Такие лжецы, как мы (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

— Спрыгнул с моста.

— Не думаю.

— Отлично. Привяжи веревку к одной лодыжке, потом спрыгни с моста и виси над ним несколько дней, пока кто-нибудь не заметит, что ты висишь, и не спасет тебя.

Когда он снова целует мою шею, я говорю: — Клянусь всем святым, если ты попытаешься трахнуть меня прямо сейчас, я покончу с жизнью твоего пениса.

Этот приглушенный звук позади меня — смех. Затем он берет себя в руки и серьезно говорит: — Я обещаю, что не буду пытаться трахнуть тебя прямо сейчас.

Я говорю с язвительным презрением: — О, ты обещаешь? Как обнадеживающе.

Через мгновение Каллум вздыхает.

— Если я скажу, что сожалею, ты мне поверишь?

— Я не знаю. Попробуй.

— Мне очень жаль.

— Я тебе не верю.

Он снова вздыхает.

— Хорошо. Потому что это была ложь.

В разочаровании стучу кулаком по матрасу. Теперь я не сплю, вибрирую от злости, желая, чтобы у меня хватило сил оторвать ему голову и бросить ее через балкон в море.

— Мне жаль, что я причинил тебе боль. Это правда. Но мне не жаль, что ты моя жена.

— Или что я, видимо, никогда не смогу развестись с тобой, да? Как, черт возьми, ты это устроил?

— Наша семья тесно связана с Папой. Мы обратились к нему с просьбой.

— Папа задолжал вам?

— Мы уберегли потенциально неудобную личную историю от попадания в новости.

Я не могу поверить, что это моя жизнь.

Каллум массирует напряжённые мышцы моей шеи и плеч, разминая их сильными пальцами, пока я не начинаю ненавидеть его чуть меньше.

— У меня есть вопросы.

— Спрашивай меня о чем угодно. Я скажу тебе правду.

— Не стоит так опрометчиво разбрасываться такими словами, миллиардер. Я не уверена, что ты понимаешь их значение.

— Я больше никогда не буду тебе лгать. Я скорее умру, чем причиню тебе боль. Клянусь своей жизнью.

Я хочу обвинить его в мелодраматизме и нелепости, но он убедительно раскаивается, поэтому я лишь слегка рычу в глубине горла.

Затем говорю: — Ты думал, я настолько глупа, что никогда не узнаю?

— Нет. Я знаю, какая ты умная. Просто подумал, что у меня будет немного больше времени, прежде чем ты это сделаешь.

— Время для чего?

— Чтобы ты влюбилась в меня.

Опять это. Этот человек нуждается в терапии больше, чем я.

— Ты ведь понимаешь, что манипулировать кем-то, чтобы заставить его испытывать к тебе чувства, неэтично?

Наступает долгая пауза.

— Забудьте об этом. Следующий вопрос. Что бы ты сделал, если бы я не согласилась на контракт?

Еще одна пауза, более напряженная.

— Может, стоит оставить это на конец?

— Тебе лучше начать говорить, пока я не начала кричать.

— Ты, наверное, начнешь кричать, когда я скажу тебе ответ.

Я снова рычу. Каллум говорит: — Ладно. Вот правда. Не говори, что я тебя не предупреждал. Мой запасной план состоял в том, чтобы похитить тебя и держать в заложниках, пока ты не влюбишься в меня из-за стокгольмского синдрома.

Я задыхаюсь от возмущения.

— Что?

— Я уверен, что в конце концов ты бы одумалась. Как ты знаешь, я могу быть очень обаятельным, когда мне это нужно.

— Тебе лучше уйти.

— Ты не можешь ставить мне в вину то, что я сделал именно то, о чем ты меня просила.

— Нет, но я могу приписать тебе, что ты сумасшедший!

Его тон становится рассудительным.

— Я не сумасшедший. Я вполне разумен. Просто моя этика немного более гибкая, чем у других людей.

— Гибкая?

— Нет, не пытайся перевернуться. Разговор пока идет плохо, так что давай оставим тебя на боку, лицом от меня. Так ты не сможешь выцарапать мне глаза.

— Ты удивишься, что я могу сделать, когда расстроена. — Я тяжело и сердито выдыхаю, а затем начинаю снова. — Два других моих парня, которые были у меня за последние четыре года, Крис и Брэндон. Их ты тоже прогнал с ножом у горла?

— Не Криса. Он сам бросил тебя.

Когда Каллум не продолжает, я поворачиваю голову, пытаясь разглядеть его лицо.

— А что с Брэндоном?

— Это он украл твою Visa и предъявил все эти обвинения.

— Нет!

— Да.

— Как ты узнал?

— Я не уверен, что ты хочешь это знать. Но я поговорил с ним, чтобы дать ему понять, что в его интересах исчезнуть из твоей жизни.

Поговорил. Представив, как он держит Брэндона за лодыжки вверх ногами на крыше здания, я вздыхаю.

— А как же пистолет в твоем комоде и все остальные вещи в кейсах?

— Киллиан хранит свои запасы по всему миру. Мой дом — один из десятков. Я не уверен, что их сотни, но знаю, что он еще не просил меня держать что-то слишком вопиющее, так что это меня устраивает.

— Что именно?

— Чемоданная ядерная бомба.

Мои глаза расширяются.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Значит, он торгует оружием?

— Нет, но иногда ему приходится изымать оружие массового поражения из владения некоторых людей, которые не должны им обладать. Например, у диктаторов. Деспотов. Они почему-то очень любят чемоданные ядерные бомбы.

У меня голова идет кругом, и я слабо отвечаю: — Конечно. Почему бы и нет? Они такие портативные.

Губы Каллума касаются моей щеки, поднимая волосы на руках. Он шепчет мне на ухо: — Спроси меня, почему я так одержим тобой.

Нервничая, я сглатываю и поворачиваю голову.

— Нет. Давай не будем об этом. Я еще не готова к тому, чтобы ты включил свое обаяние. Я, наверное, все еще навеселе после всех этих Mai Tais. Вот еще один вопрос: что за неразрешенное дерьмо между тобой и твоим отцом, о котором ты упоминал? И то, о чем я подслушала ваш разговор на кухне той ночью, — что это было?

Каллум вздыхает, гладя мои волосы. Затем проводит рукой по моей руке, пропуская свои пальцы сквозь мои.

Я позволяю себе это, хотя знаю, что не должна.

— Мой отец был связан с организацией Киллиана много лет, задолго до того, как я что-либо о ней узнала. Когда шесть лет назад у него диагностировали диабет, он решил, что я должен заменить его и занять его место. Мне не хотелось. Я не из тех, кто спасает мир, но у меня не было выбора.

Я помню, как Арло вскользь сказал, что Каллум был принят во что-то. Наверное, он имел в виду именно это.

— Что за организация у Киллиана?

— Это тринадцать влиятельных людей. Связанных людей. Главы семейств, вроде моего, чья деятельность распространяется на весь мир, или такие личности, как Киллиан, которые знают всех и вся и могут добиться чего угодно. Мы работаем в обход закона, делая то, что часто не под силу правоохранительным органам.

Я вспоминаю, как Киллиан говорил, что его работа — спасать мир, и удивляюсь его высокомерию.

— Итак... Боже, я даже не знаю, что спросить дальше. У этой организации есть название?

— Тринадцать.

Я на мгновение задумываюсь над этим.

— А что, если добавить еще членов? Станет ли это «Четырнадцать» или «Пятнадцать»? Менять названия можно бесконечно.

Он усмехается.

— Именно так Рейна и сказала.

— Кто такая Рейна?

— Та, с кем тебе обязательно нужно познакомиться.

— Нет, сделай лучше.

— Хорошо. Она глава итальянского преступного синдиката.

Я хмурюсь, потом сажусь, поворачиваюсь и смотрю на Каллума сверху вниз.

— Преступный синдикат? То есть мафия? Я думала, Киллиан спасает мир. А разве мафия — это не плохие парни?

Каллум смотрит на меня нежными глазами и мягко сжимает мою челюсть в своей большой грубой руке.

— Вопросы добра и зла никогда не бывают простыми. Ничто не бывает чисто черным, как и ничто не бывает чисто белым. Важно намерение, даже если по пути прольется кровь.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад. Слышал когда-нибудь эту поговорку?

— Конечно. Но это чушь. Дорога в ад на самом деле вымощена молитвами трусов, которые считают, что достаточно раз в неделю посидеть в церковной лавке. Если Бог существует, ему плевать на молитвы. Он хочет видеть, готовы ли вы принять участие в игре, а не просто поприветствовать его несколькими красивыми гимнами в воскресенье, а потом пойти домой и спрятаться, пока зло бушует на улицах.