровился рассчитывать чужой удар по изменению давления в мозгу, по малейшим проблескам, по направленным рукам. Закрывал и себя, и Аристона «Вардом», а воин, в свою очередь, прикрывал их своим мощным, непробиваемым телом от наиболее затратных, стихийных выпадов.

«Ах, тактика мясного щита такая эффективная. Даешь каждому воину по Аристону, вместо щита-гоплона!» — Медей пьяно хохотал и кидал очередной шар в мстительный кусок эктоплазмы.

Иногда он кастовал «кнопкой» «Вард Алу» прямо перед противником, чтобы тот напоролся свежей атакой на заслонку и взорвался от собственной мерзости. Каждый такой успех они отмечали восторженным ревом. Агрессивные, вусмерть пьяные наставники приноровились, осмелели, двигались увереннее с каждым шагом. Медей совершенствовал свой невеликий арсенал, подстраивал под рефлексы, использовал как мог.

И рос, рос, рос над собой.

А потом они лезли вперед, точно бессмертные, бились все лучше, слаженнее, опаснее. Алкоголь больше не мешал, наоборот, давал понимание напарника, давал смелость, волю, притуплял ощущение опасности, убирал стылый ужас прикосновения к потустороннему. Впрочем, ни один из фантомов и близко не подошел к Амфино́му по живучести или магическому искусству.

Жаль, магия убывала, сочилась из его смертного тела, как сочится кровь из небольшой, но опасной, если не перевязать вовремя, раны. Медей и сам не понял, как растратил больше половины резерва, а свинцовые пули в мешке перестали ощущаться бесконечной горкой, стали свободно перекатываться между пальцами.

Он прекратил метать шары «Гинн», зато принялся гвоздить мстительных духов плотными гейзерами электрических искр Фуни. Безмолвная магия усиливала их, а вложенное намерение сделало более духовными, энергетически-насыщенными. Как правило, на фантасию хватало двух залпов, а от одного дух получал кучу повреждений и долго восстанавливался. Таких быстренько добивал Аристон — долго и упорно месил кулаками, пока Медей прикрывал его от атак других бестелесных говноедов.

Они бились, сражались, брели, магичили сквозь орду потусторонней напасти, липкой гадости, слепков недобрых намерений и оживших саспенсов. Ползли вперед артиллерией с магическими залпами, рассекали насыщенный миазмами

И сами не поняли, когда все закончилось. Резко. Оглушающе резко.

Призраки в один момент взяли и кончились, изумрудный кварц застекленной галереи стал проступать сквозь гнилостные оттенки лопнувших фантомов, впереди показалось темное пятно. Наставники остановились у конца перехода, где коридор снова оделся в каменные стены, расширился до ниши, которая излучала мрачное, готическое величие покинутых усадеб.

— Не видно ни зги, — Аристон привалился к тонкому кристаллу окон опухшей физиономией, помотал ей туда-сюда на манер робота-стекломойщика, с разочарованным ворчанием отодвинулся обратно. После его попыток рассмотреть ночную тьму, внизу, на слабо мерцающем кварце, остались потеки слюны, крови и соплей.

— Скх-скхольких мы раскидали, а? — ухмыльнулся ему Медей.

Тренер согласно хрюкнул в ответ.

— Зс-слабаки! По гылаве мало били. Руки-ноги те-те-теле-ки-нез-м не дурковали, хы. Я — пня-дтна, воин, а ты! Ты — гранит! Не сх, кх, не шмагли тебя пдвесить!

«Ага, телекинезом, значит, твари балуются. Ментал помню, гады орали громче водонагревателя, сыпали своими жалкими смертными обидками. Ути-пути, бабу увели, над заклинанием посмеялись, в спину ударили. Детский сад. У меня аниме: „Узумаки“ через жопу сделали, все надежды похерили, вот это да, это страдание. Или когда алкашка ночью закончилась, а круглосуточный не работает, потому что электричество вырубили. В ту ночь я познал боль. А вот телекинез… не помню? А, не, стоп. Помню. Касались, гады. Жамкали. И все. Сопротивлялся. Только как?»

Мысли Медея текли больше образами, чем фразами. Важные темы ускользали от него русалочьим хвостом, стройные рассуждения жирели, расплывались, терялись по пути. В результате, он плюнул, коротко запечатлел несколько ключевых слов пальцем на клочке пергамента через магию сродства, а затем они с Аристоном вновь соединились в одно многорукое, многоглазое, зловонное чудовище из тех, кого рубили в былинах русские богатыри.