Рыцарь Спиркреста (ЛП) - Рид Аврора

Поэтому я оставляю ее соски влажными и обнаженными и целую линию вниз по ее животу, целую выступы ее бедренных костей и мягкую кожу нижней части живота. Я расстегиваю пуговицы на ее юбке и смотрю на нее сверху.

— Подними… — Мой голос так груб, что ломается. — Подними для меня свои бедра, Саттон.

Она повинуется без протеста, позволяя мне стянуть с нее юбку, колготки и нижнее белье. Она стягивает свитер, прикрывая себя, но я с тихим стоном хватаю ее за запястья и поднимаю их над ее головой.

Затем я захватываю ее нижнюю губу между зубами и тяну, целую ее рот, ее щеку.

— Не двигайся, блядь, — приказываю я ей в ухо. — Я ждал этого слишком долго.

Она ничего не говорит, но ее бедра извиваются, и то, как она сжимает свои бедра, говорит мне о том, как сильно она этого хочет.

Я раздвигаю ее бедра и опускаюсь между ними, целуя ее бедра. Я посасываю нежную кожу там и отстраняюсь, чтобы увидеть крошечные пунцовые следы на шелковистой свежести. От этого мой член удовлетворенно подергивается.

Затем я перемещаю свой рот к ее красивой киске, к треугольнику темных блестящих волос. Я провожу языком по ее щели, она мокрая. Мокрая для меня.

— Черт, Саттон. — простонал я, прижимаясь к ней. — Ты такая чертовски мокрая.

— Прекрати говорить, — шипит она.

— Или что? — Я вызывающе смотрю на нее, мой рот в дюйме от ее киски. — Ты мокрая, Саттон, такая охуенно мокрая, что я вижу, как она стекает по твоим бедрам. И я собираюсь насладиться каждой каплей, и я буду так хорошо трахать тебя своим языком, что ты будешь умолять меня сделать так, чтобы ты кончила.

Я прижимаюсь лицом к ее киске. Вкус у нее именно такой, как я и ожидал, сладкий и возбуждающий. Я не могу насытиться. Я пирую на ней, триумф пылает во мне. Потому что я нахожусь между ног Саттон, пробую ее киску. Воспитанная, идеально правильная Саттон, которая так ненавидит меня. Я лижу ее длинными, медленными движениями, нащупывая крошечную, влажную точку ее клитора. Я щелкаю его кончиком языка до тех пор, пока ее бедра не начинают выгибаться так сильно, что мне ничего не остается, как прижать их к полу руками.

— Где твои манеры, Саттон? — спрашиваю я, с ухмылкой глядя вверх. — Скажи, пожалуйста.

Она смотрит на меня сверху вниз. Ее щеки раскраснелись, нижняя губа мокрая и в синяках от того, что она прикусила ее.

— Пошел ты, — прохрипела она.

— Да?

Не сводя с нее глаз, я лижу ее киску, выстраивая языком медленный, мучительный ритм. Я не останавливаюсь до тех пор, пока бедра Софи не начинают сопротивляться моим рукам, пока ее бедра не начинают дрожать.

Тогда я останавливаюсь и поднимаю глаза.

— Ну же, Саттон, будь хорошей девочкой. Скажи это.

Голова Софи откинута назад, спина выгнута дугой. Ее руки все еще подняты над головой, пальцы царапают пол. Когда она смотрит на меня, выражение ее лица одновременно жалкое и властное.

— Пожалуйста, — прохрипела она. — Пожалуйста, Эван.

— Пожалуйста, что?

— Пошел ты, пожалуйста, я хочу кончить. Боже, ты, чертов мудак, пожалуйста, дай мне кончить.

Со стоном удовольствия я зарылся лицом между ее бедер, смесь мольбы и оскорблений Саттон побуждала меня к действию. Впиваясь пальцами в ее бедра, я лижу ее восхитительную киску, медленно и настойчиво, пока она не задрожит, затем быстрее, пока ее голос не сорвался на резкий крик, а бедра не начали неудержимо выгибаться.

Она кончает на мой язык, прижимаясь к моему лицу, оседлав волны своего оргазма. Мой член подергивается, и мне приходится сопротивляться желанию засунуть руку в боксеры и поглаживать себя под звуки ее удовольствия.

Когда она наконец затихает, я опускаю ее бедра обратно на пол и сажусь. Ее дрожащие бедра встречаются и падают в сторону. Я смотрю на нее сверху вниз, вытирая тыльной стороной ладони ее соки со рта.

Софи после оргазма в сером свитере — самое эротичное зрелище, которое я когда-либо видел, и мой член напрягается при виде ее. Все, о чем я могу сейчас думать, — это раздвинуть ее дрожащие бедра, вытащить свой член и глубоко погрузить его в ее горячую, мокрую от капель киску.

Но Софи садится, испугав меня. Ее глаза, закрытые капюшоном, стали широко раскрытыми, а рот — открытым и дрожащим. Распущенные пряди волос обрамляют ее лицо, а губы темные, влажные и в синяках от поцелуев. Но тут она проводит пальцами по губам, заправляет волосы за уши и качает головой.

— Черт, — говорит она. — Черт, Эван.

Я хмурюсь, и мое сердце замирает. На ее прекрасном лице удовольствие уже сменяется ужасом. Она садится и хватает кучу своей выброшенной одежды, прижимая ее к груди, и говорит: — Мне жаль. Мне очень жаль.

Мой желудок сжимается. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы она не заметила, что они дрожат. — О чем ты говоришь?

— Мне очень жаль, — повторяет она, — Слушай, мы, конечно, слишком много выпили, так что…

Она поднимается и стоит, ее ноги все еще дрожат. Горячее возбуждение и холодный гнев бушуют во мне, борясь друг с другом.

Если она хочет объяснить и оправдаться, она может попытаться. Но я не собираюсь облегчать ей задачу. Не сейчас, когда удовольствие и желание все еще бушуют во мне, текут по венам, как яд.

— Ты не глупая, Софи, — говорю я, мой голос низкий и хриплый. — Ты знаешь, как сильно ты мне нравишься.

На ее лице появляется выражение паники. Она нервно прикусывает нижнюю губу и качает головой, медленно отступая от меня.

— Нет, не знаешь. Тебе просто скучно и одиноко, потому что все уехали, а я здесь единственный человек.

— Я не целовал тебя только потому, что ты здесь, — огрызаюсь я, резко садясь. — Я не заставлял тебя приходить только потому, что мне было скучно.

— Послушай, — говорит она, поднимая обе руки, словно пытаясь успокоить меня. — Я не говорю, что в этом есть что-то плохое. Думаю, я также поцеловала тебя просто потому, что ты здесь, и мы оба… ну… очевидно, нам обоим нужно было снять напряжение и…

— Я поцеловал тебя, потому что мне чертовски хотелось тебя поцеловать.

К моему полному и окончательному изумлению, мой голос срывается, как будто я собираюсь заплакать. Но я не расстроен, я зол. — Я заставил тебя кончить, потому что хочу, чтобы тебе было хорошо. Ты можешь оправдывать себя как угодно, Софи, но ты не можешь оправдывать меня.

— Ты бы не говорил ничего этого, если бы не был пьян, — говорит она, качая головой. — И ты пожалеешь обо всем, что произошло сегодня, когда протрезвеешь завтра.

— Это не чертов урок литературы, Софи! Ты не можешь придумывать свою интерпретацию чужих поступков и объяснять ее как истину. Я точно знаю, что я чувствую, потому что я это чувствую, так что перестань пытаться объяснить мне мои собственные чувства.

— Я ничего не объясняю, — говорит она, медленно отстраняясь. — Я… я…, — она закрывает лицо руками, словно пытаясь придумать, что сказать, и в ее глазах определенно больше, чем просто паника. — Я совершила чертову ошибку, ясно? Я не должна была позволять всему заходить так далеко. Мне жаль, что я это сделала.

Она могла бы разбить пустую бутылку вина о мое лицо и причинить мне меньше боли, чем ее слова.

Я смотрю на нее, потеряв дар речи от шока, как она выпрямляется, стягивает свитер, чтобы прикрыться, и приглаживает назад волосы.

— Я прошу прощения за свои сегодняшние действия, — жестко говорит она.

— За что ты извиняешься? — говорю я, поднимаясь на ноги, чтобы оказаться лицом к лицу с ней. — Ты хоть раз сделала то, что хотела сделать. Я ни хрена не извиняюсь, так что и ты не должна извиняться.

— Я этого не хотела, — говорит она, краснея так сильно, что краснота переходит с ее щек на лоб.

— Не лги мне, — говорю я, делая шаг к ней. — Ты хотела каждую секунду этого, моих рук на твоих сиськах, моего рта на твоей киске. Ты хотела кончить на мой язык — ты хотела этого так сильно, что, блядь, умоляла об этом.

Она делает несколько поспешных шагов назад, увеличивая расстояние между нами. Ее лицо так покраснело, что я почти чувствую жар, исходящий от ее щек.