Корнет (СИ) - "taramans"

Генерал фон Таубе отнесся к этому несколько отстраненно. Было известно, что командующий намеревается в ближайшее время перейти на другую должность в Ставрополь. Повышение!

— Поговаривают, что к нам вернется генерал от кавалерии фон Засс, Григорий Христофорович, — делился информацией с корнетом адъютант.

От адъютанта Юрий узнал о том, что этот самый кавалерист был ярым сторонником методов действий генерала Ермолова, потому и был некоторое время назад переведен с Кавказа в Россию. Но усилившееся в последние пять лет противостояние горцев, их активность и даже некоторая наглость, проявляющаяся в участившихся нападениях на линейные части и крепости и тем более, — довольно большими силами под руководством опытных абреков, все-таки принудили правительство к непопулярным решениям — перейти к силовым методам примирения непокорного Кавказа.

— Вот тогда мы и вспомним спокойную жизнь и службу при фон Таубе! — вздохнул Рузанов.

— Не согласен с тобой, Николай. Своим бездействием мы только расповаживаем абреков. Действовать нужно жестче и энергичнее! — рубанул рукой Плещеев.

— Ладно… Поживем — увидим! — вновь вздохнул адъютант.

«А карты? Боже, что тут за карты!» — стонал про себя Плехов, — Это же… черт-те что, а не карты! Как по ним можно что-то планировать? А уж тем более — воевать?».

Со слов того же Рузанова…

«Говорю же — поручик, человек умный, начитанный, изрядно знающий!».

Со слов того же поручика Плещеев знал, что данные карты таковыми стали совсем недавно. Раньше-то…

«М-да… Давеча — не то што нонеча!».

Еще в восемнадцатом веке карты представляли из себя некие картины, изображающие определенную местность не без разных красивостей — эфиры там разные, дующие куда попало; лодочки и кораблики; человечки и прочие лошади. И только в конце прошлого века карты стали приводить в более или менее о чем-то говорящую картинку. Но и сейчас… Имеется «столистная карта» Империи, со всеми губерниями. Но там масштаб — м-м-м! Настоящая зубная боль! Если вообще там можно говорить о каком-то масштабе. Лет десять назад даже сподобились изготовить «десятиверстку», но — только для европейской части страны. А вот Кавказ и прочие отдаленные местности — дело грядущего.

Поэтому сейчас карта Кавказа — этакое лиловое пятно разной степени насыщенности. Реки на ней есть, есть и горы — но весьма приблизительно. Имеются и населенные пункты, и довольно подробно, но о масштабе там только смутное представление, а уж о расстояниях и вообще говорить не приходится.

— А вот от крепости… к примеру, Вознесенской и до аула… пусть будет — Карагорского — сколько верст? — спросил Плещеев, пытаясь разобраться, как в свое время Василий Иванович с картошкой, рассыпанной по столу.

Рузанов мельком глянул на карту, задумался, воздев очи горе:

— Полагаю, верст пятнадцать. Может, чуть больше…

— И что же… получается, что та же крепость Невинномысская к Пятигорску ближе, чем тот аул к Вознесенской?

Адъютант снова посмотрел на карту, хмыкнул:

— Нет, ну а от меня-то ты что хочешь? Я, что ли, эту карту рисовал?

— Так как же тут дело планировать? Операции как рассчитывать? — возмутился корнет.

— Как-как? Вызывает Веселовский опытных и знающих казачков. Они ему и обсказывают, сколько верст туда, или сколько — сюда. Где лучше на ночлег встать, да где родники есть в достаточном количестве, а где дорога нынче непроезжая, ибо там обвал прошлой осенью случился.

«М-да… это даже не два лаптя по карте. Даже не как лететь на самолете по пачке «Беломора»! Это гораздо хуже. Не Рио-де-Жанейро, в общем!».

Но интерес Плещеева и его деятельность в штабе, его помощь Рузанову в разборе завалов не остались незамеченными. Остановивший его в коридоре Веселовский высказал «чувство глубоко удовлетворения» по отношению к проявившемуся интересу корнета к штабной работе и заверил, что служебное рвение корнета обязательно найдет свое отражение в личном формуляре офицера, в его аттестационной книжке.

— Вы, корнет, не думали о продолжении учебы в Николаевской академии? — склонив голову набок, с улыбкой и даже… вроде бы — с любовью, ага! глядел на него подполковник.

«Как энтомолог на редкий экземпляр жука!».

— Не сейчас, голубчик! Понятно, что нужно ценз выслужить, званиями соответствующими обзавестись. Но лет через несколько — почему бы и нет? — продолжил подполковник.

Плещеев хмыкнул, почесал нос:

— Ваше высокоблагородие… не склонен я к штабной работе. Характер не тот! — потом дурашливо скорчил морду, — Мне бы шашку да коня, да на линию огня! А штабная писанина… Энто все не для меня!

Веселовский развеселился…

«Каламбур, каламбур!».

— Экий вы… пиит, голубчик! — покачал головой подполковник, — Но… посмотрим! Пройдет лет пяток, а то и чуть больше. Вы, друг мой, остепенитесь, несколько помудреете, а там и видно будет!

«М-да уж! Помудреете… муди бреете! Надо, пожалуй, некоторое время держаться от штаба подальше. Наверное… заболею я, вот! Что-то переработал я. Вот прямо чувствую, как какой-то прострел в нижней части спины образовался! Все… Я — вообще на бюллетне!».

От раздумий корнета оторвал денщик:

— Ваш-бродь! Там вас эта… спрашивают!

После того как к корнету зачастили разные гости всех мастей — казачки, Грымов, Ростовцев, пришлось озадачиться и провести от калитки в ограде флигеля до комнатушки денщика шнур, на котором и повесили звонок.

«Зараза эта была явно не рассчитана по громкости и звонкости! Меньше по размерам его нужно было покупать!».

Его звон слышал теперь и Плещеев в своей комнате, что, в общем-то, не предусматривалось изначально.

«Бляха-муха! Ну кто там опять-то? А как хорошо сиделось, а? Солнышко к закату клонится, пока еще пригревает. Расслабуха. И нет ведь — принесла кого-то нелегкая!».

— Кто там еще? — пробурчал Юрий.

— Так, эта… барышня какая-то! — пожал плечами Некрас.

«Барышня? Вот как! Кто бы это мог быть? Барышни еще ко мне не заходили. Пашу не считаем, она фактически местная, своя!».

— Х-м-м… ну… зови, чего уж там! И это… Некрас! Самовар подогрей, ага!

Выглядывая из беседки, Плещеев с интересом смотрел на приближающийся женский стройный силуэт на фоне заходящего солнца.

«А ведь — очень даже ничего! Да что там — «ничего»? Хороша! По крайней мере — фигурой!».

Дама подошла к беседке, чуть замедлилась и, видя некоторое недоумение корнета, приподняла черную вуалетку.

Глава 19

— Машенька? — Плещеев был удивлен.

Вот уж кого он никак не ожидал увидеть у себя, так эту «жрицу любви» из бани Оганесяна. Даже мысль мелькнула:

«А вдруг что-то «предъявить» решила?».

Но потом он отбросил ее, как явно вздорную: что может предъявить ему проститутка?

А между тем женщина смотрелась очень неплохо. Одежда ее была не сказать, чтобы богата, но явно с претензией. Уж точно не крестьянская и даже — не мещанская. Дамского вида юбка, плюшевый приталенный жакет, судя по всему — утепленный, шляпка с вуалью. Ткани были не из самых дорогих, но и не дерюга домотканая.

«Как по виду, скажешь — гувернантка или горничная из приличного дома, где следят за внешним видом слуг!».

Женщина была явно смущена и мялась, не зная, позволят ли ей присесть:

— Юрий Александрович… Вы меня извините, что вот так… в дом незваной к вам явилась, но… мне поговорить с вами нужно.

— Да перестань ты, милая! Какое тут уж смущение? Присаживайся, сейчас денщик самовар подаст, и мы с тобой чаю попьем.

— Стоит ли, ваше благородие? Может… выслушаете меня, да я пойду?

— Еще раз говорю — садись! Я, кстати, вполне рад тебя видеть! — тут Плещеев не соврал, вид женщины, вообще-то доступной к утехам, и впрямь вызвал в нем определенные мысли.

Молодая женщина присела на лавку, молча потупилась.

Дождавшись, пока Некрас, косясь на гостью, подаст самовар, печенье какое-то, вазочку с колотым сахаром и розетку с вареньем, после чего, подчиняясь строгому взгляду корнета, удалится, Юрий подсел ближе к женщине, налил чаю и себе, и ей: