Рыцарь Спиркреста (ЛП) - Рид Аврора

— Потому что никто в Спиркресте никогда не пригласит меня на свидание. Ты об этом позаботился.

— О.

Эван на мгновение отводит взгляд. Его щеки становятся на несколько тонов краснее. Я сужаю глаза от такой неожиданной реакции, но потом он снова поворачивается и смотрит на меня. — Разве не этого ты хочешь?

Я разразился смехом. — Что, быть изгоем в обществе, потому что ты и твои дерьмовые друзья выбрали меня в качестве своей личной марионетки на последние несколько лет? Нет, это не совсем то, чего я хочу, Эван.

Он нахмурился. — Мы не… да ладно, мы никогда не заходили слишком далеко. В основном это были просто дразнилки.

— Дразнили? Ты оскорблял меня при каждом удобном случае, превратил мою жизнь в гребаный кошмар на долгие годы и каким-то образом выставил меня одновременно чудаком-одиночкой и жаждущим внимания социальным альпинистом.

— Ну, ты не помогала себе, не так ли?

Настала моя очередь краснеть и спотыкаться. — О чем ты говоришь?

— Подлизываться к учителям, быть префектом и всех сдавать, постоянно вести себя как зазнайка только потому, что твои родители работают в школе.

— Это как если бы я прилагала усилия, чтобы быть уверенной, что покину Спиркрест с отличными оценками и рекомендациями, о чем ты и твои приятели-миллионеры явно не беспокоитесь. И — перестаньте говорить, что я зазналась, я не зазналась!

Эван поднимает брови. — Ты думаешь, что ты лучше, чем все остальные, потому что наши родители облегчают нам жизнь, и нам никогда не приходится ничего делать самим или сталкиваться с последствиями.

— Но это правда! — гневно протестую я.

Мое лицо горячее, и я больше не смеюсь. Хотя мне этого и не хочется, я не могу не обидеться на то, что Эван считает меня зазнайкой.

Есть разница между чувством собственного достоинства, самооценкой и зазнайством, а Эван, похоже, этого не понимает.

— Иногда, да, — признает Эван. — Но это не значит, что ты лучше нас только потому, что твоя жизнь сложнее.

— Я не думаю, что я лучше тебя.

Это определенно ложь, и я надеюсь, что Эван этого не понимает. Он снова наклоняется вперед и говорит низким, серьезным тоном. — Хорошо. Тогда позволь мне перефразировать мой вопрос. Если бы я пригласил тебя на свидание, ты бы согласилась?

— Абсолютно нет.

— Почему? Не потому, что я американец, и не потому, что я учусь в Спиркресте, верно? Так почему бы и нет?

— Потому что… — Я уставилась на него, пораженная тем, что мне вообще приходится объяснять свой ответ после всего, что произошло между нами за эти годы. — Потому что это не… весь этот сценарий не реален, ты явно не собираешься приглашать меня на свидание. Мы даже едва ли друзья. Зачем ты вообще спрашиваешь? Чтобы доказать свою глупую точку зрения?

— Я спрашиваю. Давай, Саттон. Позволь мне пригласить тебя на свидание. Это может стать твоей тренировкой в знакомстве с американским парнем.

Его голубые глаза смотрят на меня, напряженно и непреклонно, не смея отвести взгляд. На его губах играет улыбка, которую невозможно прочитать.

Трудно сказать, насколько он искренен, и вообще, что он пытается сказать. Но я совершенно не в себе, я словно зашла слишком далеко в воду, и теперь меня затягивает под воду мощное, коварное течение.

Течение, живое воспоминаниями о холодном ночном воздухе, алкоголе и языке Эвана, скользящем по моему.

Пора применить маневр уклонения.

— Хорошо, я предложу тебе сделку. — Я наклоняюсь к нему и встречаю его взгляд. — Если меня примут в американские университеты, в которые я подаю документы, то я пойду с тобой на свидание, и ты сможешь научить меня, как встречаться с американцами.

Он наклоняет голову и сужает глаза. — В какие университеты ты подаешь документы?

— В Гарвард, Йель и Стэнфорд.

— Черт, Саттон. — Он смотрит на меня, а затем протягивает мне руку. — Но хорошо. Если кто и может это сделать, так это ты. Пожми ее.

Я пожимаю его руку, испытывая облегчение от того, что он поддался на мою тактику отвлечения внимания, и более чем небольшой триумф от своей уловки. Но когда я пытаюсь отдернуть руку, его пальцы сжимаются вокруг нее, притягивая меня ближе к столешнице.

— Но мы же целуемся на первом свидании.

Я пристально смотрю на него.

— Ни в коем случае.

— Слишком поздно, — говорит он со злобной ухмылкой. — Мы пожали друг другу руки.

И он отпускает мою руку. Мой триумф исчезает так же быстро, как и появился. Вместо того чтобы обмануть его, я думаю, что, возможно, обманула саму себя.

Опьянение

Эван

В ту ночь я с трудом заснул, слишком взволнованный, чтобы не сомкнуть глаз. Я беспокойно верчусь на кровати, сбрасываю с себя одеяла, натягиваю их снова, сажусь, ложусь обратно. Пьянящее, головокружительное возбуждение наполняет меня, как электрический ток.

Сколько раз я вступал в схватку с Саттон, но ни разу не выходил из нее с такой ошеломляющей победой. Больше чем победа — приз. Даже наш поцелуй на вечеринке едва ли можно считать победой, а не то, что она оставила меня стоять одного среди деревьев с твердым членом и полным вопросов разумом.

На этот раз мне удалось не просто победить ее, выиграть у нее, но и кое-что выиграть у нее.

Свидание.

Свидание с Саттон.

Свидание с Саттон не было бы похоже на обычное свидание с обычной девушкой. Я бы не стал приглашать ее на свидание, потому что она мне нравится, потому что я хочу купить ей цветы и взять ее за руку. Свидание с Саттон было бы похоже на сражение с ней на совершенно другом поле боя, с совершенно новым набором оружия.

Потому что мне не обязательно нравиться Саттон, чтобы хотеть ее. На самом деле, чем больше она мне не нравится, чем больше она насмехается надо мной и царапает меня когтями своих слов, тем больше я ее хочу.

Я хочу обнять Софи, прикоснуться к ней и поцеловать ее снова, только чтобы доказать ей, что я могу. Я хочу целовать каждую ее частичку, которую она прячет под своей аккуратной формой и мешковатыми свитерами. Я хочу целоваться с ней в моей машине, пока она не возбудится настолько, что будет умолять меня, даже если она меня ненавидит.

От одной мысли об этом мне становится больно, мучительно тяжело.

Я сунул руку в боксеры. Мой член дергается от моего прикосновения. В моей голове проносится все, что я хочу сделать с Софи, все, что я хочу сделать с ней.

Ее комната находится всего в паре дверей от нас. Ей, наверное, было бы противно, если бы она узнала, что я ласкаю себя, думая о ней. Но ее близость только делает это еще более запретным, еще более манящим.

Обхватив пальцами свой член, я закрываю глаза.

Что бы я сделал, если бы Софи вошла прямо сейчас? Я бы смотрел ей прямо в глаза, касаясь себя. Хотел бы, чтобы она знала, что мой член тверд для нее. Дергаю за член, подталкивая себя все ближе к краю.

А если бы она подошла ближе? Я могу придумать тысячу вещей, которые я бы сделал. Целовать влажную линию от рта Софи до ее горла, пробовать на вкус ее пульс. Обнажить грудь Софи, чтобы полюбоваться цветом ее сосков, пососать их, пока они не затвердеют под моим языком. Задрать юбку, чтобы открыть бледную кожу бедер, лизать ее через нижнее белье, дразнить клитор, заставляя ее извиваться.

Мои глаза крепко зажмурены, и я сильно накачиваю свой член.

Софи так чертовски сурова, так трудно расколоть, что я не могу быть с ней помягче. Я не мог бы просто сосать ее соски — мне пришлось бы их кусать. Я не могу просто провести пальцами между ее ног — мне пришлось бы зарыться туда лицом. С Софи никогда не может быть просто секса — это должен быть трах.

Жесткий, грубый трах.

Я должен был трахать ее так сильно, чтобы выбить все мысли из ее головы, чтобы она забыла, как сильно я ей не нравлюсь, чтобы она никогда не смогла захотеть другого парня. Я должен был трахнуть ее так сильно, чтобы она закричала, сорвала голос, затряслась в моих объятиях.