Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— Пожалей меня, Господи! Спаси, святая дева! — шептала она, склоняясь над ткацким станом.

Окассен в эти тяжёлые дни был сам не свой. Николетт заметила, что с ним творится что-то неладное, когда он вдруг сбежал по лестнице сверху и бросился к огню. Руки у него дрожали, рот был перекошен. Мрачная осенняя темнота пугала его до полусмерти.

Он боялся один подниматься в спальню, выходить во двор после наступления сумерек. Везде, где в углах старого дома клубился полумрак, Окассену чудились кошмары —призраки, рогатые тени, мохнатые руки. Потом он сказал Николетт, что видел в кухне чужого мужика в лохмотьях. Очевидно, в дом забрался разбойник.

— Если поймаю его, зарублю на месте! Я знаю, его подослали, чтобы навести на меня порчу, — говорил он с полной уверенностью в правдивости своих слов.

Николетт, погружённая в собственные переживания, не хотела даже думать о его страхах. Но странное поведение Окассена поневоле тревожило её. Раньше кошмары приходили к нему только по ночам, и она легко успокаивала его ласковыми словами или сказкой. А теперь он и днём шарахается от каждой тени. И эти дурацкие выдумки о разбойнике и порче! Несколько раз она вместе с Окассеном обыскивала все углы и ниши на кухне, потом с факелом в руке выходила во двор под дождь.

— Ну, сам видишь, тут никого нет!

Потом она застала Окассена прячущимся у дверей кухни, он стоял, держа наготове боевой топор, оставшийся ещё от его деда.

— Бог с тобой, да ведь там пусто! Кого ты караулишь? — раздражённо воскликнула она. — В конце концов, ты убьёшь кого-нибудь из слуг из-за своего бреда!

— Ты что, считаешь меня чокнутым? — заорал он. — По-твоему, я выдумываю?

И влепил ей пощёчину. Николетт расплакалась и ушла в спальню. Он пришёл следом и заговорил умоляющим голосом:

— Прости меня, милая! Я не хотел обидеть тебя, просто сорвался. Поверь, в кухне, правда, прячется злодей. Думаю, Урсула его впускает. Я на днях опять видел, как она разговаривает сама с собой.

— Оставь меня в покое! — простонала она. — Мне уже жизнь не мила из-за тебя!

Тогда он рухнул на колени, обхватил её ноги и стал повторять плачущим голосом:

— Прости меня, прости, прости...

— Хорошо, — испуганно ответила Николетт. — Я прощаю тебя, встань, пожалуйста.

Но на следующий день получилось ещё хуже. Он вбежал со двора, как будто за ним гналась стая волков. В доме никого не было, кроме Николетт, сидевшей в трапезной за шитьём. Мадам Бланка с Жилонной отправилась навестить своего брата Гийома. Урсула и слуги-мужчины были заняты во дворе со скотиной.

— Что такое? — испуганно спросила Николетт.

— Там, в конюшне, — тяжело дыша, проговорил он. — О, как мне страшно, Николетт! Поди сюда!

Она неохотно встала, и он тотчас схватил её за руку.

— Пойдём наверх. Пойдём в спальню, — быстро сказал он.

— Зачем?

Окассен обнял её, прижался лицом к её груди.

— Я хочу тебя. Мне не по себе, это меня успокоит.

— Сейчас? Среди бела дня? — возмущённо спросила она, пытаясь вырваться из его рук.

— Да, а что такого? Ты моя жена, ты обязана делать это, когда мне нужно!

Она всё-таки вырвалась и попыталась снова сесть на лавку. Но Окассен схватил её и поволок за собой с такой силой, что чуть не вывернул ей запястье.

— Больно! Отстань от меня! — закричала Николетт и ударила его кулаком по плечу.

Тогда он схватил её за волосы, подтащил к столу и согнул так, что она прижалась к столешнице грудью. Несколько минут они отчаянно боролись, но когда он с силой заломил ей назад руку, Николетт была вынуждена сдаться. Окассен взял её стоя, так грубо и злобно, что Николетт рыдала в голос.

В какой-то момент за дверью послышались быстрые шаги. Явно Урсула пришла со двора на шум. Она видела этот ужас, но побоялась вмешаться. Обессиленная Николетт сползла на пол в рыданиях.

— И я не буду просить прощения за это, — надменно сказал Окассен. — Ты сама виновата, ты меня не слушалась.

Николетт плакала даже не из-за отвратительного насилия. К этому она уже привыкла. Минуло пять воскресений и ещё четыре дня, а регулы не пришли. Последняя надежда рассыпалась в прах.

— Хочешь, я попрошу у повитухи то зелье? — спросила Урсула, когда Николетт рассказала ей.

Та вздрогнула и перекрестилась.

— Ты с ума сошла? Чтобы я пошла на такой грех?

Отвернувшись, Урсула пожала плечами. Она уже знала от Николетт, что Бастьен ищет способа добиться развода. Но зачем ему будет нужна женщина с чужим приплодом?

— Ну, да, ты же говоришь, что все дети нужны Богу, — мрачно усмехнулась она. — А как по мне, дети, зачатые вот так, будут несчастны всю жизнь.

— Замолчи! — испуганно проговорила Николетт, закрыв живот ладонью, как будто защищая его от слов Урсулы. — Как бы то ни было, а я сделаю своего ребёнка счастливым!

Окассену она рассказала лишь на следующее утро, как только он проснулся. Лицо его мгновенно просияло, он обнял Николетт и поцеловал раз сто подряд.

— Как же я счастлив! Надо заказать аббату благодарственную мессу. После завтрака я съезжу к нему.

Николетт попыталась улыбнуться, но не смогла. Окассен заметил это и спросил, что с нею.

— Тошнит, — ответила она. — И живот тянет.

— Пожалуй, пока не надо тормошить тебя, — сказал он. — Я слышал, на первых месяцах это вредно.

Николетт почувствовала невероятное облегчение, точно её выпустили из тюрьмы. А в полдень ей доставили письмо от мадам де Гюи. Мелинда приглашала её к себе, потому что сильно соскучилась, и потому что — эта фраза была написана красными чернилами: «Вас ожидает здесь некто очень интересный». Сердце Николетт радостно подпрыгнуло. Она поняла, что это Бастьен.

Он остановился у дяди Ролана. И там же ему рассказали, что супруги Витри восстановили связи с обществом, и Николетт стала хорошей подругой Мелинды. Бастьен немедленно поспешил в Гюи. Благо, самого маркиза не было дома, а Мелинда с радостью приняла бывшего поклонника. Он напоминал ей о временах, когда она была незамужней, свободной, и сводила с ума своей красотой всех окрестных мужчин.

— Конечно, я помогу вам, — сказала Мелинда. —Я слишком хорошо понимаю, как это — выйти замуж против своей воли.

Её красивые глаза на миг замутились печалью. Если бы повернуть время вспять, она бы выбрала в мужья Окассена де Витри. Он казался ей настоящим рыцарем из романов — отважным, красивым, даже его странная придурь представлялась ей благородной экзальтированностью. Но судьбу не переписать! А вот Николетт и Бастьену ещё можно помочь.

Они бросились друг к другу в объятия и долго стояли так, света вокруг не видя. Прижимаясь к груди Бастьена, Николетт почувствовала, что он плачет. Он не всхлипывал, не дрожал, но сердце у него стучало быстро-быстро. Николетт подняла лицо и увидела, что глаза у него влажные.

— Я нашёл крошечную зацепку в родстве, Николетт, — быстро сказал он. — Если с этим ничего не получится, мне остаётся только украсть тебя и увезти в Венгрию.

— Наверное, ты теперь не пожелаешь, — тихо произнесла она.

И положила ладонь на живот. Дальше и объяснять не понадобилось. Лицо Бастьена застыло. Но он тут же совладал с собой и решительно сказал:

— Я бы взял тебя и с десятью детьми, лишь бы ты была со мной.

Столько нужно было рассказать друг другу, но они поминутно прерывались для поцелуев. А потом одновременно сели на кровать и напрочь забыли о словах. Насладиться не могли ласками, которые так долго приберегали друг для друга, о которых мечтали все семьдесят ночей разлуки.

— Я как будто была в страшном сне, и только сейчас проснулась, — сказала Николетт, не открывая глаз. — Только с тобой я могу чувствовать это блаженство, свет мой!

Она села, прислонившись виском к его плечу. И спросила тихо:

— А ты спал в это время с другими женщинами?

— Да ты что, Николетт? Как бы я смог?