Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли! (СИ) - Ильинская Екатерина

Как к подобному относиться, я не понимала — все прочие чувства заменило собой смущение и трепетная радость, как будто рисунок оказался более личным, чем даже многочисленные предложения, и подарил надежду, которой я пыталась сопротивляться. Почему-то этот, по сути, пустяк, тронул меня куда больше, чем всё, что было до этого. А ещё он как будто сделал беззащитнее нас обоих — и меня, и Хантли. Но мне почему-то очень хотелось обратно в свою скорлупу.

Что вообще делают в таких случаях? Благодарят? Отмечают удачные моменты? Молча возвращают? Отводят глаза? Я же решила отшутиться.

— Вы мне польстили, — рассмеялась я. И ветер, усилившийся на высоте, тут же унёс мои слова.

— Не имею подобной привычки. Я нарисовал вас такой, как вижу.

Выражение лица у Хантли было очень странным, поэтому я только смущённо улыбнулась и перевела тему, отодвинув надежды и вернув дистанцию.

— Где вы научились так рисовать? Это же настоящий талант.

— Специально нигде не учился, но ходил на занятия с Норой. Вот она действительно была талантлива.

Я не сразу сообразила, что он говорит про сестру, а когда поняла, то стала слушать вдвойне внимательно.

— У меня был очень средний уровень, который я развил до достаточного хорошего, упорными занятиями. Зато у Элеоноры всё получалось, словно она родилась с кистью в руках. Чувство цвета, пропорции, композиции… Она почти не допускала ошибок и всегда привносила что-то новое в свои рисунки. Необычное. Волшебное. То, что только она видела в привычном. То, чего никогда не замечал я. Мои работы мастер всегда называл вторичными, её — новаторскими.

— Не может быть… — Я так удивилась, что не сдержала восклицания.

— Но так и есть, — улыбнулся моим словам Эрнет. — Я могу детально изобразить то, что вижу, но это не то, что делает картину картиной. Это больше похоже на… схему, чертёж, технический рисунок, а не полёт вдохновения и порывы творчества.

Я хотела сказать, что виденные наброски не кажутся мне техническими, но в этот момент наш путь закончился, кабина дёрнулась и остановилась над утоптанной площадкой. Пожилой мужчина в форменной одежде распахнул дверь, и резкий порыв ветра заставил меня схватить подол юбки, чтобы тот не задрался выше, чем это позволяли приличия.

— С прибытием. Спасибо, что воспользовались услугами нашей канатной дороги. Приятного дня. — Смотритель протянул руку, чтобы помочь мне выйти, но Хантли выбрался первым, и служащий понятливо отошёл назад.

Справившись с волнением, я вложила свои пальцы в ладонь Эрнета.

Глава 42

— Пойдёмте на смотровую площадку, Амелия, она совсем рядом.

Я закрутила головой, пытаясь увидеть хоть кусочек моря, но всё закрывали деревья и здания канатной дороги. И как-то само собой получилось, что Хантли мою ладонь не отпустил, и я тоже её не отняла.

Воздух вокруг дышал солью, смешанной с запахом хвои — совсем не так, как в районе, где находился мой дом.

— Почему вы до сих пор тут не побывали? — спросил Хантли, а я растерялась, не зная, что ответить.

Он вёл меня по тропинке между небольшими зданиями, где, по всей видимости, хранились запчасти для ремонта кабинок. Дальше начинался сосняк, но совсем небольшой — в просветах между стволами виднелось небо.

— Сама не знаю, — в конце концов, честно сказала я. — Наверное, думала, что ещё успею, когда разберусь с делами, но то ремонт, то документы, то клиенты, то оформление коббарры…

— Эксперименты, газетная шумиха, один журналист? — добавил Эрнет, а я снова смутилась. И опять замешкалась с ответом, разрываясь между безопасным желанием отдалиться и болезненным — сблизиться. Судя по всему, Хантли хотел второго. А я? Неужели боялась?

— Да, вы создали достаточно много неудобных ситуаций. — Я вежливо сгладила своё отношение к некоторым словам Хантли, но потом не удержалась и добавила: — От удара вазой по голове вас иногда спасало чистое везение или благосклонность Ошура — уж не знаю, за что он вас так любит.

Мы оба рассмеялись. До края рощи оставалось совсем немного, и я уже явно слышала шум бьющихся внизу о скалы волн.

— А я всё списывал на вашу доброту и отходчивость, а оказывается, надо благодарить богов.

— Можете благодарить меня, я передам. — Я милостиво кивнула, ожидая, что Хантли отшутится в ответ, но он вдруг остановился, заставляя и меня последовать его примеру — мы ведь всё ещё держались за руки.

— Передайте, что я действительно о многом сожалею и готов исправить содеянное. Если бы с самого начала узнал вас лучше, то не допустил бы многих ошибок, которые теперь не понимаю, как исправить…

Он замолчал, глядя с ожиданием, а я… Что я могла сказать? Почему-то не находилось никаких слов, только сердце стучало быстро-быстро и кружилось голова.

— Но одно знаю точно: я никогда бы не позвал замуж неприятного мне человека. Вчера вы предположили, что случившееся с сестрой подтолкнуло меня к скоропалительному решению в настоящем, и не могу отрицать, что… — Он сделал паузу, а я словно разучилась дышать. — … в некоторой степени поддался влиянию прошлого. Я подозревал мужа Элеоноры в недобрых намерениях, но не вмешивался, потому что она просила. О чём бесконечно жалею. Поэтому когда угроза нависла над вами, не смог остаться в стороне. Но в то же время эта ситуация показала, насколько вы мне небезразличны. Правда, до вашего вопроса, я умудрялся скрывать это даже от самого себя.

Я смотрела в глаза Эрнета и тонула в их глубине. Ноги ослабли, а по телу разлился жар, внутри всё замерло, а по спине побежали мурашки. Я облизнула пересохшие губы и призвала на помощь остатки разума, чтобы хоть что-то ответить.

— Но это… совсем разные ситуации, — только и смогла произнести я. Пальцы в руке Хантли дрожали, выдавая волнение. Он взял мою вторую ладонь и крепко сжал. — И разве я похожа на даму в беде, которую надо спасать?

— Ни капли, Амелия. Но мне всё равно этого хочется.

И в тот момент, когда он сделал шаг вперёд… я струсила. Отвела взгляд и отступила, высвободив ладони, попыталась найти что-то нейтральное, о чём можно было бы поговорить, и выпалила первое, что пришло в голову:

— Почему здесь нет чаек?

Чайки! При чём тут чайки⁈ Соберись, Амелия! Но сердце продолжало лихорадочно биться, лицо гореть, а мысли путаться. И только ветер, дующий с моря, приносил облегчение, охлаждая пылающие щёки.

— Чайки? — в голосе Хантли слышалась ирония. Он явно разгадал манёвр, но поддержал тему, чтобы не смущать меня ещё больше. — Их отгоняют погодные маги. Посетителям не нравилось навязчивое крикливое соседство, поэтому несколько ресторанов наняли студентов академии, чтобы те отгоняли птиц и обеспечивали своевременный дождь.

— Дождь? — в это раз удивилась я. — Кому нужен дождь?

— Увидите. — Эрнет потянул меня к просвету между деревьями. — Но сначала на смотровую площадку.

Мы прошли ещё несколько десятков шагов, а потом я пропала.

Море предстало передо мной резко и как будто всё сразу, не давая возможности подготовиться к ожидающему меня зрелищу. Оно было огромное и как будто живое. Откуда-то из-за горизонта двигались волны, сталкивались со скалистым берегом и катились обратно.

Привыкнув к гладкой поверхности озёр и текущих строго в одну сторону рек, я ошеломлённо смотрела на эту беспокойную воду и никак не могла оторваться.

Вдалеке виднелся корабль. С холма он казался маленьким и беззащитным на необъятном водном просторе. И хотя я была уверена, что там установлены все необходимые артефакты, но внутри ёкало каждый раз, когда судно взлетало на очередную волну, а потом опускалось. И ведь сейчас была хорошая, хоть и ветреная погода, что же тогда происходит в шторм?

Я повернулась, чтобы спросить об этом у Эрнета, и увидела, что он снова рисует. И совершенно не вспоминалось, когда он отошёл, и мы расцепили руки.

— Вы весь день будете меня рисовать?

Не то чтобы я была против, но такой интерес оказался слишком непривычным. Я редко бывала в центре внимания сама по себе, как личность, скорее выступала участником событий: как в детстве, когда сбегала в лес с мальчишками; как в школьные годы, когда давала списать на уроках или списывала сама, а нас заставал учитель; как в годы работы в Фаренли, когда после посещения салона люди совершали необычные поступки.