— Вам не нужно делать это в одиночку, — его голос притих до шёпота, полного невероятной для него мягкости. — Позвольте мне защищать вас. По-настоящему. Не только от клинков, но и от всего этого. Доверьтесь мне.
Это была не просьба подчинённого. Это была просьба равного. Почти мольба воина, предлагающего свою верность не по долгу, а по выбору.
И в этот миг что-то в ней сломалось. Оборвалось. Лёд стыда и страха растаял, обнажив, незажившую боль и жгучую потребность в том, чтобы хоть кто-то был рядом. Не служанка, не подданный, а кто-то.
Она медленно подняла на него глаза. В её взгляде не было ни кокетства, ни насмешки, лишь усталая, беззащитная правда.
— Хорошо, — прошептала она, и это одно слово значило больше, чем любая клятва. Оно стирало последние преграды между госпожой и стражем, между ними как игроками на этой шахматной доске. Оно было точкой невозврата.
Он не улыбнулся. Не кивнул. Лишь глубже посмотрел на неё, и в его обычно пустых глазах вспыхнул тот самый огонь, что она видела ночью — огонь абсолютной, безоговорочной решимости.
Молчание, повисшее между ними, было уже иным. Оно было не пустым, а наполненным. Общим. С этого мига каждый из них был больше не один.
Глава 50
В глубине императорского дворца, в личных покоях императрицы, царила неестественная тишина, нарушаемая лишь трепетным пламенем единственной черной свечи. Воздух был густ от запаха дорогих благовоний, но под их сладковатой дымкой скрывался более древний, терпкий и зловещий аромат — сушеных трав, металла и чего-то невыразимо старого и тёмного.
Императрица сидела неподвижно, словно изваяние из слоновой кости, её прекрасное лицо было отражено в полированной поверхности лакированного столика. Но за этой внешней невозмутимостью бушевала буря расчётов и холодной ярости.
Свадьба. Этот брак с Цзян Вэем… Нет. Этого нельзя допустить. Мысль была острой и окончательной. Союз клана ЛиньЮэ с кланом Цзян создаст монстра, которого я уже не смогу контролировать. Эта надоедливая муха получит могущественного покровителя, щит, который не так-то просто будет пробить.
Её взгляд скользнул на фигуру, сидевшую в углу на циновке. Фанши*. Его лицо было скрыто в тени капюшона, сшитого из лоскутов кожи неведомых существ. Из-под него виднелись лишь длинные, костлявые пальцы, украшенные перстнями из чернённого серебра. Он не двигался, не дышал — просто был, как воплощение самой тишины.
Придётся разыграть козырь из рукава раньше, чем я планировала, — с холодной досадой подумала она. — Нет смысла больше полагаться на дуру Сяофэн и её детские интриги. Нужно устранить Тан Лань. Раз и навсегда. Окончательно.
И тогда, словно вторя её мыслям, в голове родилось новое, ещё более циничное соображение. В принципе… её устранение — это ещё и отличный шaнс проверить в деле моих новых… воинов. Отправлю одного. Посмотрим, на что он способен.
Решение было принято. Без эмоций, без сожалений. Лишь холодный, политический расчёт.
Она медленно поднялась. Шёлк её одежд зашуршал, нарушая гнетущую тишину. Её движение было плавным, исполненным безмолвной власти. Она не произнесла ни слова. Лишь взмахнула изящной рукой в сторону культиста — повелительный, отточенный жест, не терпящий возражений.
Тот, словно марионетка, получившая команду, ожил. Его пальцы сомкнулись вокруг древнего свитка, испещрённого знаками, которые, казалось, двигались в отсветах пламени. Он склонился над жаровней, где тлели угли, и бросил на них щепотку тёмного порошка.
Раздалось негромкоешипение, и комната наполнилась едким дымом, пахнущим медью и озоном после грозы. Шаман начал напевать — низкий, монотонный горловой напев, в котором не было ни мелодии, ни смысла, лишь первобытная, гипнотическая сила.
Тени в углах комнаты зашевелились, стали гуще, плотнее. Воздух застыл, стал тяжёлым, как свинец. От фанши и жаровни стало веять невыразимым злом, древней, беспощадной тьмой, что жаждет лишь поглощения. Казалось, стены покоев вот-вот растворятся, открывая путь чему-то ужасному из иных миров.
Императрица стояла, наблюдая за этим, и на её бесстрастном лице на мгновение проскользнуло нечто похожее на голодное любопытство. Она не боялась. Она повелевала этой тьмой. Или, по крайней мере, верила, что повелевает.
Ритуал начался. И его целью было не просто убийство. Он должен был выследить, проникнуть, растворить — и не оставить ни следа.
Из самого густого скопления теней, туда, куда не достигал ни один отсвет пламени, шагнуло нечто.
Оно выпрямилось во весь рост — под два метра, может, даже выше. Это не был человек. Это была ходячая тьма, облечённая в подобие формы.
Оно не дышало. Не издавало ни звука. Оно просто стояло, обратив свою безликую маску к императрице, ожидая приказа. Его «руки» — длинные, заканчивающиеся подобием не то когтей, не то лезвий — были расслаблены вдоль тела, но в их неподвижности читалась готовность в мгновение ока рассечь плоть и кость.
От существа исходил леденящий холод и запах свежевскопанной земли и окисленной крови. Это было орудие. Идеальное, бездумное, лишённое страха, сомнений или жалости. Орудие, рождённое в самом сердце тьмы для одной-единственной цели — нести конец.
Императрица холодно, оценивающе окинула его взглядом, будто оценивоющим нового боевого коня. На её губах на миг застыло нечто, отдалённо напоминающее улыбку.
— Иди, — прошептала она, и её голос прозвучал звеняще тихо в заколдованном безмолвии комнаты. — Найди принцессу Тан Лань. И сотри её с лица земли. Не оставив и пыли.
Обещание смерти, которое оно принесло с собой, повисло в воздухе, густое и неотвратимое, как предчувствие бури. Охота началась.
* * *
Сон Тан Лань был тяжёлым и безотрадным, как свинцовая плита. В нём не было образов, лишь ощущение падения в бездну и давящая тяжесть на груди. И сквозь эту мглу, словно сквозь толщу воды, до неё донёсся голос. Не громкий, но пронзительно ясный, знакомый до боли — голос её нефритовой подвески, подарка матери, что она всегда носила с собой.
«Проснись, Тан Лань!»
Веки её взметнулись вверх. Сознание, ещё приглушённое сном, не успело осознать ничего, кроме инстинктивной, животной опасности. И тут же её глаза, привыкшие к полумраку, увидели это.
Над кроватью, застыв в неестественной, угрожающей позе, нависала фигура. Высокая, иссохшая, облачённая в истлевшие ленты погребальных одежд, от которых пахло сыростью склепа и древней пылью. Его кожа была землисто-серой, натянутой на кости так, что череп проступал жутко очерченным. Но самое ужасное — его руки. Длинные, костлявые пальцы с ногтями, отросшими в острые, грязные когти, были занесены над ней. В них оно сжимало огромный, ржавый меч, уже начавший свой смертоносный размах прямо к её горлу.
Ходячий мертвец. Немыслимое порождение тьмы и злой воли.
Адреналин ударил в кровь с такой силой, что тело среагировало раньше мозга. Она инстинктивно кубарем перекатилась с кровати, шлёпнувшись на холодный паркет. Сердце колотилось, вырываясь из груди, глаза были широко распахнуты в немой смеси ужаса и полнейшего, оглушающего удивления.
Чудовище медленно, с противным хрустом повернуло к ней свою безжизненную маску. Пустые глазницы уставились на неё.
И тут в её груди что-то дрогнуло. Тот самый жалкий, едва тлеющий ручеёк ци, что она с таким трудом собирала днями, отозвался на её панический призыв. Шанс! — пронеслось в голове. Надавать злу по жопе!
Она вскочила на ноги, вскинула руки, концентрируя всю свою волю, весь свой страх, всю ярость в одной точке перед собой. Она представляла себе сокрушительный вихрь, ураган, нечто, что разорвёт эту нежить в клочья!
И выпустила заряд.
Из её ладоней вырвался… тоненький, тёплый поток воздуха. Слабый, ласковый бриз, который лишь слегка колыхнул пыльные ленты на одеждах цзянши* и закачал пламя ночной лампады.
