Корнет (СИ) - "taramans"

«Хорошо, что я не раз уже показывал Некрасу, как накрывать «поляну» по-быстрому: шашлык там, сыр, бастурма, зелень-мелень… Блин! Про лепешки ему не сказал! Но, надеюсь — сам додумается!».

Чуть запыхавшись, он проследовал в беседку. Софья с интересом оглядывалась, а Катя что-то продолжала нашептывать подруге, имея при этом несколько насупленный вид.

— А у вас ничего здесь… миленько! — проворковала Сонечка.

«Чего здесь миленького? Обычный двор, вовсе не сад в имении графини!».

Но надо признать, что благодаря стараниям Некраса, «ценным» указаниям самого подпоручика и вложенным им деньгам, а также нанятым людям, двор удалось превратить из обычного рабочего заднего двора купеческого дома во вполне уютный дворик. Беседка так вообще стала очень симпатичным местом отдыха.

«Надеюсь, что дамы не обратят внимание на строение типа «сортир надворный, обыкновенный», который притулился в углу, за конюшней, возле забора?».

— А где же ваша гитара, подпоручик? Кто споет нам красивые песни? — улыбнулась Сонечка.

— Гитара? Х-м-м… гитара… Гитара у меня в кабинете! — почесал нос Плещеев, — Пройдем туда? Тем более что денщик здесь накроет стол…

Софья улыбнулась, а Катя, хмыкнув, посмотрела язвительно на подругу:

— Ну вот! Сначала нас приглашали посидеть в беседке. Потом — зовут в кабинет. А что далее? Предложат осмотреть спальню?

Юрий не выдержал и расхохотался:

— Признаюсь честно, Екатерина Васильевна, где-то в глубине души я бы всеми фибрами желал именно такого развития событий. Но… Но… Но понимаю, что сие попросту невозможно. Объекты моего поклонения чересчур высокоморальны, и, я бы сказал, чрезмерно целомудренны. Но гитара и правда — там. Мне принести ее сюда? Или все же пройдем в дом? Кроме необходимости накрыть стол есть еще одно обстоятельство: как вы видите, сейчас солнце светит именно с этой стороны. В беседке душновато, а вот через час-полтора здесь будет тенисто и гораздо лучше. Так как — идем?

Дамы еще пошептались, а потом вперед выступила Соня:

— Мы согласны. Только… Х-м-м… Юрий Александрович, стесняюсь спросить… А где у вас…

Плещеев с пониманием кивнул головой, и, не обращая внимания на покрасневшую щечками и ушками Катю, подошел к Соне, довольно беспардонно развернул ее лицом к «объекту» и шепнул на ушко:

— Вот там, видите? Я сейчас зайду в дом, но буду ждать вас в прихожей. Да! Умывальник вот, за беседкой. Полотенце… Свежее, заметьте! Там же на крючке! Ну все, не буду вас смущать…

«Да-да… А в книжках красавицы никогда не писают и не какают. И даже не хотят! А в жизни… Вот как бы сидели эти красотки много дольше? И потом — за столом? Как на иголках, не думая ни о том — что есть и что пить, и все мысли только о… Вот то-то же!».

Глава 38

«День и ночь. День и ночь все идем по Африке. Все по той же Африке! И только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог!».

Не, хреновая песня, не строевая вовсе: речовка совсем под шаг не подходит. Здесь нужно что-то более ритмичное, как у пендосов. Пусть и смысла никакого, но зато в лад и шагать, и даже бежать трусцой помогает. Х-м-м…

Как в одном старом фильме про «гвардейцев-десантников» главный герой напевал под нос песенку про забавного медведя-философа. Попробовать?

— Хорошо живет на свете Винни-Пух!

У него жена и дети — он лопух!

И ведь он грустить не станет…

О! Совсем другое дело — вполне подходит!».

Распадок между невысокими горушками, поросший кустами, сменился недлинным подъемом. Солнышко начало припекать, а, значит, нижняя рубаха под чекменем снова противно прилипнет к телу. Особенно на спине, на которой висит пошитый по эскизам подпоручика ранец. Из жесткой парусины, крашенной в зеленый цвет.

«И ранец этот… зараза такая! Весьма ощутимо тянет плечи. А еще навешано на мне столько, что впору позавидовать местным ишакам!».

Но сетовать возможно только про себя, ибо вслух это все произносить невместно: все нагружены, что твои мулы!

И тут опять поднимается волна раздражения от непонимания: как так-то? Он и занимается постоянно, и даже бегает… периодически, чтобы держать в тонусе ноги и «дыхалку», но… Вот он бегает, занимается… А эти охотнички, да и казачки в придачу — не бегают, не занимаются, но идут ровным шагом и по их виду не скажешь, что им сейчас тяжело. Нет, не как на прогулке, но сосредоточенно и спокойно шагают вперед, как какие-то механизмы. А он, весь такой спортивный, поджарый, «красивый сам собою», потеет, пыхтит и изнемогает под тяжестью навьюченного! Привычка у спутников, не иначе. Старая, давно устоявшаяся привычка.

«Тут не быстрые длинные и мускулистые ноги требуются, а привычные к хождению по горам колени, голеностоп и поясница. И все это у местных имеется. А у тебя — нет! Будем надеяться, что — пока нет!».

Первые тридцать верст от Пятигорска до последней в линии крепости, они проделали все вместе: охотники ковязинского десятка, казаки Подшивалова, и три десятка казаков-кабардинцев под командованием пожилого хорунжего. В упомянутой крепости остался десяток казаков с частью заводных лошадей, парочка повозок типа «арба кавказская, скрипучая».

«На всякий случай!».

Казакам, оставшимся полагалось патрулирование местности, уход и присмотр за имуществом, ну и обязанность выступить навстречу возвращающемуся отряду, когда будет необходимо.

Для подачи сигналов у Плещеева имелась ракетница с минимальным набором патронов разного цвета огня. Красный — «Веду бой. Необходима подмога». Дается такой сигнал в направлении противника. По возможности. Понятно, что запускать сию ракету положено на таком расстоянии, чтобы могли увидеть из крепости. Ракета зеленого огня положена для опознания: «Я — свой!». Черный дым — просто оповещение об опасности. Ну и несколько просто белых, осветительных ракет.

Оставив в крепости десяток казаков, договорившись о порядке взаимодействия с командиром гарнизона, их отряд «смертничков» повернул строго на запад. Здесь Плещееву еще бывать не доводилось: в прошлый раз ходили они южнее. Но что там, южнее, что здесь — пейзаж все тот же: поросшие густым лесом горы, проплешины пастбищ на склонах, ущелья с малыми речками и ручьями. И совсем уж редко — когда неподалеку располагалось какое-нибудь селение — встречались небольшие поля, засеянные какими-то злаками.

К селениям они не подходили, огибали их стороной, шли по неведомым тропам, которыми вел их довольно пожилой, молчаливый горец. Проводник этот дожидался отряд в крепости. Общался с ним больше Макар на какой-то дикой смеси русского, и, похоже, что турецкого языка, с изрядным вкраплением местных диалектов, которые подпоручик не знал вовсе. Вот и получалось, что подпоручик вроде бы командует отрядом, но на данном этапе, в общении с горцами был он бесполезен аки для зайца стоп-сигнал!

Почему — «смертнички»? Ну… Чем дальше отряд забирался в неведомые места, тем больше сомневался Юрий в благополучном завершении миссии. Больно уж далеко они ушли от мест, где возможно было надеяться на помощь русских войск. И с каждым днем уходили все дальше и дальше! Подпоручик хмурился, поглядывая по сторонам, оглядывая длинную ленту растянувшегося по тропе сводного подразделения.

«Вообще-то, лучше было бы идти все тем же составом! Десяток охотников и десяток казаков. А так… Сорок человек, за все с заводными лошадьми! Тут даже слепой и глухой увидит-услышит, сделает выводы, а то и расскажет кому ни попадя!».

Но сам Плещеев понимал, что выполнить задание в прежнем составе, да в такой удаленности от своих баз и постов? Нет, выполнить-то можно, если не брать этого «рыжего» живым. Пришли, втихушку порешили всех и тихо ушли. Но… Так бывает только в книжках или тупых фильмах про отважных разведчиков. Всегда случиться что-то, что вовсе не предполагалось «к случению». Случайный выстрел, завязавшаяся перестрелка, появившиеся свои раненые и убитые… И вот уже поредевший отряд с гирями на ногах в виде пленных, тел боевых друзей, раненых сослуживцев — хрен уйдет от вцепившейся в загривок погони!