Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 (СИ) - Юй Фэйинь

Но с каждым использованным талисманом, с каждой вспышкой её ци, сияние в её глазах тускнело. Она была сильна, но её резервы, накопленные за короткое время, были небезграничны. Дыхание стало сбиваться, на лбу выступили капельки пота, а прыжки стали чуть менее высокими, чуть более тяжелыми. Она сражалась с нечеловеческой грацией, но цена этой грации была её собственной жизненной силой, и она таяла с пугающей скоростью. Она очищала зал, но сама истощалась.

В самый разгар кошмара, когда чаша ужаса, казалось, была переполнена, произошло нечто, что заставило саму реальность содрогнуться.

Сначала снаружи, у стен дворца, зазвучали новые звуки — нечеловеческие, чуждые. Это были не глухие стоны цзянши, а живые, яростные рыки, шелест кожистых крыльев, разрывающих воздух, и пронзительный вой, от которого кровь стыла в жилах. Из теней, из-за поворотов, с ночного неба на площадь перед дворцом стали спускаться, выползать, материализовываться фигуры. Семеро демонов Лу Синя и те, кого они успели призвать из глубин тьмы. Это была не бездушная нежить, а живые, древние существа, воплощения хаоса и дикой, необузданной мощи.

И тогда главные двери тронного зала, уже повреждённые, с грохотом вылетели из косяков, сорванные одним мощным ударом. В проёме, в клубах пыли и теней, возник Лу Синь. Но это был уже не молчаливый страж. Его демоническая природа бушевала, не скрываясь. Тёмная, клубящаяся энергия окутывала его, как плащ, а глаза пылали двумя алыми углями, полными холодной ярости. Он шагнул в зал, не обращая внимания на бойню вокруг, его шаги были тяжёлыми и властными.

— Хватит! — его голос, усиленный могучей ци, прокатился по залу, как удар грома, заглушая лязг стали, рыки цзянши и крики ужаса. Звук заставил вибрировать стены. — Власть в империи не достанется ни узурпаторам, ни их жалким мёртвым игрушкам!

Одним плавным, почти небрежным движением руки он выбросил в сторону наступающих цзянши сгусток сконцентрированной тёмной энергии. Он пролетел, как метеор, и там, где касался мертвецов, те не просто падали — они рассыпались в прах и пепел, исчезая с тихим шипением. Один за другим. Другой сгусток — и ещё несколько цзянши обратились в ничто.

Все замерли, уставившись на него. Императрица и Мэйлинь смотрели с смесью животного страха и лютой ненависти. Их идеальный план рушился окончательно. Тан Лань застыла с поднятой для очередного удара рукой, её ледяные глаза были расширены от шока. Она видела его силу, но не ожидала такого явного вмешательства. Стражи клана Линьюэ смотрели с немым вопросом, не понимая, враг он или союзник.

Лу Синь прошёл дальше к центру зала и поднял руку, указывая на пустующий трон.

— Трон Империи не пустует! — провозгласил он, и его слова прозвучали как приговор и манифест одновременно. — Я, Цан Синь, последний принц династии Цан, свергнутой и уничтоженной этими узурпаторами, заявляю свои законные права! И я пришёл не один!

В проёме разрушенной двери позади него возникли, вырисовываясь на фоне бушующей снаружи тьмы, силуэты его демонов — могучих, древних, голодных. Третий игрок, самый непредсказуемый и могущественный, вышел на поле боя. Игра внезапно, стала вестись на троих.

Глава 73

И в этот момент, когда все взгляды были прикованы к Лу Синю и его демонам, произошло нечто, заставившее отступить даже саму тьму.

От тени у трона Императрицы отделилась массивная фигура её странного стража. Он не побежал, не полетел — он подпрыгнул, и это движение было настолько резким и мощным, что каменные плиты под его ногами треснули. Он приземлился в самом центре зала с оглушительным грохотом, заставив содрогнуться всё вокруг.

От силы удара с его плеч слетел тот самый массивный, глухой шлем, скрывавший его лицо. И то, что предстало взорам ошеломлённых зрителей, заставило многих ахнуть или вскрикнуть от ужаса.

На его плечах не было головы.

Прежде чем кто-то успел опомниться, его мощные руки вцепились в края его же доспехов. С треском рвущегося металла и кожи он содрал с себя верхнюю часть экипировки, обнажив торс. И тогда все увидели истинное его лицо.

Посреди его могучего, бочкообразного живота зияла пара гигантских, налитых желтоватым безумием глаз. А под ними, от соска до соска, растянулся один огромный, зубастый рот, полный острых, как бритвы, клыков. Из этой утробной пасти вырвался рёв, который был не звуком, а физической волной, от которой заложило уши и задрожали витражи.

— Син Тянь*! — кто-то из старых учёных или воинов, помнивших древние мифы, прокричал это имя, полное ужаса и благоговения. Бессмертный воин из легенд, бог войны, обезглавленный и обрёкший себя на вечную битву!

И Син Тянь ринулся в бой. Он не выбирал стороны. Его ярость была направлена на саму мощь, на саму борьбу. Его массивные кулаты, каждый размером с голову быка, обрушились на ближайшего демона из свиты Цан Синя. Удар был сокрушительным — существо тьмы взвыло и отлетело в стену, рассыпаясь в клубке теней.

Затем он повернулся к самому Цан Синю. Его глаза на животе сузились, рот скривился в голодной ухмылке. Он рванулся вперёду, его движения были неуклюжими, но невероятно мощными, каждое из которых вызывало мини-землетрясение. Цан Синь, его алое пламя ярости встретилось с первобытной, бездумной силой древнего божества. Сгустки тёмной энергии Цан Синя разбивались о каменную плоть Син Тяня, оставляя лишь дымящиеся вмятины, в то время как кулаты бессмертного молотили пространство вокруг него, пытаясь раздавить принца-демона в стальной объятиях.

Зал превратился в арену для битвы титанов, где сталкивались силы, о которых простые смертные могли только читать в запретных манускриптах. Игра не просто шла на троих — она вышла за рамки любого возможного сценария.

Битва, развернувшаяся в тронном зале, перестала быть сражением смертных. Это было столкновение мифов, вышедших из древних свитков.

Син Тянь был воплощением неукротимой, примитивной ярости. Его атаки не имели изящества — только чистейшая, сокрушительная мощь. Каждый его удар кулачищем, размером с колесницу, обрушивал шквал камней с потолка и сносил колонны, как спички. Он не уворачивался, принимая удары Цан Синя прямо в грудь. Сгустки демонической энергии оставляли на его каменной коже чёрные, дымящиеся ожоги, но не могли пробить её насквозь. Его огромный рот на животе непрестанно рычал, а желтые глаза следили за каждым движением противника с животной жаждой боя.

Цан Синь парил в воздухе, словно тёмное божество. Он был молнией против громового валуна. Его движения были стремительными и точными. Он уворачивался от сокрушительных ударов, которые разбивали пол там, где он только что стоял. В ответ он метал в Син Тяня кинжалами сконцентрированной тьмы, которые впивались в плечи и ноги древнего воина, пытаясь найти слабое место. Тьма клубилась вокруг Цан Синя, создавая призрачные щиты, которые едва успевали гасить энергию ударов, долетавшую до него.

Но даже в этой яростной схватке, требующей полной концентрации, взгляд Цан Синя раз за разом непроизвольно метнулся в сторону. Он искал её. Тан Лань.

Он видел, как она, бледная, с остатками ледяного сияния в глазах, не бежала, а, наоборот, встала грудью, закрывая собой прижавшуюся к стене сестру Сяофэн и дрожащую Сяо Вэй.

Она не сражалась, она отступала, но её отступление было тактическим — она уворачивалась от летящих обломков мрамора и дерева, от взрывных волн энергии, исходящих от сражающихся титанов. Каждый раз, когда очередной кусок потолка или стены с грохотом обрушивался в опасной близости от неё, сердце Цан Синя сжималось ледяной хваткой. Его ярость против Син Тяня удесятерялась от этого страха за неё.

Не успевшие сбежать чиновники и придворные в ужасе жались к стенам, прячась за уцелевшими колоннами и опрокинутыми столами. Они были не участниками, а зрителями апокалипсиса, молясь, чтобы чудовища просто не заметили их. Воздух был густ от пыли, энергии страха и рёва Син Тяня. Это был конец их мира, и они могли лишь наблюдать, как два воплощения древнего ужаса выясняют, кому достанется право его уничтожить.