– Я ничего не подозреваю. Я знаю, – голос Виктора прозвучал хрипло. – Я знал о вас. Она мне все рассказала перед… перед самой…
Николас сделал вид, что это удар для него. Он откинулся на спинку стула, позволив на лице отразиться шоку и горю.
– Она рассказала? – он сглотнул. – И что же она сказала? Что мы были любовниками? Что мы встречались за твоей спиной?
Виктор молча кивнул, его лицо исказилось от гримасы боли.
– Она солгала тебе, Витя, – тихо, но четко произнес Николас. – Солгала, чтобы ранить тебя в последней ссоре. Да, мы поссорились той ночью. Из-за тебя. Она кричала, что ты уделяешь ей мало внимания, что вся жизнь – это только бизнес. Она была в истерике! Я предложил подвезти ее, чтобы успокоить. Всю дорогу она твердила одно: «Витя никогда мне не простит, он подумает самое худшее». Она боялась твоего недоверия больше всего на свете! А я… я пытался ее убедить, что ты ее любишь, что все наладится. И вот чем это кончилось.
Он умолк, дав словам повиснуть в воздухе. Давая Виктору пережить эту ложь, облеченную в одежды правды.
– Не верю тебе, – прошептал Виктор, но в его голосе уже не было прежней уверенности, а лишь отчаянная надежда поверить.
– Поверь, – Николас наклонился вперед, его голос стал настойчивым, почти гипнотическим. – Поверь мне, как верила она в ту последнюю минуту. Потому что она успела сказать мне кое-что. Ее последние слова были о тебе. И о Эве.
Виктор замер, затаив дыхание. Его защитная стена дала трещину.
– Что… что она сказала?
– Она сказала: «Скажи Вите… пусть он… пусть он их объединит. Ради Эвы. Это мое последнее желание»… – Николас сделал паузу, наслаждаясь моментом. – Она не успела договорить, Витя. Но я понял. Она говорила о бизнесе. О вашем общем деле. Она хотела, чтобы ты нашел способ сохранить его для дочери, сделать его нерушимым. Она просила тебя об этом. Умирая.
Это была гениальная ложь. Он играл на самом святом – на последней воле погибшей жены, на отцовской любви и чувстве вины самого Виктора.
Виктор закрыл лицо руками, его плечи затряслись. Он плакал. Плакал о жене, о своей боли от неправильных подозрений. Николас наблюдал за этим с внутренним торжеством. Он почти победил.
– Я не знал. – глухо прошептал Виктор. – Я думал.
– Хватит думать, – мягко, но властно перебил его Николас. – Хватит страдать. Давай выполним ее волю. Давай сделаем так, как она хотела. Я помогу тебе. Я обязан помочь. Ради нее. Я разработал все детали. Доверься мне, как ты доверял мне раньше. Давай заключим сделку. Ту самую, о которой она мечтала.
Он не стал озвучивать условия. Не сейчас. Сейчас нужно было дать Виктору утонуть в этом облегчении, в этой лживой благодарности за «спасенную» память о Кате.
И пока Виктор, сломленный и благодарный, пожимал ему руку, Николас смотрел поверх его головы в окно, на темные воды Невы.
«Поверил, – ликовала его черная, холодная сущность. – Поверил, как наивный мальчишка. Ты всегда был таким, Витя. Доверчивым. Она выбрала тебя за твою «честность». А я… я выиграю именно за ее отсутствие. Ты подпишешь все, что я предложу, потому что тебе будет казаться, что ты исполняешь ее последнюю волю. И я заберу все. И дело, которое мы строили вместе, и твою дочь. И твое спокойствие. Я струсил тогда, у «Северной». Но сейчас – нет. Сейчас я выиграю».
Расчетливый ход Баринова сработал безупречно. На следующее утро он явился в офис «Соколов Тревел» с портфелем, в котором лежали тщательно подготовленные документы, чтобы обсудить с Виктором «последнюю волю Кати» в деталях. Но в приемной его встретила растерянная Алла Васильевна.
– Виктора Леонидовича ночью забрала «скорая» – выдохнула она, не в силах скрыть дрожь в голосе. – Сердце. Врачи говорят, кризис. Он в реанимации и к нему никого не пускают.
Внутри Николаса все похолодело от ярости. Не сейчас! Все могло рухнуть в самый последний момент. Если Виктор умрет, не подписав бумаги, все перейдет к Эве, и его многолетний план пойдет прахом. Если же он выживет, но останется недееспособным, возникнут опекуны, суды, вопросы… Нет. Он не мог этого допустить.
– Это ужасно, – произнес он с подобранной на лету искренней скорбью. – Но есть дело, которое не терпит отлагательств. Личное дело Виктора. Он ждал этих документов. Это было важно для него. Для памяти Екатерины.
Алла Васильевна, верная своему боссу до мозга костей, колеблясь, все же дала ему адрес клиники. Этого было достаточно.
Через час Николас Баринов уже стоял в полутемной палате рядом с телом Виктора, опутанным проводами и трубками. Тот был без сознания, под действием сильнейших седативных препаратов. Рядом, стараясь не смотреть на Баринова, нервно переминался нотариус – молодой, подобранный им за большие деньги специалист, не задающий лишних вопросов.
– Виктор, друг – начал Николас театральным шепотом, обращаясь к бессознательному другу. – Ты должен это подписать. Ради Кати. Ты же обещал.
Он взял его ослабевшую, безвольную руку и, с помощью нотариуса, который бледнел с каждой секундой, вложил в нее дорогую перьевую ручку. Ведя его рукой, как рукой марионетки, Николас вывел на последней странице документа шаткое, кривое, но юридически значимое подписание: «В. Л. Соколов».
Нотариус, стараясь не дрожать, поставил печать и свою подпись.
Теперь оставалось только ждать. Ждать, когда Виктор либо умрет, либо официально отойдет от дел по состоянию здоровья. Баринов надеялся на второе – это было бы более изящно и менее подозрительно.
Он ждал десять долгих лет.
Десять лет, в течение которых Николас из-за границы по кирпичику выстраивал свою новую реальность, готовя почву для своего триумфального возвращения.
И вот этот день настал. Завтра его ждут в Питере. Самолет, билеты, люкс в «Астории» – все уже куплено и ждет его. Оставалась лишь одна, последняя малость. Перед отлетом он заехал к Матильде.
Матильда была его личным антидепрессантом. Дорогой, эффективным и абсолютно без эмоциональным. Профессионал своего дела, она специализировалась на снятии стресса у сильных мира сего. Ее квартира в центре Женевы была таким же его кабинетом, как и офис, – местом, где он приходил в себя, восстанавливал контроль и сбрасывал накопившееся нервное напряжение.
Его не интересовали ее разговоры, ее прошлое или ее чувства. Его интересовало ее идеальное, тренированное тело и ее безразличное мастерство, которое позволяло ему на несколько часов забыть обо всем: о призраке Кати, о бледном лице Виктора в больничной палате, о собственной, вечно грызущей его пустоте.
Он вышел от нее глубокой ночью, холодный, собранный и абсолютно готовый к завтрашнему дню. К дню, когда он, наконец, получит все, что, как он считал, принадлежало ему по праву.
Он смотрел на огни города, отражавшиеся в темных водах Роны, и чувствовал лишь ледяное удовлетворение хищника, уверенного в своей победе. Завтра начнется его игра. И он был готов играть в нее до конца.
Глава 5. Дамир Майер
Рождение Дамира стало единственным светлым и искренним событием в браке Николаса Баринова и Илоны Майер. Для Илоны, женщины с тонкой душевной организацией и глубокой меланхолией, сын стал спасением, смыслом существования. Она не чаяла в нем души и, предчувствуя, что не сможет дать ему достаточно тепла в будущем, старалась компенсировать это всем, что было в ее силах.
