Корнет (СИ) - "taramans"

«Х-м-м… но есть и более свежие примеры подобного. Ушла же часть казаков с Дона и Кубани после поражения в Гражданской войне? И потом многие представители этой части отметились через двадцать лет — во время Великой Отечественной. И у нас отметились, в корпусе «эсэс» и очень даже неплохо покуражились на Балканах. Заслуженно были повешены и Шкуро, и Краснов. По Сеньке и шапка!».

Выходило, что некрасовцы сразу ли или немного погодя разделились на три неравные части. Первая часть ушла в Турцию и принялась верно служить султану, воюя против своих вчерашних братьев. Вторая часть, видимо не оценив ситуации, осела поближе — под крылом у крымского хана. И после завоевания Россией этого разбойничьего «кубла», двинула дальше — в пределы турецких владений, на северо-запад Черного моря, дополняя собой тех, кто ушел туда сразу.

— В плен здесь лучше совсем не попадать. Никому — ни солдату, ни офицеру. И уж тем более не стоит попадать в плен казаку! — продолжал просвещать его Нелюбин, — Про нас, охотников — и вовсе… Такой случай для абреков — как сладкая халва! Если солдату, а пуще того — офицеру все же можно надеяться, что выкупят или обменяют на кого-то, то у казака или охотника такой надежды нет изначально. Но опять же… Смотря к кому в лапы попадешь. К тем же чеченам или черкесам — убьют. Но убьют без затей, прирежут как барана. А вот к туркам, а паче того — к их башибузукам попадать — врагу не пожелаешь! Это верное средство принять мученический венец. Ох и выдумщики эти… сволочи! Насмотрелся я, когда мы от Тифлиса южнее бывали.

— Погоди! А разве башибузуки здесь бывают? Я думал они все больше на западе, на Балканах бесчинствуют — болгар там тиранят и сербов! — удивился Юрий.

— Не знаю, где они больше бывают, но нам приходилось с ними встречаться здесь, на юге Грузии, и когда в турецкую Армению заходили. Там кого только нет — и албанцы, и арабы какие-то, даже черные попадались. Совсем уж какие-то дикари! Так вот… Те «некрасы» — они этим башибузукам ни в чем не уступят! И если к грузинцам, армянам и другим — они просто хреново относятся… Режут, грабят, насилуют почем зря! То ежели наш брат, русский к ним попадет… То и вовсе страх божий! Вы, ваш-бродь, имейте это в виду!

Удача улыбнулась им, когда они зашли фактически на последний отрезок планируемый к проверке. Нашли-таки они лагерь! Пока он был пуст, но все признаки пребывания в нем какого-то количества людей в прошлом — были.

— Не один год здесь стойбище! — определили охотники, — Обжитое оно!

Были и странности, о чем и поведал подпоручику Нелюбин.

— Похоже, дикие это! — почесал в задумчивости затылок унтер.

— Какие еще дикие? — не понял Плещеев.

— Абреки. Из диких…

— Да объясни ты толком — что это еще за дикие абреки? — рассердился Юрий.

— Есть абреки… Ну, так у нас привычно называют всех горцев, кто воюет с нами. Но есть и настоящие абреки, те, кто принял абречество как жизненный путь. Временно ли, постоянно — то дело другое!

Как понял из рассказа подпоручик, настоящее абречество — это сродни добровольно принятому на себя обету: отринуть родственные связи; не гнаться за богатством в любом его виде, будь то просто добротная и качественная одежда, удобное и комфортное жилье. Семья — тоже побоку!

— У них только добрый конь ценится, да к оружию они очень трепетно относятся. Такой разбойник может просто ради бравады зарезать любого встречного. Плевать ему — кто это. И скот если угонит, то не ради достатка своего или продажи, а ради самого налета. Молодечество этакое! Их и местные-то терпеть не могут. Они же… как звери дикие — ничего не ценят, никому не подчиняются.

— Х-м-м… но сюда-то они пришли. К нам-то они лезли? Зачем? Если им плевать на все?

— Выходит с кем-то сговорились все же! — кивнул Нелюбин, — И вот этого… кто их сговорил — очен-н-но бы хотелось повстречать! Есть у нас с ним, о чем покалякать… Вдумчиво, неторопливо…

От тона с которым охотник произнес все это, у Плещеева по спине пробежал холодок.

«Наверное, не только башибузуки с выдумкой к таким разговорам подходят. У охотников — тоже вопросы накопились!».

— А как ты определил, что это — дикие? — спросил подпоручик.

— Да видно же: сам лагерь оборудован — тяп-ляп! Не по уму все устроено, на скорую руку. Не любят дикие абреки работать руками! К тому же… Любое имущество здесь, на Кавказе, — то, что поценнее, или вот — земля, постройки, будет иметь некие метки, вроде тавро, которыми они коней и другой скот метят. Либо значок какой, или резы заметные. Или вообще — шнурок особым образом повязанный, да хоть ленточка — на дереве там, или на кусте… Вон, посмотрите, ваш-бродь — дверь сакли чистая, на косяке — тоже ничего. Коновязь опять же — без пометок! Как есть — дикие здесь были…

А еще через три дня они нашли еще один лагерь, в чем-то похожий на предыдущий, только чуток побольше и все-таки поаккуратнее сделанный. Осторожно, чтобы не оставлять следов, охотники осмотрели лагерь.

— Человек десять поместятся свободно…, - начал Нелюбин.

— Макар! Ваш-бродь… Там эта… посмотреть вам надоть! — окликнул их один из охотников.

Глава 27

Вслед за проводником Нелюбин, Плещеев и урядник спустились чуть ниже от обнаруженного лагеря, к протекавшему здесь ручью. Берега его, местами пологие, а местами — довольно крутые, подчас до полутора метров высотой, обильно заросли кустами с только-только начавшей проклевываться листвой.

Подошли в промоине, которая отходила от ручья.

— Вон, сами гляньте! — кивнул на промоину охотник.

«Х-м-м… ну и что здесь? Промоина, частично залитая водой. Ветки мелкие сухие, листья прошлогодние, мусор разный лесной. Пакля какая-то еще… На что тут смотреть?».

Однако было видно, как унтер, а за ним и Ефим закаменели лицами.

«Да что они там увидели-то?».

— Ага… Это видно та баба с девчонкой, что бортника прошлогоднего жена и дочка, — кивнул Подшивалов.

Все еще не понимая, подпоручик снова уставился в промоину.

«Блядь такая! Да это же — не пакля вовсе! Это… спутанная русая коса. Вон… и голова чуть виднеется. А этот клочок… выходит вторая коса, что пожиже и поменьше?».

У Плещеева что-то захолодело в груди. Он постарался подышать пореже, отвел взгляд. Но ожидаемой вони не было.

— С прошлого лета лежат… Зверье уже почти все растащило. Вот я и говорю — дикие это. Нормальные черкесы — те хоть прикопали бы. А эти… даже зверей не побоялись привадить к лагерю. Совсем, суки, безголовые…

«Резать! Только резать таких. Никакой, блядь, пощады! Сколько девчонке-то было? Не помню, было ли это в том донесении. Нет… тут расшибиться надо, но этих тварей, что такое совершили… Сука. Сам ломтями бы покрошил!».

— Что делать-то будем? — покосился Ефим на Нелюбина, — Не дело это — так вот их оставлять. Похоронить надо! Свезти в Пятигорск, да родным передать… Чтобы на кладбище, как положено…

Как очнувшись, Плещеев проскрипел вдруг севшим голосом:

— Нет… К-х-а… к-ха… Не сейчас, говорю. Позже! Нам этих сук выловить нужно. А если сейчас поднимем тела… Заметят, всполошатся… Ищи их потом!

Нелюбин помолчал, не отводя взгляда от останков:

— Ваш-бродь правильно говорит. Похоронить — дело, конечно, правильное. И мы это сделаем. Но — позже! Отомстить зверям — еще нужнее! Иначе так и будут…

Они поднялись повыше. Унтер повертел головой в как будто сделавшимся тесным воротнике бешмета:

— И вот ведь суки какие бесшабашные… Ведь пост наш — вон за той горой! Опознал я эти места. По прямой если… версты три, не больше. А по дороге — пять от силы! Думаю, надо здесь троих моих людей оставлять. Чтобы высмотрели, да знак подали, когда курвы эти появятся.

Нелюбин раздумывал дальше:

— Да, точно. Троих. Двое останутся наблюдать, а один тишком через горку и на пост. А там еще пара моих сидеть будет. Гонца отправят, а мы уж от Пятигорска… Тут верст десять-двенадцать, не больше…