Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

Есть еще какая-то сентиментальная ценность, которую я никогда не думала, что буду связывать с оружием, способным кого-то убить.

Я открываю дверь и включаю свет на кухне, осматривая пустое пространство с чувством, близким к разочарованию. Я понимаю, что это будет происходить все чаще и чаще по мере того, как Лео станет старше и более независимым.

Я продолжаю идти через кухню в сторону гостиной. Спортивные штаны и бокал вина зовут меня.

Какое-то движение в углу комнаты привлекает мое внимание и останавливает мое сердце.

Я проглатываю крик, который подступает к моему горлу, роняю ключи и вытаскиваю пистолет. Моя хватка тверда, когда я поднимаю и прицеливаюсь, снимая оружие с предохранителя, прежде чем направить его прямо на темную тень, сидящую в кресле рядом с камином.

— Допоздна в офисе?

При звуке знакомого голоса на меня накатывает ошеломляющая волна облегчения, заставляющая мои пальцы дрожать. Я опускаю пистолет, опасаясь случайно нажать на курок.

— Что ты здесь делаешь?

— У меня были кое-какие дела в Нью-Йорке. Я подумал, что зайду посмотреть, как вы устроились.

Ник встает и медленно приближается ко мне, как хищник, приближающийся к добыче. Он берет пистолет и снова ставит на предохранитель, прежде чем положить его на один из приставных столиков.

— Хороша

Ему удается сделать так, чтобы комплимент прозвучал как оскорбление. Раздражение наполняет слова вместо гордости.

— Лео нет дома. Он на ночевке.

— Хорошо, — отвечает он. И затем продолжает идти к входной двери.

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он уходит.

— Подожди. Куда ты идешь?

— Не знаю.

— Ник!

Он продолжает идти.

— Ник! Что ты делаешь? Ты вламываешься, а потом уходишь?

Он поворачивается, выражение его лица напоминает грозовую тучу. Я чувствую, как от него исходит гнев, интенсивный, опасный гул, который вибрирует в воздухе, как безмолвный шторм.

— Взлом и проникновение различаются по применению силы с намерением совершить преступление. Я воспользовался ключом, который у меня есть как у владельца здания, и единственное, что я делал с тех пор, как приехал, — это сидел в этом проклятом кресле.

Во мне вспыхивает какой-то гнев в ответ на его надменный тон.

— Конечно, ты хорошо осведомлен в уголовных кодексах и их лазейках.

Он усмехается и снова начинает идти.

— Ник!

Его плечи напрягаются, и он останавливается, но не оборачивается.

— Что ты здесь делаешь? — Я спрашиваю снова, надеясь, что на этот раз получу реальный ответ.

— Ты трахаешься с ним?

— Я… — Я вихрь эмоций вращается внутри меня. Шок, раздражение, замешательство, неуверенность. — Я… я думала, ты все это время сидел в кресле.

Еще один смешок. На этот раз громче и злее.

— Я не повредил занавески. Не волнуйся.

— Я не волновалась. — Я выплевываю слова, раздражение вылетает из меня, как заточенные стрелы.

— Нет? — Он наклоняет голову, выражение его лица мрачное и насмешливое. — Ну, разве это, черт возьми, не впервые?

Мои зубы скрежещут друг о друга.

— Почему. Ты. Здесь? — Я четко произношу каждое слово, надеясь, что это удержит его от того, чтобы в третий раз уклониться от ответа.

Но не помогло.

— Самолет уже здесь. Полет из Филадельфии комфортнее, чем коммерческий через Нью-Йорк.

Или, может быть, это и есть настоящий ответ. Может быть, в лучшем случае, его появление как-то связано с Лео и абсолютно никак не связано со мной.

Ник снова уходит. Что-то внутри меня распознает это как определяющий момент.

Сражайся или беги.

Тони или плыви.

Самый простой способ замаскировать любовь — ненависть. Противоположная крайность. Но, по определению, истинной противоположностью любви является безразличие. Полная апатия — это самое далекое понятие от любви. Трепетная забота или полное безразличие.

— Ты с ним трахаешься?

Апатия — это не напряженные плечи и невысказанные слова.

Он мог позвонить или написать сообщение, чтобы сообщить о своем прибытии в город. Он мог сесть на свой самолет и немедленно улететь. Он мог бы сказать, что рад видеть, как я устраиваюсь.

Вместо этого он уходит, как будто находиться рядом со мной больно.

— Я скучаю по тебе. — Признание вырвалось без разрешения. Его раскрывает отчаяние, и я ненавижу это. Ненавижу то, что Ник всегда контролирует ситуацию. Ненавижу, что даже здесь — в моей стране, в моей квартире, за которую он платит, — он дергает за ниточки.

Ник почти у двери. Не думаю, что он остановится.

Но он остановился.

— Ты не можешь просто так появиться в моей гостиной, Ник. Законно это или нет. Ты сказал мне, что это моя квартира. Владение зданием не дает тебе права врываться сюда и пугать меня до смерти.

Невероятно, но плечи Ника напрягаются еще больше.

— Ты права. Это больше не повторится. — Его тон такой же жесткий, как и костюм, который на нем надет.

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

Я не уверена, слышит ли он меня. Слова тихие. Тайна, произнесенная вслух. Я произношу их, чтобы они перестали крутиться у меня в голове, вытесняя правду, как высасывают яд из укуса гремучей змеи — в отчаянной попытке исцелиться.

Когда Ник не двигается, я знаю, что он это сделал. Он в нескольких дюймах от двери, а затем внезапно оказывается намного ближе — достаточно близко, чтобы я могла ощутить пряный мускусный запах его одеколона и тепло его тела.

— Ты не хочешь, чтобы я уходил? Что ты хочешь, чтобы я делал? Решай сама, как обычно.

— Как обычно? — Эхом отзываюсь я, не веря. — Я ничего не решала, Ник!

— Нет? Тогда как, черт возьми, ты оказалась здесь? Потому что это был не мой гребаный выбор, Лайла. Это был твой.

— Это был не… Мне нужно было…

Из моего рта вылетают полуформулированные предложения.

Я не могу решить, как много ему рассказать.

Что теперь, когда я просыпаюсь посреди ночи, я вижу пустые глаза Дмитрия?

Что я беспокоилась, что если бы не уехала тогда, то не смогла бы уже это сделать?

— Я не трахаюсь с ним. — Я наконец отвечаю на предыдущий вопрос Ника о Майкле. Я знаю, что это понравится его властной натуре.

Конечно же, его глаза вспыхивают.

— Чего ты хочешь, Лайла?

Я ненавижу то, как сильно мне нравится, как он произносит мое имя. Как проявляется его акцент, когда он произносит мое имя, как будто он оставляет какой-то особый отпечаток на слогах.

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня. — Я подхожу ближе, вдыхая его запах и позволяя ему наполнить мои вены огнем. — Жестко. — Моя голова откидывается назад, встречая его стоический взгляд, не отводя взгляда. — Грубо. — Я заправляю прядь волос за ухо и сглатываю. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня так, словно ненавидишь. — Как только я произношу эти слова, я прикусываю нижнюю губу.

Ник хихикает, мрачный звук, который обволакивает мои легкие и сдавливает.

— Это нетрудно.

— Я знаю, — шепчу я.

— Мы могли бы стать идеальной парой.

Его использование прошедшего времени задело меня, но я сохраняю, надеюсь, соблазнительную улыбку на своем лице.

Он здесь. Сейчас. Прямо передо мной и слишком соблазнителен, чтобы сопротивляться. И в этот момент я не уверена, что это может причинить еще больше боли. Я тоже могла бы воспользоваться этим удовольствием.

Присутствие Ника — это зазубренный нож, воткнутый мне в грудь. Больно, но и не дает мне истечь кровью.

— Ты остаешься или уходишь? — Я проглатываю вопрос, потому что не могу продолжать задерживать дыхание.

Ник выдыхает, протяжно и раздраженно.

— Мне нужно выпить, черт возьми. — Он отходит, дергая за галстук, как будто тот превратился в петлю, и бросает его на стол у входной двери. Затем он расстегивает верхнюю часть рубашки, обнажая гладкую кожу горла и верхнюю часть груди.

Я провожаю взглядом широкую линию его плеч, когда он отходит от меня на кухню.

Я направляюсь к шкафчику рядом с холодильником.