Корнет (СИ) - "taramans"

— Так и что? Возьмем это место под присмотр? — спросил Юрий.

— Думаю, надо брать! Не просто так там кто-то обосновался. И пастбищ рядом толком нет, да и на кой пастухам коновязь на десяток лошадей?

Плещеев достал блокнот, который завел как раз для этой цели и принялся набрасывать кроки. Делал это — как понимал и как помнил что-то со школы. Специально-то — не учился! Сначала Ефим, а потом и заинтересовавшийся Макар поглядывали на это дело, что-то подсказывали, поправляли.

Кроме того, урядник, а за ним и Макар стали проводить для подпоручика некий «кавказский ликбез». И вновь, и вновь Плещеев понимал, что в местных реалиях — ни хрена не понимает. А ведь вроде бы — полтора года уже катается по здешним дорогам.

— Если бы Шамилю удалось привлечь на свою сторону убыхов и прочих абадзехов, хрен бы мы удержались на этой линии. Порезали бы нас, что тех ягнят! Но нас спасает лишь то, что тут каждый режется с каждым! И те абреки, что живут ближе к Черному морю за Шамилем не пойдут, да и сам имам — даже мысли не держит позвать их за собой. Слишком они разные, и слишком долго воевали друг с другом. Вот и получается… Кабарду и черкесов мы почти принудили к миру. Почти.

— Так ведь — каждое лето опять лезут…, - удивился Плещеев.

Ефим хмыкнул, а Макар пояснил:

— То они так… почти балуются. Рода их многие — вроде бы и не примирились, и дальше в горы ушли, но далеко не все мужчины идут летом в набег на линию. А те, кто идут… либо молодняк глупый, либо придурки местные, за которыми никто не идет. Да и родичам ихним… самим, наверное, лучше, если мы их кончим. Спокойнее будет.

Потягивая трубку Плещеев слушал, в который раз удивляясь, что обычный солдат, который уже столько лет воюет с этими горцами, знает, как поступить правильно. Но! Решения принимает не он. Решения принимают в Петербурге, где ни хрена не знают местных «раскладов». Не знают, не понимают их, да и понимать не хотят!

«Ну, как всегда!».

— А ты откуда все это знаешь? — поинтересовался подпоручик, — Рассуждаешь, как штабист с аксельбантами. Вон — как Веселовский!

Макар хмыкнул, подкинул несколько сухих веточек в костер:

— А я в охотниках уже, почитай, семь лет хожу, а из них почти пять — в десятниках. У нас господин капитан не любит, как он называет — «тупых исполнителей». Он нас учит думать всегда. На задание вышли — думай, с задания вернулись — еще шибче думай. Прокручивай в голове все, что видел, слышал. Что делал, как делал. Все ли получилось, как хотел, если нет — почему не получилось? Все десятники, считай, грамоте обучены. Перед весной, да по окончании осени, когда на отдых вертаемся, он завсегда большие сборы проводит. Каждый десятник докладывает — как, что, почему. Все это на ус мотают, слушают — а ну как тебе на следующий год предстоит в тех местах службу править? Не по одному дню, бывает, сидим, кумекаем.

— И все-таки… если весь Кавказ брать — кто тут за кого? — решил хоть примерно понять расклад подпоручик.

Вопрос развеселил и Ефима, и Макара:

— Ишь, ваш-бродь, чего вы спросили?! Так кто ж знать может — кто тут за кого? Ежели они и сами толком не знают — за кого в этом году будут. Вот, к примеру, нападают на нас черкесы. А что — воины они славные, смелые, гордые. И чечены — нападают, и те же убыхи с абхазами. Но… нет дружбы между черкесами и вайнахами. А между черкесами и горцами на побережье — вообще сколько веков резня идет!

— А почему?

— Х-м-м…, - Макар задумался, — Разные они. Черкесы — те больше бедно живут, чем прибрежные абреки. А почему?

Плещеев пожал плечами.

— Да потому что те, что на Черном море живут — они испокон веков пленниками промышляли. В Турцию продавали, в Крым, пока он татарским был. И до сих пор на базарах турецких и черкешенок, и грузинок хватает. Ходовой товар! И отчего же тем же черкесам или грузинам жаловать этих разбойников? — пояснил Нелюбин, — Или взять, к примеру… чеченов. Вот говорят — вайнахи, вайнахи! Но те же тоже — не едины. Есть чечены, а есть ингуши. И далеко не всегда они живут в мире. А уж как на пару окружающих притесняют — так-то отдельная песня! Многие здесь малые народы как будто дань им платят — сыновьями, что воюют за них; дочерями, что становятся их женами или наложницами.

— А на востоке Кавказа — там также? — спросил Юрий.

— Так, да — не так! Там вообще этих ханств — как блох на собаке. В основном-то — по вере если, они тянутся к Персии, но… После того как мы персам бока намяли, к нам повернулись. Но в сторону Персии — все же косятся. Вот уж кому эти мюриды непримиримые — как острый нож! Этим ханствам разобраться бы — с кем они: с русскими или с персами, а тут под боком — такие дикари! Через три на четвертый год с войной лезут. Ну и какая тут жизнь? Грабят, убивают, хозяйства разоряют…

— Ну… грузины-то нам — прочные союзники? — с ожиданием посмотрел на собеседников подпоручик.

Урядник с унтером как-то кисло переглянулись, похмыкали. Подшивалов промолчал, а Нелюбин продолжил «политинформацию» и «лекцию по геополитике»:

— Грузинцы те… они же тоже разные. У них тоже всяких народов хватает. И между собой они… Пусть не режутся, так как здесь, до большого хребта, но и дружить особо не дружат. Как там… Кахетия, Самхетия, Борчала да Хевсуры. Картлинцы если — так там вообще полно тех, кто против нас за турок воевал! Ахалцик и Ахалкалаки же только чуть больше десяти лет назад отвоевали. Так что, тоже — не все там просто!

— То есть…, - задумался подпоручик, — спиной тут ни к кому нельзя поворачиваться?

— Вот это — правильно! Даже среди русских и то — люди разные бывают! Кто деньги любит, что мать родную продаст; кто по глупости или бабой соблазнят.

— Казаки…, - начал было Ефим.

— Казаки? — резво повернулся к нему Макар, — Тебе про гнат-казаков напомнить ли?

Подшивалов смутился:

— То — предатели старые!

— Вот и я о чем…, - кивнул Нелюбин.

— А что это за гнат-казаки такие? — заинтересовался Юрий, но Нелюбин напомнил:

— Спать пора! Завтра опять эти горы топтать…

Несмотря на то что Плещеев потребовал, чтобы его тоже учли в несении службы по ночам и отсидел свою смену поодаль от лагеря, высыпался он вполне сносно. Другое дело, что будучи непривычным к таким походам здесь, чувствовал явный дискомфорт от невозможности сменить пропотевшие, провонявшие дымом костра рубаху и бешмет, а еще — вымыться хорошенько, до скрипа чистой кожи.

«Надо как-то привыкать. Если эта наша разведка даст результаты, то нам как минимум еще раз идти сюда придется, чтобы навести карачун всем этим особо хитрожопым разбойничкам!».

Невозможность помыться и сменить белье, скудное питание, постоянные физические нагрузки… Приятного мало! А еще… Даже гадить приходилось не где попало, а в соответствии с ухватками охотников. Как правило — в текущую воду ручья, чтобы и следа от пребывания их не оставалось. Каждое утро, когда отряд выходил далее на месте оставались пара из подчиненных Нелюбина, что старались получше скрыть следы от лагеря.

Они обходили места пригодные, по мнению унтера, к размещению баз. Но — пшик, потом — опять пшик. И снова «пустышка»!

«Нет, не мог я ошибиться. Пусть не три или четыре, но как минимум один скрытый лагерь быть должен. Скорее — два, а то разброс будет очень уж велик!».

На привалах днем и больше вечером Плещеев продолжал свои расспросы. Выяснилось, что те же «гнат-казаки» — это «некрасовцы», донские казаки, которые вслед за своим атаманом Игнатом Некрасовым после подавления восстания во время правления Петра Первого ушли с Дона. Но не просто ушли: куда подальше, в Сибирь, например, воли искать, а ушли они к врагам — туркам и крымским татарам, дав тем присягу на верность.

«Ну такая страница родной истории! Наверное, казачкам в реальности не очень-то нравится, когда им такое вспоминают. Не все казаки одинаково полезны!».

В реальности Плехов что-то такое слышал, но очень неопределенное. Не интересовался он никогда этими вопросами.