Корнет (СИ) - "taramans"

— Ну-с… что привело тебя ко мне? — «И правда же — интересно!».

— Я даже не знаю, как начать… Вот тогда, когда вы были у нас в банях… вы тогда…

«Вот как чувствовал, что она что-то заподозрит! Сначала спинку ей погладил, снял боли в подстуженных почках. Потом… я же видел, как она пару раз косилась на меня, когда я, чтобы не окосеть наравне с поручиком и Ростовцевым, очищал себе брюхо и печень с почками от спиртного. Правда, писать пришлось почаще — почки «ураганили»! Х-м-м… тут, кстати, нужно подумать — насколько это полезно — вот так подстегивать организм, выводя алкоголь усиленными темпами. И она… м-да… явно не дура! Смогла сопоставить то и это. И что теперь?».

— А с чего ты взяла, милая, что я… вроде как лекарь? Может быть — тебе показалось? — спросил Юрий, когда из сбивчивого рассказа женщины понял суть ее просьбы.

«Ну да, простуженные почки за один раз не вылечишь! Или, может и можно вылечить, но я не умею. Хотелось бы думать, что — пока не умею!».

— Знаете, ваше благородие…, - начала женщина.

— Стоп! — поднял руки перед собой корнет, — Давай сразу договоримся, что я сейчас не «ваше благородие», а просто — Юрий.

— Ну что вы, ваше… простите… Я так не могу! Нехорошо это…, - активно воспротивилась Маша.

— Ладно, пусть будет Юрий Александрович. Если тебе так спокойнее! А теперь — рассказывай.

Маша отпила глоток чая, кивнула:

— Знаете, Юрий Александрович, я ведь родом из Воронежа. Мещане мы. Вот… Мать у меня прачкой работает, но не где-нибудь там… а все больше по благородным домам белье собирает, стирает и гладит. Довольны ею были всегда. Отец у меня мастеровой, зарабатывает неплохо. Жили вполне себе… Я, как подросла, в горничные была определена. Сначала-то — все нормально было, у одной старой барыни служила. Работу узнала, была аккуратной. Нареканий ко мне никаких вовсе не было. А как барыня померла… Родственники ее, значит, домом овладели. Меня оставили, так как знали как служанку хорошую, ответственную. Но со временем хозяин… а он мужчина был уже в годах… Но…

— Понятно! — кивнул Плещеев, в словах не церемонясь, — Совратил, значит, старый бес?

— Ну зачем вы так, Юрий Александрович! — покачала головой с укоризной женщина, — Он вовсе не был со мной груб или… навязчив. Он, вообще-то, по гимназистскому ведомству служил. Образованный господин! Книг у них было — видимо-невидимо. Он меня и грамоте обучил. Даже баловал подчас, подарки разные дарил, деньги. Ну, кроме тех, что жалованье. А хозяйка… тоже вроде бы… не сказать, что недовольна была, но… Она больная вся была. Так вот… чтобы, значит, супруг никого на стороне не искал… Потом хозяйка померла, а дальше уж и хозяин запил. Сильно запил. Все же он любил ее. И… как-то все один к одному… Я неожиданно в тягости оказалась.

Маша, было видно, разволновалась, остановила рассказ и занялась чаем. Плещеев сидел молча, не торопил ее.

— Вот… потом дочка их приехала. С мужем. Ну и… Денег они мне дали, чтобы плод вытравила. А потом, когда я малость оклемалась, выгнали. Но денег с собой все же немного дали. Отец меня в дом не пустил, говорил — опозорила, сучка! А куда мне? Тут и знакомая одна… Предложила — дескать, поехали на Кавказ, там женщин всегда мало. Вот… Так я здесь и оказалась. Уже третий год у Оганесяна работаю.

— Понятно. Но… я-то — при чем? — поднял бровь корнет.

— Ах да! Я все про себя, да про себя… Был у нас в слободке… Это когда я еще совсем девчушкой была! Был у нас в слободке дед один. Он, вообще-то, приезжий был, из казаков. Так все говорили. Что уж ему дома не сиделось на старости лет, почему он к нам приехал — того не знаю. Но… Скотину он лечил очень уж хорошо! Прямо вот… получше ученого лекаря! Но людей лечил неохотно, как уж его не уговаривали. Детей еще — брался, а вот взрослых — нет. Говорил, что по грехам и урок вам! Помню, деды с бабками называли его — характерник. Не знаю почему. Может, что характер у него был тяжелый, нелюдимый?

— Машенька! А я-то тут при чем? — снова направил разговор в русло Юрий.

Женщина вновь смутилась, чуть покраснела:

— Матушка моя рассказывала… что он братца моего младшего лечил наложением рук. Вот… Я и подумала, что вы меня так же… Испугалась я, ваше благородие! У нас в прошлом году женщина одна умерла. И ведь молодая совсем была, как бы не младше меня! А так вот — спину застудила, потом все почками маялась, отекла вся… В тяжких муках преставилась. Ей хозяин наш все лекарства покупал — морфий там, кокаин. Чтобы полегче ей было. Но — не помогло!

«Ну еще бы помогло!».

Плещеев раздумывал, что делать. Отказаться? Так вроде бы женщина поняла, что он что-то может, и отказ воспримет просто как желание покуражится, а то и цену набить.

«Сам дурак! Не хотел же раскрываться перед другими, а сам, что же сделал? Сначала — Некрас… Но тот — ладно, как подопытный кролик был нужен. Потом — горничная. Сейчас вот… Машенька эта! И купчиха уже тоже, да наверняка что-то себе на уме накрутила. А дальше что? Расползаться все эти слухи будут, как снежный ком нарастать. Х-м-м… Что же делать?».

Женщина, поняв его раздумья именно, как попытку набить цену, но с надеждой, горячо обратилась к нему:

— Вы не думайте, Юрий Александрович, у меня и деньги есть! Скопила я за три года. Пусть немного, но… все вам отдам!

«Ну вот — на тебе! Эти рубли, что она… к-х-м-м… да-да, именно «ей» заработала — все тебе предлагает! Возьмешь, ваш-бродь? А чего? Деньги же не пахнут? Да и на воплощение планов деньги нужны. Так что? Возьмешь?».

— Тьфу ты! — Юрий плюнул в сердцах, разозлившись на себя, прежде всего, — Ты мне это… брось! Я не про деньги сейчас думаю. Просто… понимаешь — не уверен я в своих силах. Не уверен! Да и… за один раз вряд ли тебя вылечить получится. Несколько раз придется лечить.

— А как часто? — оживилась Маша, — А то мне ежедневно-то отлучаться не получится…

Плещеев вспомнил слова Филипа:

— Не больше двух раз в неделю. Чаще просто нельзя!

Маша явно повеселела, но еще несколько… засомневалась:

— Так… Юрий Александрович! Но — как же без денег-то? Нехорошо сие. Всегда ведь доктора деньги за работу берут…

Плещеев отмахнулся:

— Я тебе уже все сказал! Не нужны мне твои деньги. Ты же их копила на что-то? Вот и копи далее. А плата… Плата.

Корнет усмехнулся, подчеркнуто плотоядно оглядев фигуру женщины:

— Благосклонностью своей заплатишь. Нет? Если нет — так я и не настаиваю.

Женщина вновь порозовела щечками, отвела взор:

— Так я и не отказываюсь же, Юрий Александрович! Я бы и так… отблагодарила. Вы мужчина молодой, видный. С таким-то красавцем — что же…

— Тогда… допивай чай, да пойдем в комнату. Мне тебе еще раз осмотреть нужно, повнимательнее. Да и приступим.

Поняв, что прозвучало это несколько двусмысленно, корнет немного смутился, и чтобы отогнать смущение, с усмешкой посмотрел на женщину и залихватски подкрутил ус.

Проводив Машу в свою комнату, заглянул в каморку денщика:

— Некрас! Сейчас пулей летишь в лавку, пока не закрылась, купишь там вина красного полусухого. На закуску там чего-нибудь — ветчинки, что ли… Ну — сам разберешься! А потом… дуй-ка ты сегодня ночевать к Авдотье под бочок.

Собравшись уходить, вспомнил:

— А подпоручик у нас сегодня где? Что-то не видно его было…

— Да он на батарее сегодня дежурный. Так что — не будет его! — усмехнулся старик.

— Вот и славно! Трампам-пам…

Когда Плещеев вернулся в комнату, то с некоторым удивлением заметил, что за ширмой, которая прикрывала кровать от входа, поспешно разоблачается Машенька. На женщине в этот момент были лишь панталончики и нижняя рубашка с рюшками.

«Х-м-м… как-то она… буквально восприняла слова — «приступим!». А цвет белья у нее… м-да… какой-то неприятно лиловый!».

Он подошел к замершей в смущении женщине и обнял ее со спины:

— Ты торопишься, милая… Не смущайся, все будет хорошо. Я тебя не обижу!

Маша чуть слышно фыркнула:

— Скажете тоже, Юрий Александрович… Вы же сами знаете, чем я зарабатываю. Какое уж тут смущение…