Императрица медленно поднялась с трона. Её лицо, ещё мгновение назад искажённое маской скорби, теперь застыло в выражении леденящей, беспощадной ярости. Она протянула руку, и её палец, указующий и неумолимый, как клинок, был направлен прямо на Сяофэн.
— Вязать её! — её голос, низкий и звенящий, разрезал напряжённую тишину, не оставляя места для сомнений. — Предательницу, отравившую собственного отца!
Это был сигнал. Стражи, уже стоявшие наготове, тяжёлыми шагами двинулись в сторону второй принцессы. Звон их доспехов звучал как погребальный звон.
Сяофэн, вся дрожа, с лицом, залитым слезами, инстинктивно метнула взгляд через зал — взгляд полный последней, отчаянной надежды. Она смотрела наШэнь Юя. Смотрела на человека, который только что стал её мужем, в чьи руки она должна была отдать свою жизнь. В её глазах читалась мольба, немой вопрос: «Защити меня! Скажи, что это не так!»
Но то, что она увидела, добило её окончательнее любых стражников. Шэнь Юй не встретил её взгляд. Его лицо было бледным и отрешённым. Он не сделал ни шага вперёд, не произнёс ни слова в её защиту. Вместо этого он… отстранился. Сделал небольшой, но красноречивый шаг назад, в тень, отчуждаясь от неё, словно от прокажённой. Его жест был ясен и безмолвен: «Я не знаю эту женщину. Её судьба меня не касается».
В этот миг мир Сяофэн рухнул не просто из-за ложного обвинения. Он рухнул из-за предательства того, кого она, в своём отчаянии, считала последней опорой. Её жених, нет, уже муж, человек, связанный с ней теперь узами клятвы, сдал её без единого звука, без малейшей попытки борьбы. Холодные руки стражников, схватившие её за руки, были не так болезненны, как ледяное равнодушие в глазах человека, которому она только что поклялась в верности. Её тихие рыдания теперь были не только от страха, но и от сокрушительного, полного крушения всех и всяческих надежд.
В тот миг, когда стражи уже готовы были схватить обессилевшую Сяофэн, из-за спины собравшейся толпы раздался спокойный, но чёткий голос, заставивший всех замереть.
— Остановитесь.
Все взгляды, полные ужаса и любопытства, устремились на Тан Лань. Она не встала с места, сидя с царственным спокойствием. Её пальцы всё так же лежали на подлокотниках, но теперь в её позе чувствовалась не отстранённость, а сосредоточенная мощь.
— Вы сказали, — её голос, ровный и ясный, был обращён к главе следователей, — что в мешочке был яд. Какой именно?
Глава Бюро расследований, несколько ошарашенный таким прямым вопросом от принцессы в такой момент, на мгновение смутился, но затем, бросив взгляд на Императрицу и получив её молчаливое разрешение, ответил с напускной важностью:
— Аконит, ваше высочество. Смертельный цветок.
Тан Лань медленно вскинула бровь. В её глазах вспыхнул холодный, насмешливый огонёк учёного, поймавшего дилетанта на грубой ошибке.
— Аконит? — она произнесла это слово с лёгким, уничижительным акцентом. — Любой начинающий лекарь или даже сведущий в травах крестьянин знает, что аконит, конечно, ядовит, но… он не действует так быстро. Его действие может проявиться через несколько часов. И, что ещё важнее, — она сделала театральную паузу, глядя прямо на следователя, — яд аконита нужно принять внутрь. Он должен быть съеден или выпит. Он не может убить человека, если тот просто дотронется до него кистью во время написания иероглифов. А Импеатора судя по его телу убил имено контакт с тушью для письма.
Она обвела взглядом зал, давая своим словам просочиться в сознание присутствующих.
— Странно, — продолжила она с притворным недоумением, — что высокопоставленный чиновник из Бюро расследований, чья задача — разбираться в таких вещах, может не знать таких… базовых фактов. Или же вы настолько торопились найти виновного, что схватились за первое попавшееся объяснение?
Её слова повисли в воздухе, острые, как лезвие. Она не обвиняла прямо, но бросала тень сомнения на всё обвинение. Возможно, яд в мешочке и был аконитом, но он явно не был тем, что убило императора.
Сяофэн, ещё мгновение назад раздавленная предательством мужа и ужасом обвинения, подняла заплаканные глаза на Тан Лань. В её взгляде вспыхнул слабый, дрожащий огонёк надежды. Старшая сестра, всегда казавшаяся такой далёкой и холодной, теперь была её единственным защитником, единственным, кто осмелился бросить вызов безжалостной машине обвинения. В этом взгляде была благодарность, отчаянная мольба и проблеск веры.
Но тут, словно ядовитая змея, из самых тёмных уголков её сознания выползла другая, леденящая мысль. Этот яд дали ей, Сяофэн, с намёком на то, чтобы использовать против… Тан Лань. Чтобы та случайно «отравилась» во время одной из их встреч.
И теперь Тан Лань, не ведая о том, что этот яд готовили для неё самой, защищала её, разоблачая фальшивое обвинение в убийстве императора. Горькая ирония ситуации сдавила горло Сяофэн сильнее рук стражников. Единственный луч света в её рушащемся мире оказывался слепым и не знал, что его чуть не убили тем самым оружием, которое он теперь обезвреживал.
На её лице надежда смешалась с новым, ещё более глубоким ужасом — осознанием того, в какую смертельную игру её втянули, и как близко она сама, по неволе, подошла к роли убийцы.
— О чём ты говоришь⁈ — императрица вскочила с трона. Её голос сорвался на визгливую ноту. — Что эта глупая, ничего не смыслящая в медицине принцесса вообще может знать о ядах⁈
Тан Лань оставалась сидеть с ледяным спокойствием, но её глаза горели холодным, аметистовым огнём.
— Я знаю достаточно, ваше величество, — её ответ был тихим, но каждый слог отчеканивался с убийственной чёткостью. — А ещё я знаю, что моего отца, императора, убили не аконитом. Его поразило проклятие Гу.
Слова «проклятие Гу» прозвучали, как удар гонга. Среди придворных пронёсся испуганный шёпот. Это было уже не просто обвинение в отравлении; это было вторжение в область тёмных искусств, магии, чего-то неподконтрольного и пугающего.
Императрица с такой ненавистью посмотрела на падчерицу, что казалось, её глаза вот-вот вылезут из орбит. Жилы на её шее надулись.
— С чего такая уверенность⁈ — прошипела она, и в её голосе зазвучала опасная, хищная нота. — Может, ты сама помогала колдовать? Схватить и её! Немедленно!
Стража, уже опьянённая ощущением власти, рванулась вперёд, чтобы выполнить приказ. Но в этот самый момент глава клана Линьюэ, Линь Цзян, до сих пор наблюдавший молча, резко взмахнул рукой. Его движение было отточенным, властным, привыкшим командовать.
— Стоять! — его голос, низкий и полный неоспоримой власти, громыхнул под сводами зала, заглушая всё. — Никто не тронет первородную принцессу Тан Лань! Клан Линьюэ выступает против этого беззакония!
На мгновение в зале воцарилась полная, оглушительная неразбериха. Стражи императрицы, уже протянувшие руки к Тан Лань, замерли в нерешительности, ошеломлённые таким открытым неповиновением. Но тут же, словно из-под земли, выступили вперёд другие воины — их доспехи украшали гербы клана Линьюэ. Они перегруппировались с молниеносной скоростью, встав плотной стеной между Тан Лань и солдатами императрицы.
Звон стали прозвучал с новой силой. Мечи, которые лишь мгновение назад были направлены на безоружных чиновников, теперь с угрожающим лязгом были нацелены друг на друга. Церемониальный зал мгновенно превратился в поле боя, где две вооружённые фракции стояли на грани братоубийственной резни. Воздух снова наэлектризовался, но на этот раз — запахом настоящей, неминуемой крови. И в центре этого шторма, за стеной верных ей воинов, сидела Тан Лань, чьё одно-единственное заявление раскололо дворец на два враждующих лагеря.
— Линь Цзян! — прошипела Императрица, и её голос был похож на скрежет камня по стеклу. В нём звучала не просто злость, а ярость преданного союзника, ярость, переходящая в лютую ненависть. Её пальцы впились в подлокотники трона так, что тонкая резьба затрещала.
