Без ума от леди - Джеймс Элоиза

Дарби ошеломленно заморгал. Возможно, он ошибся. И это действительно ребенок Майлза. А Эсме продолжала:

– Даже если родится мальчик, я не стану лишать вас наследства. Мы как-нибудь сумеем обойти закон о майорате [2]. Майлз наверняка поддержал бы меня в этом вопросе.

Внезапно Дарби разглядел другую Эсме под пеленой чувственности, защищающей ее подобно доспехам. Увидел ее исполненные беспокойства глаза, услышал ее слова и понял, что на самом деле ничего не знает о браке своего дяди. При мысли о том, что этот ребенок, который пока еще не появился на свет, действительно может стать наследником Майлза, по спине Дарби пробежал холодок.

Опустившись в кресло, он решительно произнес:

– Я должен извиниться перед вами, леди Ролингс. Мне очень стыдно признаться, что я действительно приехал сюда, движимый желанием выяснить, кто является отцом вашего ребенка. Простите, что я посмел усомниться в вашей честности.

– Прошу, зовите меня Эсме, – произнесла леди Ролингс, кладя ладонь на руку Дарби. – Я прекрасно понимаю вас. На вашем месте я тоже усомнилась бы. Дело в том, что мы с Майлзом приняли это решение о сближении незадолго до его кончины. Не понимаю, почему он не рассказал мне о своем сердце. Я знаю, что мы очень сильно отдалились друг от друга, но чтобы рисковать своей жизнью подобным образом…

– Он отчаянно хотел ребенка, – перебил ее Дарби. – Настолько отчаянно, что не принял увещевания доктора всерьез.

Пальцы Эсме крепче сжали его руку, и Дарби с беспокойством заметил, что ее глаза все еще полны слез.

– Вы правда так думаете? Никак не могу отделаться от мысли, что если бы он просто рассказал мне о состоянии своего здоровья, то сейчас был бы здесь, со мной. – Слезы перелились через край и заструились по щекам.

Дарби потрепал Эсме по плечу.

– Все хорошо, не надо плакать.

– Нет, не хорошо, – сдавлено запротестовала она. – Не хорошо! Я уверена, что в тот вечер он перенапрягся, вот почему его сердце не выдержало, когда… когда…

– Когда маркиз Боннингтон, к несчастью, ошибся дверью и вошел в вашу спальню. Судя по всему, шок от произошедшего спровоцировал сердечный приступ. Но Майлз сам рассказывал мне, что доктор выдвинул ему ультиматум…

– Знаю! – протяжно всхлипнула Эсме. – Я ходила к нему после смерти Майлза, и он сказал, что Майлз не должен был… не должен… Но Майлз ничего мне не сказал!

Эсме обессиленно уткнулась в плечо Дарби.

Как странно было ощущать прижавшийся к его боку огромный живот.

– Сомневаюсь, что его признание могло что-то изменить. Ведь доктор был уверен, что он протянет в лучшем случае до конца лета.

– Мне он сказал то же самое. Просто не могу поверить, что Майлз скрыл от меня… это.

– Он ужасно не любил огорчать людей, – произнес Дарби. – Поэтому и промолчал. Не хотел, чтобы вы были несчастны.

Эти слова вызвали новый поток слез. Голос Эсме звучал глухо и прерывисто, и Дарби смог лишь уловить обрывки фраз о том, что Майлз был к ней слишком добр и что она ни за что на свете… никогда… не… и…

Дарби продолжал молча гладить женщину по плечу. Прежде он весьма недвусмысленно заявлял, что брак его дяди и тети с трудом можно было таковым назвать, что они практически не разговаривали и не выносили общества друг друга. Но, очевидно, он ошибался.

Эсме искренне горевала по мужу, хотя они и не жили вместе в общепринятом смысле этого слова. Хотя она и флиртовала с каждым привлекательным мужчиной в Лондоне, а о романе ее супруга с леди Чайлд было известно всем вокруг.

Продолжая успокаивающе похлопывать тетку по плечу, Дарби вдруг отчего-то вспомнил о леди Генриетте Маклеллан – женщине, пришедшей на помощь Джози и Аннабель. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз видел ее в Лондоне. Возможно, ее отец решил, что она слишком остра на язык, чтобы стать кому-то хорошей женой. Ведь она ясно дала понять, что считает общение с ним ниже своего достоинства. Еще ни разу в жизни Дарби не сталкивался с тем, чтобы женщина обращалась с ним столь высокомерно и пренебрежительно.

А еще он ни разу в жизни не видел столь же прекрасной улыбки, как у нее. Когда леди Генриетта улыбнулась на прощание, выражение ее лица стало столь неотразимым, что у Дарби замерло сердце. Она напомнила ему парящую в небе птицу – изящную и грациозную.

Сидящая рядом с ним Эсме расправила плечи и промокнула остатки слез носовым платком.

– П-п-простите, – икая, пробормотала она. – Боюсь, в последнее время я слишком эмоционально на все реагирую. Я очень скучаю по Майлзу, и все это так… так…

– Я знаю, о чем вы, – поспешно перебил тетку Дарби, заметив, что ее голубые глаза вновь наполняются слезами. – Хотите, позову вашу служанку? Боюсь, гости начнут гадать, куда вы запропастились.

Эсме ошеломленно заморгала.

– О господи. Боюсь, мне потребуется изрядное количество рисовой пудры. Вы даже не представляете, сколько времени я трачу на то, чтобы скрыть следы своего плаксивого настроения.

С мгновение они просто смотрели друг на друга – безукоризненно одетый джентльмен с промокшим плечом и растрепанная беременная женщина с покрасневшими от слез глазами, – а потом дружно рассмеялись.

– Когда ваша собственная жена начнет увеличиваться в размерах, Саймон, вы поймете, что частые приступы слез – обычное дело.

– Жду, затаив дыхание, – торжественно произнес он, поцеловав кончики пальцев Эсме.

Глава 8

Легкий ужин в Розовой гостиной

Приложив немало усилий, Генриетта сумела дойти, ни разу не захромав, до небольшого стола в Розовой гостиной, на котором был сервирован легкий ужин. Комната представляла собой изящный прямоугольник с красивыми арочными окнами, выходящими в оранжерею. Эти окна служили лишь благообразию, но никак не обзору, а потому влюбленные парочки, ищущие уединения в оранжерее, могли не опасаться за свою репутацию. Леди Ролингс распорядилась расставить столики в очаровательном беспорядке, в то время как расположенный в дальнем конце гостиной буфет ломился от всевозможных деликатесов. Генриетта присоединилась к мачехе и ее закадычной подруге леди Уинифред Томпсон.

Когда в гостиную неторопливо вошел мистер Дарби, присутствующие разом замолчали. Если в «Золотой лани» он выглядел просто элегантно, то вечерний костюм из темно-красного бархата с замысловато завязанным галстуком и манжетами из тончайшего кружева, ниспадавшими на кисти рук, сделал его поистине неотразимым. По мнению Генриетты, этот наряд наверняка стоил целое состояние.

– О боже, – еле слышно выдохнула леди Уинифред. – Помню, мой отец тоже любил широкие кружевные манжеты, пристегивавшиеся к рукавам сорочки. Но мужчины давно уже не носят ничего подобного. Кому-то такие излишества могут показаться старомодными, но на самом деле это совсем не так, вы со мной согласны? Мой муж наверняка сочтет подобное одеяние женоподобным. – Леди Уинифред жеманно захихикала. – Но он такой ненаблюдательный.

Генриетта была с ней полностью согласна. Мистера Дарби в кружевах никак нельзя было назвать женоподобным. За прошедшие годы она повидала немало дебютанток, сумевших подыскать себе мужа или не нашедших достойную пару, и все они неизменно восхищались изысканными лондонскими денди, такими восхитительно благопристойными и совершенно непохожими на неотесанных жителей Уилтшира. Генриетта всегда считала эти рассказы сильно преувеличенными.

Она рисовала в воображении изнеженных щеголей, неловко семенящих по лондонским мостовым на своих высоких каблуках. Однако эти образы оказались так далеки от правды. Генриетта и представить себе не могла, что в мире существуют такие мужчины: с переливающимися в отблесках свечей волосами и невероятно высокими скулами, обладающие томной элегантностью, свидетельствующей о сдержанной силе. И мужественности.

Одежда мистера Дарби была явно изготовлена в Лондоне. Он носил ее со сдержанной мужской грацией и при этом не казался привередливым. К примеру, не носил перчаток. А его волосы, гораздо более длинные, нежели у жителей Уилтшира, были собраны с помощью ленты.