Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— Чтоб тебе родить твоих детей в таких муках, как я тебя, дрянь! — сердито ответила Урсула. — И пусть они потом тоже тебя не любят!

— Урсула, покойся Бога! — строго сказала Николетт. — Что ты говоришь ребёнку? Какие вы, право, все жестокие!

Она взяла Бланку за руку и увела к себе в спальню. Благо, Окассен внизу играл в шахматы с Мишелем, а мальчики убежали во двор. Николетт умыла девочку, расчесала ей волосы и, заплетя их в косы, уложила кольцами на висках. При этом она болтала с Бланкой о всякой детской чепухе, и вскоре та заулыбалась.

— Тётушка, а у вас будет мальчик или девочка? — спросила она.

— Не знаю, зайка. Как Бог даст.

— Почему у вас одни мальчики?

— Так получается, — улыбаясь, ответила Николетт.

— Я не хочу, чтобы у меня были дети, — вдруг сказала Бланка задумчиво.

— Почему? — удивилась Николетт. — С детьми так весело! Мне бы было очень скучно без вас.

— Мамка говорит — это страшные муки.

— Ну, не это вовсе не обязательно, — сказала Николетт, обнимая девочку. — Вот у меня дети легко рождаются, без всяких мук. А твоей маме просто не повезло в первый раз. Вы с ней обе чуть не погибли. Ты не обижайся на неё, детка.

Бланка посидела молча, глядя в пол.

— И на отца не обижайся. Ты же знаешь, как сильно он болел. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.

Бланка молчала. Едва речь зашла об Окассене, лицо её помрачнело, в глазах отразилось недетское страдание.

— Иди ко мне скорее, — позвал Окассен, как только Николетт сняла перед сном платье.

— Подожди минутку. Если я не заплету волосы, они за ночь ужасно спутаются, — возразила Николетт.

Но он схватил её за руку и увлёк на кровать.

— Пожалуйста! Я так соскучился по тебе! Ведь мы же не делали этого, пока я болел, верно?

— Ну, пару раз было, — смущённо сказала Николетт.

— Что, правда? — недоверчиво спросил Окассен. — И тебе не противно было делать это с сумасшедшим?

— Ты для меня всегда оставался моим мужем, — просто ответила она.

Он поцеловал ей обе руки, тихо сказал:

— Прости меня за всё, чем я перед тобой виноват.

— Ты же знаешь, я не умею долго держать зло. Брось эти разговоры! Утоли мой голод, поверь, он ничуть не слабее твоего, — с улыбкой сказала Николетт.

И сама сбросила с себя рубашку. Лишь глубоко за полночь они выпустили друг друга из объятий с тем, чтобы снова обняться уже для сладкого сна.

— Никогда в жизни я не был так счастлив! — прошептал Окассен.

Николетт не слышала, она уже спала и даже видела сон — цветущий луг, по которому скачут верхом два юноши-подростка, один брюнет, другой — русый. И мелкие птички вылетают из травы, и воздух пьяный и сладкий, каким бывает только в середине лета.

Она проснулась, как обычно, с первыми лучами солнца, и обнаружила, что впервые в жизни спала без рубашки.

— Боже, какой стыд, — пробормотала она, и испуганно обернулась — не разбудила ли Окассена.

Оказывается, он проснулся одновременно с ней, и тотчас притянул её к себе.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Прекрасно! Не волнуйся, Мишель сказал, что сильных приступов больше не будет. Если появятся какие-то признаки, нужно пить лекарства и много спать.

— Я знаю, но всё-таки...

Николетт попыталась надеть рубашку, но он удержал её.

— Зачем? У тебя и утром есть супружеские обязанности.

Она тихо засмеялась в ответ. Потом они ещё полежали немного в обнимку, и Окассен рассказывал, что собирается купить земли за рекой, которые принадлежали семье маркиза де Гюи. Его дети ещё малы, и долго не смогут вести хозяйство сами, а их опекунам вряд ли охота заниматься землёй.

— Я хочу развести там овец. Будем стричь шерсть и продавать в город. Потом я построю на том берегу дом, это будет для Робера, когда он женится.

Поскольку Николетт молчала, он потряс её легонько за плечо.

— Ты не заснула, детка?

— Нет. Я думаю, ты должен помириться с Бланкой, Окассен.

— Это как?

— Ты её сильно обидел, она вчера весь день поплакала.

Он нахмурился и тихо ответил:

— Я не люблю этого ребёнка. Ничего не могу с собой поделать. Когда вижу её, мне невыносимо стыдно перед тобой и Урсулой.

— Когда ты был блаженным, ты целовал её, сажал с собой за стол, называл принцессой, — печально сказала Николетт.

— Перестань! — он закрыл лицо руками и прерывисто вздохнул. — Не напоминай мне про это время! Я бы хотел навсегда уехать отсюда, туда, где никто не видел меня безумным...

— Тебе стыдно за себя? А Бланка гуляла с тобой за руку по деревне, не стесняясь того, что отец у неё сумасшедший. Она ухаживала за тобой, как взрослая, кормила с ложки, даже в нужник водила.

— О, Господи! — пробормотал он.

— Когда люди графа хотели забрать тебя, она выскочила им навстречу с копьём.

— А мальчики? — еле слышно спросил он.

— И мальчики тоже. Робер сказал им: «Вы не тронете отца, сначала вам придётся перебить нас». Ты хорошо воспитал своих детей, они любят тебя. И Бланка, пожалуй, больше всех.

Окассен помолчал. Потом сказал, не глядя Николетт в лицо:

— Хорошо, я постараюсь это уладить.

Она молча поцеловала его в висок.

После завтрака мадам Бланка отправилась с Мишелем и Анной в Суэз, чтобы представить, наконец, племянника тамошним родственникам. Окассен вместе с Маризи объехал поля, побеседовал с сельским старости и лесничим. Вернувшись, сказал Николетт, что она прекрасно справлялась без него, и все дела в полном порядке.

— Я знаю, — спокойно ответила она.

— Скоро обед?

— Через час. Мы не будем ждать матушку и Мишеля, они сказали, что останутся в Суэзе до вечера.

— Хорошо. Тогда я потренирую детей, а то они, наверное, все приёмы забыли.

Робер и Дени с восторженными криками выбежали во двор и продемонстрировали Окассену свои новые мечи.

— А прежний меч я отдал сестре, — сообщил Робер.

— Ну, и правильно. Кстати, где она? Позови её, пусть тоже тренируется, — распорядился Окассен.

Робер обегал весь двор, заглянул в кухню. Бланки нигде не было. В конце концов, мальчик обнаружил её в детской, где она сидела в компании няньки и маленького Тьерри и рассказывала им свои страшные сказки.

— Отец позвал тебя фехтовать, — радостно сказал Робер.

Бланка мигом насупилась и ответила мрачно:

— Не хочу. Я не мальчишка, чтобы драться.

После обеда она подошла к Николетт и попросила, нарочно громко, косясь в сторону Окассена:

— Тётушка, вы мне давно обещали дать маленькую прялку.

— Конечно, дам. Прямо сейчас? — удивлённо спросила Николетт. — Твои братья собирались заняться чтением и письмом. Разве ты не хочешь?

— Нет, — упрямо сказала Бланка. — Девчонкам грамота ни к чему.

Окассен вспыхнул, но промолчал. Робер бросился вслед за Бланкой.

— Ты на меня за что-то обиделась, сестрица? — умоляюще спросил он.

— Не на тебя, — хмуро ответила она и побежала по лестнице вслед за Николетт.

В спальне Николетт открыла большой сундук и вытащила из него половину содержимого, пока не добралась до старых детских вещей, в числе которых была маленькая прялка.

— Вот, держи. Ты в самом деле не хочешь учиться с братьями, детка? — ласково спросила Николетт.

— Не хочу. У девушки должна быть гордость. А это что, тётушка?

Она заметила среди детских вещей игрушечного кролика, сшитого из белого меха.

— Это бабушка сшила для твоего отца, а он подарил мне.

— Зачем отцу кролик? — недоверчиво спросила Бланка.

— Ну, он же маленький тогда был, примерно, как наш Дени, — засмеялась Николетт.

— И такой же вредный, как сейчас? — съязвила Бланка.

— Ох, ещё хуже! Спать без сказки отказывался, ел только лакомства, ревел из-за каждой ерунды...

Бланка слабо улыбнулась и спросила:

— Можно, я себе возьму этого кролика?

— Конечно, бери. Я уж и забыла, что он тут лежит.