Стражи, не произнося ни единого слова, начали действовать с пугающей, отлаженной синхронностью. Они не атаковали, не убивали — они методично, как машина, стали окружать гостей. Тяжёлые, стальные клинки были направлены не для удара, а для устрашения, создавая смертоносный частокол. Они сжимали кольцо, безжалостно оттесняя перепуганных, мечущихся чиновников, дам и генералов от стен к центру зала. Крики ужаса, возмущённые возгласы и мольбы тонули в грозном металлическом лязге и тяжёлом дыхании солдат. Никто не смел оказать реального сопротивления — одно неверное движение, и острый край мог впиться в плоть.
Сяо Вэй отчаянно вскрикнула и инстинктивно, как ребёнок, прижалась к Тан Лань, её худенькое тело дрожало, как осиновый лист на ветру.
Тан Лань не двигалась. Она сидела, вцепившись в подлокотники, её взгляд был прикован к императрице с такой интенсивностью, что, казалось, мог прожечь дыру в шёлковом занавесе. Её худшие опасения подтвердились с пугающей точностью. Это был не просто сбой в церемонии. Это был переворот. Или его тщательно спланированная инсценировка. И всё это цинично происходило под благовидным предлогом «обеспечения безопасности» императора.
В этот момент глава стражи, высокий офицер с лицом, высеченным из гранита и лишённым всяких эмоций, шагнул вперёд. Его голос, громкий и металлический, прокатился по залу, заглушая последние всхлипы:
— Во дворце обнаружен гнусный заговор против его величества императора! — провозгласил он, и каждое слово падало, как молот. — По приказу её величества императрицы и наследной принцессы Тан Мэйлинь, все присутствующие находятся под арестом до полного выяснения обстоятельств! Предатели будут найдены и сурово наказаны по всей строгости закона!
Его слова повисли в наэлектризованном воздухе, тяжёлые, гулкие и абсолютно бессмысленные. «Заговор»? Это была откровенная ложь, ширма. Ловушка, в которую угодили все, от самого императора до последнего мелкого чиновника. И те, кто её расставил, теперь с холодными улыбками наблюдали за всеобщей паникой, которую сами же и спровоцировали.
Наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь предсмертными хрипами императора. И в этой звенящей пустоте раздался голос Императрицы. Чистый, холодный, отточенный, как лезвие, он резал воздух, не оставляя места для сомнений или возражений.
Она не вскочила с места, не засуетилась. Напротив, её поза стала ещё более величавой, когда она медленно поднялась со своего трона. Её лицо было бледным, но не от страха, а от сосредоточенной, ледяной решимости. В её глазах не было и тени горя или паники — лишь холодный, безжалостный расчёт.
— Его Величество пал жертвой гнусного заговора! — её голос, усиленный навыком владения ци, прокатился по залу, достигая самого дальнего угла. В нём не было дрожи, только стальная власть. — Яд… Поданный рукой предателя здесь, на наших глазах, во время священного ритуала!
Она сделала паузу, её взгляд скользнул по искажённым ужасом лицам придворных, будто выискивая виновных.
— В этот час величайшей скорби и смертельной опасности для династии, — продолжала она, возвышая голос, — я, как мать нации и верная супруга, обязана принять на себя бремя власти, чтобы спасти империю от хаоса! Отныне и до момента раскрытия всех нитей заговора и поимки убийц, в столице и во всём дворце вводится военное положение!
Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые и необратимые.
— Вся власть переходит к Верховному командованию императорской гвардии, — она кивком головы указала на того самого офицера с каменным лицом, который возглавлял стражу. — Все приказы отныне исходят только от меня и подтверждаются печатью регента! Комендантский час наступает с заходом солнца. Любое неповиновение будет караться на месте как государственная измена!
Она выпрямилась во весь рост, и её фигура, освещённая закатным светом, падающим из окон, казалась монументом абсолютной, безраздельной власти.
Глава 70
Тан Лань стояла неподвижно, пока Императрица оглашала свои указы. Каждое слово о «заговоре» и «обысках» вбивало новый гвоздь в крышку гроба, в котором оказывалась всякая оппозиция. «Началась чистка», — беззвучно пронеслось в её голове с леденящей ясностью. Под предлогом поиска убийц Императрица получила карт-бланш на уничтожение любого, кто посмеет усомниться в её новой власти.
Когда первая волна шока схлынула, и вокруг тела императора засуетились слуги и придворные лекари, Тан Лань осмелилась сделать несколько шагов вперёд. Один из лекарей, пощупав пульс и приоткрыв веко покойного, лишь безнадёжно покачал головой. Было понятно и без слов — Сын Неба мёртв.
Но пока другие видели лишь смерть, Тан Лань всматривалась в её детали. Её взгляд скользнул по лицу отца, застывшему в маске не столько боли, сколько глубочайшего изумления, будто он до последнего не верил в происходящее. А затем она увидела его руки. Ту самую, что держала кисть, и её пальцы, которые теперь были скрючены и пронизаны той самой, медленно ползущей синевой. И в памяти Снежи, как вспышка, возникло воспоминание, далёкое и жуткое.
Это было на юге Российского дальнего востока, почти граница с Китаем, на далёких, продуваемых влажными ветрами окраинах, куда её клан направил её для выполнения заказа. Небольшая деревушка, утопавшая в рисовых полях, была охвачена тихой паникой. Люди умирали один за другим с странными симптомами: онемение конечностей, синеватая кожа и та же маска недоумения на лицах. Местные шаманы шептались о проклятии, но не могли его снять.
Снежа, тогда ещё молодая, но уже опытная охотница на нечисть, провела расследование. Она нашла старую, полуразрушенную кумирню на окраине деревни, где местный отвергнутый жрец практиковал тёмные ритуалы. Он не травил людей ядом в привычном понимании. Он творил Гу* — древнее проклятие, заключавшееся в подселении в тело жертвы особой, искусственно выведенной ядовитой сущности, невидимой глазу. Эта сущность пожирала жизненную силу изнутри, а её проявлением на физическом плане были те самые симптомы — онемение и синева. Это была не просто отрава; это была магия, живое зло, вселённое в человека.
Ей пришлось сразиться с тем жрецом и уничтожить источник проклятия — глиняный сосуд, где он выращивал своё Гу . Только после этого смерть отступила от деревни.
Вернувшись в настоящее, Тан Лань с ужасом осознала: императора поразило не просто ядовитое вещество. Его убили с помощью Гу. Это меняло всё. Это означало, что убийца — не просто придворный интриган, а могущественный практик тёмных искусств. И это объясняло, почему яд был таким необычным и почему его действие было столь специфическим.
Императрица, объявляя о «заговоре», даже не подозревала (или делала вид?), что разоблачение истинной причины смерти может привести к куда более страшным открытиям, чем просто политический заговор. Тан Лань понимала — чтобы найти убийцу, ей придётся снова вспомнить всё, чему её учили в прошлой жизни, и войти в мир, где правят не законы двора, а законы магии и тьмы.
По субъективным ощущениям, в этом аду прошло около двух часов. Тело императора уже унесли на носилках, покрытое золотой парчой, — унесли с той же церемониальной медлительностью, с какой он входил, но теперь под аккомпанемент не музыки, а гробового молчания. Воздух в зале стал спёртым, пропитанным потом страха и усталости. Знатные гости, измотанные стоянием и нервным напряжением, тихо перешёптывались или просто безучастно смотрели в пол, покорно ожидая, когда унизительные обыски наконец закончатся и их отпустят по своим покоям.
Тан Лань сидела на своём троне, откинувшись на спинку, с видом царственной скучающей кошки. Её взгляд, полный холодной иронии, скользил то наИмператрицу, которая с театральным трагизмом прикладывала платочек к сухим глазам и вздыхала, делая вид, что сокрушается по «безвременно ушедшему супругу». Каждое её движение было отточенным, рассчитанным на публику, но за ним не было ни капли настоящего горя — лишь удовлетворение от хорошо разыгранной роли.
