Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

Николетт никогда не мечтала о роскоши, но сейчас с грустью подумала, что могла бы жить не хуже. Но судьба уготовила ей самый незавидный жребий — убогое жилище вместо замка, тяжкую работу вместо музыки и стихов, насилие вместо любви. Едва-едва она сдержала слёзы, закипающие под веками.

«Нельзя роптать на Бога. Он один знает, как лучше, — сказала Николетт сама себе. — Урсула, например, гораздо несчастнее меня».

В гостях у Мелинды была ещё и Берта де Суэз, кузина Окассена по его дяде Гийому. Три молодые женщины очень приятно провели время вместе. Сначала ели медовые конфеты, пастилу и варенье, болтали о милых пустяках, обсуждали новости и слухи. Потом Мелинда принесла лютню в вышитом чехле.

— Не откажетесь ли вы сыграть для нас, мадам де Витри?

Николетт без смущения взяла лютню. Правда, она знала только старинные баллады, которым учил её покойный отец Окассена. Но слушательницам очень понравилась её манера играть — легко, задумчиво, как будто она сочиняла мелодию на ходу.

— У вас пальцы прирождённой музыкантши, — с восхищением сказала Мелинда.

Она взяла лютню из рук Николетт и сама заиграла. Музыка так и лилась из-под её рук — красивая, но такая печальная, что сердце невольно сжималось.

— Узнаёте? — спросила Мелинда.

— Нет. А что это?

— Это баллада «Окассен и Николетт». Разве вы не читали этого романа?

Николетт грустно покачала головой.

— К сожалению, нет. Хотя нас и окрестили в честь этой книги.

Она рассказала новым подругам историю рождения Окассена. Кузина Берта что-то слышала об этом, а Мелинда только сейчас узнала и удивлённо покачала головой.

— Поразительно! Как будто сам судьба вас предназначила друг для друга.

Николетт на миг замерла, но тут же справилась с собой и спокойно произнесла:

— На всё божья воля.

Молодые женщины перекрестились. Потом Мелинда встала и вынула из ларца на столе футляр, обтянутый тёмным шёлком.

— Это роман «Окассен и Николетт». Прочитайте дома, я уверена, что вам понравится. Это красивая история любви, правда, совсем непохожая на вашу.

Вечером того же дня семейство Витри устроилось у очага. Мадам Бланка и Урсула пряли, а Окассен просто сидел рядом с Николетт. Она читала вслух:

Жил в Бокере Окассен

За оградой гордых стен.

Полюбил он Николетту,

Захотел женою взять,

Но отец невесту эту

Сжить готов совсем со свету,

Увещает сына мать:

«Ты безумец! Пусть она

И прекрасна, и стройна,

Только знай: она из плена

Куплена близ Карфагена.

Не роняй свою ты честь —

Познатней невесты есть».

«Мне других невест не надо,

В ней одной моя отрада...

— А ведь так и получилось, матушка! — воскликнул Окассен. — Вы как будто знали, когда выбрали мне это имя!

Мадам Бланка растроганно вытерла глаза.

Между тем, Мелинда де Гюи рассказал об очаровательной жене де Витри своим подругам, жёнам окрестных баронов. И Окассена стали приглашать на пиры и охоты, нарочно, чтобы посмотреть на красавицу. Постепенно его приняли все, кроме графа де Брешан, и жизнь молодых супругов стал не так мучительно тосклива. Мелинда де Гюи стала близкой подругой Николет. Они ездили друг к другу чуть ли не каждый день и делились всеми секретами.

Глава 12. Ревность

Нотариус Рамонтен прямиком из Гиени отправился в крепость, где служил Бастьен. Они сверили добытые сведения, и в сердце Бастьена засветился луч надежды. Прадед бабки Николетт по отцу, Франсуа де Мальсер, состоял в браке с некоей Бланшфлёр, в девичестве де Витри. Как вычислил Рамонтен, она приходилась Окассену двоюродной прабабкой.

— Но это родство дальше седьмого колена, сказал Рамонтен. — Церковь допускает такие браки. Получается, что они восьмиюродные, то есть, уже не родня друг другу.

Бастьен готов был плакать от отчаяния. Тем не менее, снабдив Рамонтена деньгами, он отправил его в Реймс, к архиепископу для совета по этому щепетильному вопросу. Сам же, проведя в крепости осенний смотр оружия, отправился к Николетт.

Тем временем в Витри разворачивались всё более странные и мрачные события. Сначала у Николетт состоялся разговор с маркизом де Гюи. Он догнал её, когда она возвращалась от Мелинды домой. Ехала одна верхом — на этой части дороги не встречалось ни диких зверей, ни разбойников, поэтому Николетт не брала с собой слуг.

— Мадам де Витри! Подождите, прошу вас! — крикнул Гюи.

Он скакал в сопровождении своего оруженосца, но оставил его шагах в ста позади, и подъехал к Николетт один.

— Что случилось, господин маркиз? — испуганно спросила Николетт. — У Мелинды схватки?

— С ней всё в порядке, — усмехнулся Гюи, ухватившись за повод коня Николетт. — Это я хотел поговорить с вами.

— Слушаю вас, господин маркиз, — удивлённо ответила она.

Гюи посмотрел в лицо Николетт своим единственным глазом, и взгляд его был хитрым и вместе с тем печальным.

— Я не мальчик, мадам де Витри, — быстро проговорил он. — Я намного старше вас и вашего супруга. Молчать о своих чувствах не хочу и не считаю нужным. Тем более, что я в них не сомневаюсь.

— О каких чувствах вы говорите? — настороженно спросила она.

— Я влюбился в вас, крошка. Да что там! Я с ума схожу по вас. Ещё с тех пор, как вы окатили меня водой во время той ссоры. Раньше я полагал, что Мелинда красивее всех женщин во Франции. А теперь понимаю, что вы — прекраснейшая из прекраснейших. И такое сокровище принадлежит мальчишке, грубому щенку, который ничего не смыслит в искусстве любви...

— Довольно, сударь, — сказала Николетт, пытаясь отобрать у него повод. — Я поеду. Вы сами понимаете, что это нехорошо.

— Да ведь вы не любите его! — с жаром воскликнул Гюи. — Он насильно лишил вас счастья. Достоин ли он вашей верности? А я буду боготворить вас. Срублю для вас тысячу голов, добуду тысячу сундуков золота...

— Пустите меня, господин маркиз! — сердито сказала Николетт. — Я не хочу слушать такие недостойные речи.

— Погодите, — вновь притягивая её коня к себе, сказал Гюи. — Два слова. Неужели вы думаете, что этот сопляк Витри способен раскрыть вам настоящее блаженство любви? Я мужчина, я прошёл огонь и воду, и для вас готов разбиться в прах. Доставлю вам райское наслаждение. Поверьте, я это умею!

— Да отпустите же меня!

Николетт ударила его рукояткой плётки по плечу, вырвала поводья и погнала коня во весь опор.

— Ну, берегись, дрянь! — крикнул ей вслед Гюи.

Он был из тех людей, что не признают отказов и поражений. Следовало, наверное, обходиться с ним осторожно и хитро, но Николетт этого просто не умела.

Потянулась череда дождливых, тёмных, отчаянно скучных дней. Дороги размыло, и молодые супруги Витри вновь сиднем сидели дома. Николетт потеряла аппетит, тем более, что и пища была плохая — солонина и репа, ржаная каша да капуста. Окассен не ездил на охоту из-за дождей, поэтому не мог добыть свежего мяса.

— Хочешь, зарежем курицу? — спросил он.

Но Николетт грустно покачала головой. А мадам Бланка тотчас заворчала, что каждая сейчас курица на счету, и надо беречь их, иначе и яиц не будет. Николетт сидела в сырой полутёмной трапезной, пряла, ткала, напевала, и в голосе её звучала смертельная тоска.

Она ждала Бастьена. День и ночь думала о нём, молилась, чтобы Бог послал им удачу. И сама понимала, что молитвы не будут приняты — нельзя просить о грехе. Надежда почти оставила её. И особенно страшно было подсчитывать срок прихода «больных дней». В последний раз они были четыре воскресенья назад. Если не начнутся со дня на день, значит, конец всему.

Николетт пила горячее молоко с мёдом, чтобы сосуды расширились поскорее. Грудь у неё нестерпимо болела, от прикосновений Окассена к горлу подступала тошнота. Николетт понимала, что все признаки неблагоприятны, и разум её мутился от ужаса.