Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

И когда она прикусывает нижнюю губу, мне приходится отвернуться, чтобы унять свою эрекцию.

Лайла Питерсон все еще влияет на меня, и это неприятное осознание. Раньше я думал, что в основном подростковые гормоны и трепет свободы делали ее такой неотразимой. Она была невинной, но особенной и входила в короткий список людей, рядом с которыми я чувствовал себя спокойно.

Она опускается в кресло, где раньше сидел Григорий, ее пальцы впиваются в подлокотники до тех пор, пока они не становятся белоснежными.

— Но… Те люди, которые были в моем здании, разве они не…

— Они мертвы. Но они работали на кое-кого, кто сам не делает грязную работу. На кое-кого, кто очень даже жив. И даже если бы это было не так, всегда будут другие угрозы.

— Что ты хочешь сказать?

Я делаю глоток водки.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

Лайла не поворачивается ко мне лицом. Ее взгляд прикован к книжному шкафу справа, скользящему по рельефным корешкам Толстого и Пушкина.

— Ты в мафии.

— В Братве. Есть разница.

— Я не думаю, что разница заключается в том, что они не нарушают закон или не убивают людей?

Я почти улыбаюсь, но в этой ситуации нет ничего забавного. — Нет.

Лайла выдыхает, и это выходит немного неуверенно.

— Вообще-то, я бы не отказалась от водки.

Она выглядит побежденной, ее плечи опущены и согнуты внутрь. Рубашка, которая на ней надета абсолютно целомудренна. Она спадает на одном плече, едва держась, но ничего не показывает. Меня мучают воспоминания обо всем, что находится под ней.

Я хочу поцеловать ее.

Эта мысль внезапно приходит мне в голову, когда я наливаю еще немного водки во второй стакан. Она злится на меня, и у нее есть на это полное право, и я хочу знать, издаст ли она все еще тот тихий стон, если я прикоснусь губами к ее горлу.

Я протягиваю ей стакан. Затем, впервые с тех пор, как я унаследовал этот кабинет, я сажусь сбоку от стола, ближе к двери.

Лайла залпом выпивает водку, морщась от вкуса. Выражение ее лица выглядит так, словно она только что съела лимон, и мне снова приходится приложить усилие, чтобы сдерживать улыбку.

Обычно единственное, с чем у меня возникают трудности, — это держать себя в руках. Не сдерживать необузданные эмоции, такие как веселье. Если не считать случайных разговоров с Романом или Алексом — обычно под водку, — никому в моей жизни не нравится шутить со мной.

Это так странно — снова быть рядом с Лайлой. Помимо моих людей, я ни с кем не провожу достаточно времени, чтобы изучить их привычки и запомнить их цитаты.

Лайла — исключение. Я запомнил все о ней давным-давно и забыл гораздо меньше, чем думал. Смотреть на нее — все равно что изучать любимую картину в темноте. Мне не нужно видеть мазки кисти, чтобы точно знать, на какую картину я смотрел, если включил свет.

— Где Лео? — Спрашиваю я. Я не слышал ни единого стука с тех пор, как она вошла в мой кабинет.

— Наверху, исследует все. — Она проводит пальцем по краю стакана. И я просто знаю — я помню, — что это то, что она делает, когда встревожена.

— Я рад, что он чувствует себя как дома.

— Но это не его дом. — От резкости в голосе Лайлы могла стынуть кровь.

— Он наполовину русский.

— Интересно, что ты это говоришь. Учитывая, что ты никогда не упоминал, что ты русский.

Я выдыхаю, затем наклоняюсь вперед, упираясь локтями в колени и глядя вниз на ковер.

— Мне было шесть, когда я это выяснил.

— Что выяснил? — Острота не притупилась.

— Почему взрослые мужчины выглядели так, будто могут обоссаться рядом с моим отцом. — Бессознательно я провожу пальцем по рельефному шраму на левой ладони. Единственное, что он мне оставил, не считая зажигалки в моем кармане и здорового страха неудачи. — У него была репутация, и он ее заслужил. Основной удар принял на себя мой старший брат.

Я колеблюсь, раздумывая, как много из моей истории рассказать. Есть гламурная версия того, как я замещаю своего отца, а есть грубая и жесткая правда.

— Разве он не жив? — Спрашивает Лайла. В ее голосе слышится много гнева, но теперь к нему примешивается и некоторое любопытство.

Я качаю головой.

— Нет. Девять лет назад мои отец и братья были убиты. Вот почему я уехал из Филадельфии. У меня был долг взять все здесь в свои руки. Чтобы… отомстить за их смерть.

Указательный палец Лайлы продолжает водить по краю стакана. Снова и снова. Это повторение странно успокаивает.

— Хочешь еще водки?

Она не отвечает.

— Мне жаль твоего отца. И твоих братьев.

Я прочищаю горло. Воздух здесь, кажется, уплотняется, медленно затягиваясь вокруг нас. Я не хочу ничьей жалости, но ее сочувствие приятно. Она сожалеет о смерти моего отца, а не бывшего пахана. Последнее было причиной всех других соболезнований, которые я получал.

— Спасибо.

— Это… это люди, которые убили твою семью, пришли за мной?

Было бы проще сказать «да».

Враг есть враг. Ей не нужны подробности. Но я все равно решаю поделиться с ней.

— Нет. Они были наказаны давным-давно. Я был в Нью-Йорке по делам, когда позвонил Алекс.

— Незаконный бизнес? — Ее тон серьёзный. И осуждающий.

Я ухмыляюсь.

— Вообще-то, законный. Я инвестировал в кое-какую коммерческую недвижимость. Было проведено множество встреч по поводу планов и разрешений на строительство.

— Я удивлена, что у тебя нет людей, которые справились бы со всем этим за тебя.

Они есть. И я не думаю, что она хотела сказать это как комплимент, но я воспринимаю это как комплимент. Я никогда не испытывал потребности произвести впечатление на женщину. Мой титул — или, скорее, богатство и власть, связанные с ним, — всегда справлялись за меня. Но мне нравится, что Лайла заметила, какое место я занимаю в иерархии, несмотря на то, что почти ничего не знала о Братве. Нравится это больше, чем следовало бы.

— Мне захотелось навестить тебя, — говорю я. — Когда позвонил Алекс, я, естественно, был шокирован. Я хотел поехать в Филадельфию, решить, что делать, и самым простым способом объяснить это моим людям было договориться о встрече с Лукой Бьянки. Он капо — часть итальянской мафии. Я должен был предвидеть, что его люди будут следить за мной, как только я пересеку черту города, но я этого не сделал. Тот факт, что я остановился у твоего дома….. привлек его внимание.

— Значит, они охотились не за мной и Лео? Они не знали, что ты его отец?

Я решаю быть честной. Лайла крепче, чем можно предположить по ее стройной фигуре и тонким чертам лица.

— Если бы Бьянки знал, что мой сын живет там, он бы послал пару дюжин человек. Так что нет.

— И ты все равно приказал их убить. — Обвинение звучит в ее голосе. За ним следует осуждение.

— Они могли похитить тебя из любопытства. Я не хотел идти на такой риск.

Лайла прикусывает нижнюю губу и отводит взгляд, явно разрываясь между дальнейшим отчитыванием меня и согласием, что безопасность Лео превыше всего.

— Есть кое-что еще, — признаюсь я.

Ее широко раскрытые, встревоженные глаза возвращаются к моим.

— Что?

— Около года назад мой двоюродный брат пропал. Ну, сначала он пытался убить меня, а потом исчез.

Я пытаюсь придать своему голосу немного веселья. Но, как и в большинстве случаев в моей жизни, на самом деле в этом нет ничего смешного.

Глаза Лайлы настолько широко раскрыты, что в них отражаются все эмоции. В них есть страх и тревога, которые я ожидал увидеть. Но ее взгляд опускается так быстро, что я почти пропускаю это. Как будто… она оглядывает меня и проверяет, все ли со мной в порядке. Как будто часть этого страха и тревоги может быть связана со мной.

Многим людям небезразлично, буду я жить или умру. Но мало кого из них волнует моя безопасность, только последствия, если меня убьют.

— Тебе было больно? — Тихо спрашивает Лайла.

— Нет, но другис было. Дмитрий не угадал со временем. — Я выдыхаю, вспоминая крики и дым. Запах горящей плоти и осознание того, что кто-то, кого я раньше защищал, демонстрировал свою признательность, пытался убить меня. — С тех пор мы играем в кошки-мышки. Он появляется время от времени. Нападает на склад или убивает поставщика, а затем исчезает. В последнее время он стал смелее. Он теряет терпение.