Он закончил, тяжело дыша, ожидая, что его слова пробьют наконец её броню, вызовут слёзы, отчаяние.
Но произошло обратное. Слова не причинили боли. Они упали на благодатную почву её собственных размышлений и дали неожиданный росток.
Отречение семьи. Больно? Да. Это удар по статусу, по влиянию, по её амбициям как игрока, метящего на престол. Без поддержки клана она становится голой королевой на этой шахматной доске.
Но… «Чёрная вдова». «Вечное одиночество». «Не выйти замуж».
И тут в её сознании всё сложилось в идеальную, умиротворяющую картину.
Если она — «чёрная вдова», проклятая невеста, несущая гибель женихам… то её больше не будут пытаться выдать замуж. Никогда. Ни за какого генерала, ни за какого надменного аристократа. Её единственным «браком» отныне будет союз с её собственным одиночеством. И это было…прекрасно.
Мачеха и сёстры… они видят в ней угрозу лишь как в потенциальной жене могущественного союзника. Лишённая этой возможности, она перестаёт быть для них врагом. Она становится никем. Призраком при дворе. И призраков обычно не замечают. Им позволяют существовать в тени.
На её лице, до этого бледном и отрешённом, медленно, как первый луч солнца после долгой ночи, расплыласьумиротворяющая улыбка. Она была лёгкой, почти детской, полной странного, безмятежного облегчения.
Линь Цзян, ожидавший слёз, истерик или хотя бы гнева, замер с открытым ртом. Он смотрел на эту улыбку, и его ярость сменилась полнейшим, оглушающим недоумением. Это было не той реакцией, которую он ожидал. Это было… ненормально.
Он постоял ещё несколько секунд, бормоча что-то невнятное под нос, потом с раздражением махнул рукой, развернулся и вышел, оставив Тан Лань одну с её новой, обретённой свободой и тихой, светлой улыбкой на устах. Его миссия «наставить на путь истинный» провалилась самым сокрушительным и необъяснимым образом.
Глава 54
Тан Лань сидела в своём кресле, словно в центре маленького, застывшего мира. Её лицо освещала та самая отстранённая, почти безмятежная улыбка, в то время как вокруг царила атмосфера подавленной паники. Служанки перешёптывались, перебирая складки платьев, евнухи переминались с ноги на ногу, бросая на неё тревожные взгляды.
Позади её спины, у дверей, неподвижно, как скала, стоялВан Широнг. Но его обычно бесстрастная маска дала трещину. Он странно сопел, чуть слышно покашливал, будто пытаясь прочистить горло и привлечь внимание, но не решаясь нарушить этикет.
Тишину, наконец, разорвалаСяо Вэй. Она подошла ближе, её лицо было искажено искренним страхом.
— Госпожа, вы чего улыбаетесь? — прошептала она, чуть ли не плача. — Это же катастрофа! По всей столице уже ходят слухи, что на вас проклятье! Что вы… что вы приносите гибель всем, кто к вам приближается!
Тан Лань медленно перевела на неё взгляд. Её глаза, ещё секунду назад отсутствующие, теперь вспыхнули озорным, почти безумным огоньком. Затем она с силой хлопнулаладонью по столику.
— Да кто вообще такие слухи сочиняет⁈ — воскликнула она, и в её голосе звучало не горе, а возмущённое веселье. — Чтобы я ни сделала! Побегала — «сумасшедшая»! Погиб жених — «проклятая»! А если я… — она сделала театральную паузу, глядя на округлившиеся глаза служанок, — … а если я вдруг объявлю, что вступила в телепатическую связь с карпами в дворцовом пруду и теперь знаю все придворные секреты? Назовут «просветлённым оракулом»? Или «одержимой речными бесами»?
Слуги встрепенулись от неожиданного хлопка, несколько человек дёрнулись, но… на этом всё и закончилось. Никто не рухнул на колени в ужасе. Никто не начал молить о пощаде. Лишь Сяо Вэй ахнула, прикрыв рот рукой, а Ван Широнг за спиной издал странный звук, похожий на подавленный смех.
И тут Тан Лань осознала.
Пару месяцев назад от такого её внезапного крика и хлопка вся прислуга в ужасе плюхнулась бы на пол, ожидая немедленной и суровой кары. Сейчас же они лишь слегка вздрогнули. Они смотрели на неё с тревогой, с беспокойством, но уже без того животного, рабского страха.
Умиротворённая улыбка медленно вернулась на её лицо, но теперь в ней была иная глубина.
Распустила я их, малясь, — подумала она с лёгким, странным удивлением. — Своим «сумасшествием», своими выходками, своим нежеланием играть по их правилам. Они всё ещё боятся меня, но… уже по-другому. Они начинают привыкать.
Это было маленькое, почти незаметное изменение. Но в мире, построенном на страхе и иерархии, оно значило очень многое.
Мысль озарила Тан Лань с тихой, почти нежной ясностью. Она наблюдала за ними — за Сяо Вэй, чьи глаза блестели не только от страха, но и от искреннего сочувствия; за другими служанками, которые перешёптывались, кидая на неё взгляды, полные не раболепного ужаса, а тревожной жалости; даже за евнухами, чьи лица выражали не просто обязанность, а некое подобие человеческой озабоченности.
Раньше слово Тан Лань было законом, который дрожа исполняли. Её настроение — погодой, от которой зависела атмосфера во всём дворце. Они падали ниц, замирали в ожидании гнева, видели в ней лишь капризную, опасную госпожу.
А теперь… Теперь они переживали за неё.
И это странное, новое ощущение согревало её изнутри куда сильнее, чем самый жаркий летний день. Это было не то унизительное, коленопреклонённое почтение, к которому она привыкла. Это было нечто более… настоящее. Хрупкое, как первый ледок, но бесконечно более ценное.
В этом сочувствии, в этой тихой, неподдельной тревоге простых людей была капля той самой нормальности, того самого простого человеческого тепла, которого ей так не хватало в этом золотом аду. Они видят не «чёрную вдову» или «проклятую принцессу». Они видят женщину, на которую обрушилось слишком много бед.
И ей это нравилось. Это давало ей странную силу. Силу быть не просто иконой, не просто пешкой, а человеком в глазах тех, кто её окружает. Возможно, единственным человеком, который останется на её стороне, когда рухнут все придворные интриги.
Она медленно выдохнула, и её улыбка стала мягче, менее театральной, более… настоящей.
— Ничего, — тихо сказала она, и на этот раз в её голосе не было ни вызова, ни сумасбродства. — Всё будет хорошо.
И слуги, видя её улыбку, не расслабились, но их собственные лица чуть-чуть разгладились. Они кивнули, не потому что должны были, а потому что — возможно, впервые — захотели ей верить.
Глава 55
События после смерти генерала и отречения клана развивались в странном, замершем ритме. Официальный траур, расследование, которое ни к чему не привело, — всё это создавало видимость деятельности, но по сути дворец Тан Лань погрузился в зыбкое, тревожное затишье. Она была свободна от брака, но окружена стенами слухов и страха.
Ей не спалось. Ее верному стражу тоже.
Их разговор произошёл ночью. Не в покоях, а в саду, в той самой беседке. Лу Синь появился бесшумно, как всегда. Его рана уже почти затянулась — слишком быстро для обычного человека. Он стоял в тени, его лицо было скрыто, но напряжение в нём чувствовалось на расстоянии.
Тан Лань первая нарушила тишину, её голос был тихим и уставшим.
— Кто-то очень могущественный хочет меня мёртвой, Лу Синь. Сначала Цуй Хуа, потом эта… тварь в моих покоях, а теперь и генерал. — Она сжала руки в кулаки. — Они убирают всех вокруг меня. Я как мишень в самой середине поля.
Она посмотрела на него, и в её глазах читался не страх, а жгучая потребность понять.
— Ты сходил? В поместье. Ты что-нибудь увидел? Что-нибудь, что может указать на убийцу?
Лу Синь замер. Правда, что это он пришёл убивать, а нашёл уже мёртвого — горела на его языке. Но сказать её — значит раскрыть себя, свою тёмную сущность, свои намерения. Испугать её. Возможно, навсегда потерять её доверие.
Он сделал шаг вперёд, выходя из тени. Лунный свет упал на его суровые черты.
