Рыцарь Спиркреста (ЛП) - Рид Аврора

Надеяться и молиться, что он уже в актовом зале, — пустая трата сил, но я все равно это делаю. Дело в том, что с тех пор, как я проснулась сегодня утром, я не перестаю думать о нем, как бы я ни старалась. Весь мой самоконтроль и дисциплина отступили, позволив моему сознанию воспроизвести сцену нашего пьянства и поцелуя в его гостиной в безумном цикле.

В трофейном зале моих величайших ошибок это, безусловно, самый большой и блестящий трофей.

Какая катастрофическая ошибка, какой разрушительный промах в суждениях. И я даже не могу возложить большую часть вины на Эвана, потому что в кои-то веки он решил остаться при своем мнении.

Из всех случаев, когда Эван мог бы решить отрастить позвоночник и моральный компас и взять на себя ответственность за свои действия, почему он выбрал именно этот? Я предложил ему легкий выход на блюдечке с голубой каемочкой — ему оставалось только принять его.

Я поцеловал тебя, потому что мне чертовски хотелось тебя поцеловать.

Его слова горят в моем сознании, как будто он прижег их раскаленным железом. Что за глупость.

Что сказать тому, чью дружбу ты выбросил, как грязное полотенце, к кому ты относился как к абсолютно человеческому мусору в течение нескольких лет. Как можно относиться к человеку как к дерьму, а потом нагло заявлять ему, что хочешь пойти с ним на свидание или что хочешь его поцеловать? Зачем мучить меня все эти годы, если его план состоял в том, чтобы напоить меня на полу в гостиной и заставить меня кончить ему в рот? Что именно он ожидал от меня, что я буду думать и чувствовать?

Я даже не знаю, что я думаю и что чувствую. Я сказала ему, что мне нравится другой, потому что это был самый быстрый выход, который я могла придумать, и потому что в тот момент это было похоже на правду.

Это и сейчас так. Это не ложь, что мне нравится Фредди. Мне действительно нравится Фредди. Он — противоположность всему тому, что я ненавижу в детях Спиркреста — в Эване. Он умный и добрый.

С ним я чувствую себя в безопасности.

Эван не заставляет меня чувствовать себя в безопасности, совсем. Наоборот. Он заставляет меня чувствовать себя так, будто я нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы вступить в смертельную схватку. Рядом с ним я нахожусь в таком напряжении, что мое сердце бьется быстрее, дыхание учащается, кожа становится живой от осознания происходящего. Эван определенно не чувствовал себя в безопасности, когда притягивал меня к себе, словно боялся, что умрет, если отпустит.

Безопасность — это последнее, что я почувствовала, когда он целовал мою шею, облизывал соски и посасывал бедра. Внезапное воспоминание о моем невероятном оргазме на кончике его языка вспыхнуло в моем сознании, как воспоминание о войне.

Я застонала и захлопнула клипборд над своим лицом. Так хотелось остаться незамеченной и пройти этот год с минимальными осложнениями. Так много для тщательного планирования и строгого безупречного поведения.

До меня доносятся голоса, и я заглядываю в арку. Сердце замирает, как мешок с камнями, — почти тошнотворное ощущение.

По тропинке под скудным снегопадом приближаются Молодые Короли. Их сопровождают несколько девушек — девушек, которые без устали издевались надо мной на протяжении всего моего пребывания в Спиркресте: Жизель, Серафина Розенталь и ее соседка по комнате Камилла Феррера. Они все болтают и смеются, излучая хорошее настроение и высокомерное веселье.

Мой взгляд находит Эвана, словно на него светит прожектор. Он единственный, на ком нет пальто (конечно же), и он идет, положив руку на плечи Закари Блэквуда. Легкий смех льется из его уст, и то, что он говорит, похоже, забавляет и Блэквуда, потому что гранит его строгого лица расколола редкая улыбка.

Я отступаю за арку. Сердце бьется о грудную клетку, наверное, отчаянно хочется сбежать и начать новую жизнь где-нибудь подальше. Я знаю, что мне делать в этой ситуации. Я должна стоять с планшетом и опущенными глазами, чтобы все недоброжелательные комментарии, которые Молодые Короли и их спутницы хотят выплеснуть в мою сторону, сползали с меня, как вода с утиной спины, чтобы я избегала зрительного контакта и чтобы этот момент стал просто еще одним трагическим воспоминанием.

Именно так я и должна поступить. Так бы я и поступила, если бы не завязала знакомство с одним из этих глупых так называемых Молодых Королей.

Но вместо этого я ныряю в ближайший дверной проем и, как испуганная мышь, бегу по коридору, ведущему к закулисному шкафу, где хранятся запасные столы, подиумы и музыкальные стойки.

Я скрючилась в темном углу, прижимая к груди свой блокнот. Мне остается только одно: погрязнуть в мутном болоте стыда и унижения, в которое превратилась моя жизнь.

Как я докатилась до жизни такой?

Потому что я — долбаная идиотка, которая явно не учится на своих ошибках. Потому что…

— Саттон. — Я замираю при звуке его голоса, сжимая свой планшет так крепко, что края больно впиваются в пальцы. — Я, черт возьми, знаю, что ты здесь.

Дверь открывается, и я вскакиваю на ноги, не желая, чтобы меня застали скрючившейся в темноте, как какое-нибудь трусливое животное. Я тихо отступаю назад, молясь, чтобы тени и башни из стульев и мебели дали мне убежище и скрыли меня от хищника, медленно пробирающегося к двери.

Я слышу его медленные шаги, затем дверь закрывается с сухим щелчком.

— Не заставляй меня искать тебя, Саттон. Это ничем хорошим не кончится.

Это не кончится ничем хорошим, что бы я ни делала, но я могу покончить с этим. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и выхожу из своего укрытия.

Так и хочется избежать Эвана и уехать из Спиркреста, никогда больше его не увидев.

Он стоит в тусклом квадрате света, отбрасываемого маленьким пыльным окошком в стене. Исчезли легкий смех и беспечная ухмылка. Голубые глаза смотрят остро, не по-доброму, почти режуще в сером свете. Лицо бледное, мышцы челюсти подергиваются, выдавая напряжение внутри.

В пространстве между нами простирается все, что нас связывает — все, что нас разделяет: наша старая дружба, так быстро разрушенная, каждое жестокое слово, сказанное им, годы насмешек, оскорблений и боли, обиды, унижения, ненависти.

Но теперь, когда мы стоим друг перед другом в темноте, между нами появилось что-то еще — что-то новое. Что-то дикое и тлеющее, что-то изменчивое и пугающее.

Что-то такое, от чего у меня перехватывает дыхание, а жар струится по телу, как жидкий огонь.

— Чего ты хочешь, Эван? — спросила я наконец.

Я не хочу, чтобы он понял, как я нервничаю, но мой голос звучит жалко. Он делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами.

— Я хочу поговорить.

Мое сердце бьется быстро и громко, заглушая мои собственные мысли. Паника заставляет меня дышать прерывистыми толчками. — Нам не о чем говорить.

Он издал холодный, пустой смех. У меня колет шею от этого звука. Это не тот Эван, к которому я привыкла, беззаботный и жестокий. Это что-то другое. Я ненавидела Эвана раньше, но никогда не боялась его. Теперь же у меня появилось внезапное, наэлектризованное чувство опасности. Мне нужно уходить, и быстро.

— Мне нужно идти, — жестко говорю я, размахивая блокнотом, как оружием. — Я должна взять…

Он выхватывает у меня из рук блокнот и отбрасывает его в сторону. В этот момент, когда я отвлеклась, я решила рискнуть. Я бросаюсь мимо него в отчаянной попытке добраться до двери. Его рука метнулась в сторону, поймала меня за талию и развернула. Он прижимает меня спиной к двери и прижимает к ней, обхватив мою голову руками.

Его тело не настолько близко, чтобы дотронуться до него, но достаточно близко, чтобы его тепло излучалось на меня. Я смотрю на него, затаив дыхание, и жалею, что мы все еще одного роста, что он такой сильный.

— Ты гребаная трусиха, — говорит он, низко, хрипло и с ненавистью.

— Я не такая трусиха, как ты. — Я вызывающе смотрю на него, чтобы он знал, что я его не боюсь. — Мы оба знаем, что ты пришел сюда не для того, чтобы говорить, Эван.