Музыкант уселся с невозмутимым видом, водрузил инструмент на колени и провёл по струнам длинным ногтем.
ПЛИНЬ-ПЛЯНЬ-ДЗЫЫЫНЬ…
Звук, высокий, вибрирующий и невероятно громкий в гробовой тишине зала для гостей вонзился Тан Лань прямо в висок. Она вздрогнула всем телом, словно её ударили током.
Музыкант, закрыв глаза с выражением высшего просветления, погрузился в исполнение какой-то невероятно заунывной и монотонной мелодии. Каждая нота была похожа на жужжание особенно настырного комара, который решил, что сегодня — день, когда он умрёт, но умрёт с музыкой. ДЗЫНЬ… ПЛИНЬ… ЛЯ-Я-Я-Я…
«О, боги, — молилась про себя Тан Лань, сжимая подлокотники кресла так, что трещала резьба. — Он сейчас заведёт свою шарманку про тоску одинокой жабы в пруду. Или про печаль опавшего листа. Или, что ещё хуже, про благородство и добродетель. Убейте меня. Прямо сейчас».
Она сидела на стуле, но её тело находилось в постоянном, едва сдерживаемом движении. Она ёрзала, меняла позу, поджимала ноги, снова их выпрямляла. Её пальцы барабанили по дереву, её глаза метались по комнате в поисках спасения. Это было похоже не на прослушивание музыки, а на проведение обряда экзорцизма, где злым духом была она сама, а цинь и генерал — неумелые экзорцисты.
«Так, окей, — её мысли неслись в такт этой адской какофонии. — Варианты побега. Вариант первый: притвориться, что мне дурно. Упасть в обморок. Риск: генерал попытается её поймать. Неееет. Вариант второй: закашлять так, чтобы перекрыть этот ужас. Сымитить приступ чахотки. Риск: его это только вдохновит на ещё большую «заботу». Вариант третий: просто встать и уйти. Сказать: «Извините, у меня запланировано самоуничижение в саду». Звучит… правдоподобно?»
Взгляд её упал на генерала. Тот сидел с каменным лицом, кивал в такт музыке, и на его обычно суровом лице читалось искреннее, неподдельное наслаждение.
«Он серьёзно? — с ужасом подумала Тан Лань. — Ему это нравится? Боже, он ещё страшнее, чем я думала. У него в голове вместо мозга тоже что-то дзынькает?»
ДЗЫЫЫЫНЬ-ПЛИНЬ! — музыкант взял особенно пронзительный аккорд, и Тан Лань не выдержала. Она дёрнулась так сильно, что чуть не слетела со стула.
— Всё прекрасно! — выдохнула она, вскакивая на ноги. Её голос прозвучал неестественно громко и пронзительно. — Благодарю вас, генерал, за эту… эту… возвышенную кульминацию звука! Мне внезапно необходимо… проветриться! Немедленно!
И не дожидаясь ответа, она, как ошпаренная, ринулась прочь из зала, оставив генерала и музыканта в полном недоумении под аккомпанемент незаконченной, печальной мелодии об одинокой жабе.
* * *
Вечерний сад, обычно место умиротворения, сейчас был ареной для тихой, но яростной битвы. Воздух между Тан Лань и генералом наэлектризованным, густым от невысказанных угроз. Его взбесило поведение женщины и в сад он уже вышел переполненный яростью.
— Вы должны понимать, ваше высочество, — голос Цзян Вэя звучал низко и мерно, как погребальный колокол, — что я проявил величайшую милость и снисхождение, согласившись взять в жены… женщину с такой репутацией. Безумную, — он произнёс это слово с ледяной чёткостью, — женщину, которую выставляют на посмешище при дворе.
Тан Лань, чьи нервы и так были обнажены до предела, ощутила, как по спине пробежала волна жгучего гнева.
— О, мои извинения, генерал, — её голос дрожал от ярости, но она пыталась влить в него свою привычную язвительность. — Видимо, в списке моих достоинств «безумие» значится выше, чем «умение терпеть занудные лекции и музыку, от которой хочется лезть на стену». Надо будет уточнить у составителей.
Её слова достигли цели. Холодная маска на лице генерала дрогнула, сменившись вспышкой глубочайшего раздражения. Он сделал резкий шаг вперёд, и прежде чем она успела отреагировать, его рука, сильная и грубая, с шершавыми мозолями воина, сжала её запястье с силой.
— Вы зашли слишком далеко, — прошипел он, и его лицо приблизилось к её, наполненное внезапной, животной злобой. Вся его показная галантность испарилась, обнажив голую власть и угрозу. — Вам стоит усвоить свою участь и поутихомириться. Или клянусь, после свадьбы я запру вас в самом отдалённом флигеле своего поместья. И белого света вы больше не увидите. Вы будете молиться, чтобы я разрешил вам видеть даже жалкие цветы.
Боль и страх парализовали Тан Лань. Она попыталась вырваться, но его хватка была железной. Мир сузился до его разгневанного лица и жгучей боли в руке.
И в этот миг из сумрака между кипарисами, бесшумный и стремительный, как выпущенная стрела, появилсяЛу Синь.
Он не издал ни звука. Не бросил вызова. Он просто возник, встав между ними, его спина закрыла Тан Лань, как живой щит. Его рука легла на рукоять меча, но клин не был обнажён — ещё нет.
— Генерал, — голос Лу Синя был низким, абсолютно бесстрастным, но в нём вибрировала такая плотная, сконцентрированная угроза, что воздух, казалось, застыл. — Вы причиняете боль её высочеству. Прошу вас, отпустите её.
Цзян Вэй медленно повернул к нему голову, его глаза сузились от изумления и гнева. Какой-то стражник смеет вмешиваться?
— Осмелься повторить, ничтожество? — прошипел он. — Я разговариваю со своей невестой.
— Вы находитесь на территории дворца её высочества, — ответил Лу Синь, не отступая ни на миллиметр. Его глаза, горящие в сумерках алым огнём, были прикованы к лицу генерала. — Моя обязанность — обеспечивать её безопасность. От всех. И сейчас вы представляете для неё угрозу. Отпустите. Её. Руку.
Он не повышал голос, но каждое слово падало, как камень. Это была не просьба. Это был ультиматум. Статус не позволял ему напасть на генерала, но в его позе, во взгляде читалась готовность переступить через любые условности, любые приказы, если тот не послушается.
Напряжение достигло пика. Генерал, всё ещё сжимая запястье Тан Лань, измерял взглядом этого внезапно появившегося стража, читая в нём не рабскую покорность, а смертельную опасность. Он понимал, что один неверный шаг — и тишину сада прорежет звон стали.
Секунда. Другая. Затем Цзян Вэй с силой отшвырнул руку Тан Лань, будто касался чего-то грязного.
— Смотри у меня, стражник, — бросил он ему, полный презрения. — Твоя ревность к госпоже слишком очевидна. Это… неприлично.
Не удостоив Лу Синя больше ни словом, он развернулся и ушёл, его плащ развевался за ним как яростная тень.
Лу Синь не смотрел ему вслед. Он повернулся к Тан Лань, его взгляд мгновенно сменился с убийственного на пристальный, полный тревоги. Он не смел прикоснуться к ней, но его глаза спрашивали: «С вами всё в порядке?»
Тан Лань, всё ещё дрожа, молча кивнула, потирая покрасневшее запястье.
Она избегала его взгляда весь день. Отдавала приказы через Сяо Вэй, голос её был ровным, но внутри всё сжималось в ледяной ком. Она строила стены выше и крепче, пытаясь отгородиться не столько от него, сколько от собственной уязвимости, которую он видел.
Тан Лань замерла, сердце заколотилось где-то в горле. Она приготовилась лгать, сделать вид, что ничего не помнит о вчерашнем, отшутиться своей обычной «чокнутостью».
Но он заговорил первым. Его голос был низким, без привычной металлической холодности, почти тёплым, и от этого её защитные стены дали трещину.
— Госпожа, — произнёс он, и это было не обращение слуги.
Она не ответила, уставившись куда-то мимо его плеча, чувствуя, как горит лицо.
— Мне не нужно объяснений, — продолжил он, и его слова падали в тишину между ними, как камни в воду. — И мне не в чем вас упрекнуть.
Он сделал шаг вперёд, не нарушая дистанции, но сокращая её достаточно, чтобы его следующие слова прозвучали только для неё.
— Я видел. Всё видел. И я здесь, — он не смотрел на неё в упор, давая ей передышку, но каждое его слово било точно в цель. — Не как страж. Как… человек, который понимает. Который на вашей стороне.
Она сглотнула ком в горле, всё ещё не в силах вымолвить ни слова.
