– Все мы знаем достоинства наставника Аристона. Знаем и его пороки. Главный из которых, пьянство, и привел к теме сегодняшнего собрания. Однако лично я считаю, – он откинулся на кресле, лицо едва заметно скривилось в отвращении, – в нынешней ситуации большая часть вины лежит именно на наставнике Медее.
Слова упали с грацией лезвия гильотины.
«Ах, я всегда чувствовал странную уверенность в завтрашнем дне. А потом дно пробивалось и я падал дальше…»
Но даже всегдашний глупенький или черненький юморок не принес ему спокойствия. Скорее наоборот: он почувствовал, как холод, как тревога и неприятие ужасного в своей несправедливости вердикта нависли над ним Дамокловым мечом.
Ментор Алексиас не успел или не захотел успеть к уродливому, жуткому разбирательству. И теперь Медей остался один на один с рациональной машиной, привыкшей решать все проблемы радикальным путем. Если Александр Македонский разрубил Гордиев Узел ради славы, то наставник Немезис мог порвать его голыми руками просто, чтобы тот не мешал.
Негромкий, разноголосый гул быстро закончился, стоило Суверену вновь открыть рот.
– Поэтому я предлагаю голосование. Кто за то, чтобы разделить наказание наставника Аристона и наставника Медея?
Присутствующие потянулись к стилусам, начали выводить на маленьких, медных табличках, вделанных прямо в стол напротив каждого места, одно простое слово. Да или нет.
Больше половины коллег незамедлительно проголосовали «за».
Глава 2Пам‑пам‑па‑а, рам‑пам… еду в Магадан (2)
Что сказать о жизни? Что оказалась длинной
Много водки в ней было и мало кваса,
Но пока мне рот не забили глиной
Из него раздаваться будет лишь: «Ж*ды! П*дарасы!»
Всеволод Емелин
Медей улыбнулся. Пусть жалко, пусть через силу, но он должен был. Должен показать этим трахнутым лицемерам, что не позволит присвоить себе ярлык твари дрожащей. Даже если не имеет ни капли права.
Он проигнорировал презрительные, жалостливые или равнодушные взгляды. Проигнорировал то, как виновато глянул на него напарник по несчастью, по легкой прогулке, по веселой игре, ставшей ареной узаконенного насилия. А потом… Потом пришло презрение ко всем остальным.
Весь страх мгновенно ушел. Напряжение рвалось из него булькающим смехом, просилось наружу плохо переваренной пищей. А вышло – холодным ветром сознания. Как они посмели! Всего лишь двумерные оплёски чужой воли. Если человек на шесть десятых состоит из воды, то персонажи заполнены электронными чернилами по самую макушку.
Безликий буквенный код, созданный для его развлечения. Запрограммированная воля, прописанные реакции, как у муравьев или пчел. Насколько сложен и прекрасен весь улей, настолько неказист и незначителен каждый его член. Не стоит ставить знак равенства между целым и суммой его частей.
Он еще спляшет на их могиле, насладится прекрасным сюжетом. Требовалось лишь не ломать сценарий сильнее определенной черты. Непосильная задача для того ничтожества, в теле которого Медей оказался.
На лицо сама собой легла мягкая, доброжелательная улыбка отродья, из которой он кистью вымарал все скрытое высокомерие. Какой смысл показывать свои настоящие эмоции неписям?
Их песочили еще добрых полчаса. Он пропустил момент, когда обсуждалось наказание водонагревателя. Кажется, заполнить бойлер или работать без электроэнергии… он не вникал.
Немезис продолжал перечислять нарушенные статьи, затем слово взяла Колхида: она упирала на недопустимость и стыдила их обоих. Остальные разве что переговаривались между собой. Старичок‑алхимик Демокрит издавал хо‑хо‑подобные звуки, оглаживал набалдашник своей трости, да приговаривал: «палехче‑палехче», Тартарос скучал, демон Зу и Павсаний откровенно завидовали приключению – им пришлось дать слово, что они не повторят «подвиг» двух лишенных самосохранения пропойц.
Эскулап с самого начала вставляла язвительные ремарки, сверлила Медея непонятным взглядом своих огромных, фансервисных глаз, мотала головой с одного виновника собрания на другого, иногда откровенно смеялась, когда Немезис начал спекулировать на сакраментальном вопросе:
– Зачем они вообще туда пошли? Какая мотивация?
– Они были пьяные! И отправились на подвиги!
– Мы хотели в подземелья, но перепутали, – ответил Медей с извиняющейся улыбкой.
Эскулап откинулась в кресле и захохотала, задорно дрыгая ногами. Большинство мужских взглядов как‑то незаметно сместились с нарушителей, на ее точеные ноги и распахнувшийся подол халата.
– Дева Эскулап! – воскликнула Колхида предупреждающим голосом.
– Да‑да, продолжайте, – легкомысленно отмахнулась она, словно и не зависела от этого собрания жизнь и смерть одного одержимого чужой душой отродья.
Затем посыпались вопросы. Сначала – про их путь до Делетериона. В основном, их задавал Павсаний, но путешественника иногда перебивал Фиальт. Его комментарии отличались сумбуром и почти щенячьим восторгом. Взгляд Немезиса серьезно поубавил ему настроения, но заткнуть насовсем не смог даже он.
На самые сложные или неприятные вопросы отвечал Аристон, с обстоятельностью бывалого воина. После первых ответов он полностью вернул свое самообладание и больше не выглядел нервным питбулем, которого хозяин поймал над обгрызенным диваном и пахучим калачом посреди гостиной.
Медей довольно удачно скидывал на него все непростые вопросы, притворялся дурачком и говорил максимально обтекаемо. Впрочем, остальные приняли это с заметным смирением и еще более заметным злорадством. Так смотрят зеваки на хохмящего висельника.
– Меня больше удивляет, – вдруг раздался сильный, независимый голос Пенелопы, – что у наставника Медея вдруг прорезались совершенно нехарактерные особенности. Позвольте поинтересоваться, когда вы успели так улучшить свою ментальную защиту? – властно спросила она.
– Ого, у меня, оказывается, сильный ментал. Не было удобного случая узнать. Наверное, фантасии так удивились! – Медей широко распахнул глаза и послал ей смущенную улыбку.
Белоснежные зубы скрипнули как‑то совсем уж некрасиво, Демокрит прикрыл глаза и покачал головой, Киркея издала грустный вздох, а
Великая целительница снова заржала.
«Ах ты мелкая зараза! Хватит рушить мне всю малину! Щас вообще никто не поверит, что я удивлен. А Я УДИВЛЕН!!!»
На следующие вопросы пришлось отвечать серьезно. Больше четверти часа общее собрание тщательно, скрупулезно вытягивало из него подробности вторжения в Делетерион. Здесь пришлось отдуваться исключительно Медею – Аристон во время той прогулки разве что по полу не ползал, заранее сдавшись, раз не рожден летать.
Наставников интересовало все: обстановка, состояние тех или иных артефактов, стеллажей, проходов, центральный зал, особенности ментальных атак или посулов живущей там мерзости.
Под это дело достали старые карты, Немезис вытащил заранее написанные свитки, где набросал ключевые моменты из воспоминаний прошлых участников, в том числе своих собственных. После чего тщательно, утомляюще‑детально, начал сверять их со свежими данными.
И вот теперь во взглядах остальных начало сквозить неохотное уважение. Ведь Медей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО побывал в Делетерионе. Запомнил множество важных деталей, после чего благополучно вышел сам. Более того, вывел оттуда недееспособного, почти беспомощного коллегу. Это смягчило общее настроение куда больше всех возможных слов.
И подняло недоумение, нет, скорее даже тупую оторопь до предельного значения.
– Итак, каков будет наш с вами вердикт, коллеги? – Немезис, наконец, добрался до самого главного.
– Добавлю лишь одно обстоятельство. Думаю, наставник Медей может получить небольшое снисхождение, – он сделал паузу.
– Если добровольно отдаст воспоминания или, хотя бы, нарезку, отредактированную память о своей… прогулке по Делетериону в Зал Воспоминаний.
