Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

Вкус был потрясающий, словно дымное, сладковатое солнце разлилось по языку. Глаза защипало, может, от вкуса, но скорее от благодарности.

— Спасибо, — прошептала я, проглотив первый кусочек.

Он кивнул, и мышца на его челюсти дернулась под бородой. Мое сердце заплясало в груди.

— Каз, Эзра, — Смит подошел к своему пальто в углу и достал из внутреннего кармана потертый кожаный мешочек с монетами. Швырнул его Казу на колени — мешочек глухо шмякнулся, тяжелый настолько, что мог бы больно ударить, но Каз и бровью не повел. — В Тесу. Купите еды и питья на всех нас.

Эзра открыл рот, чтобы возразить:

— Но Теса почти в день пути к юго-западу…

— Значит, вернетесь завтра к закату, если уйдете сейчас, — холодно отрезал Смит. — Захотите — сделайте короткий привал. Вы справитесь.

Я видела, как плечи Эзры опустились в раздраженном смирении.

— Финн, — Смит повернулся к младшему из братьев Синклер. — Думаешь, осилишь сегодня охоту?

— Сделаю все, что смогу, — Финн кивнул без возражений и повернулся к Джемме. — Хочешь пойти со мной? — его красивое лицо озарила теплая полуулыбка.

Уголки губ Джеммы едва заметно дрогнули, когда она начала подниматься. Мое сердце затрепетало, я радовалась за нее, но ее взгляд скользнул ко мне, и в глазах на миг вспыхнула тревожная тень. Следом к Смиту. Плечи ее напряглись. Если бы она ушла, я осталась бы с ним наедине. И хотя сама мысль об этом пугала меньше, чем должна была, я знала: Джемма никогда не оставит меня одну.

— Я останусь, — ее ладонь легла мне на руку, и она прищурилась на Смита, он безразлично встретил ее взгляд. — С Ари.

Финн ненадолго ушел, а вернувшись с крупным зайцем, вызвал во мне горький стыд. Я никогда даже не пыталась добыть еду сама, хотя для него это оказалось таким простым делом. Для всех них, наверное, тоже. Теперь я сидела за столом бесполезной обузой, кутаясь в одеяло, пока Джемма и Финн спорили, нужен ли нож, чтобы снять с зайца шкуру.

— Шкурка тонкая, — Джемма потянулась к зверю. — Просто ломаешь лапки, хватаешь пальцами и тянешь.

Я содрогнулась от увиденной картины и отвернулась, ведь понимала, что когда-нибудь придется учиться таким вещам, но решила: точно не сегодня. Мясо, которое мать приносила на обмен, а его было мало, всегда приходило уже освежеванным и разделанным. При жизни Филипп сам охотился и обрабатывал дичь; впервые я почувствовала облегчение оттого, что он ничему меня не научил. У меня не было ни малейшего желания разбирать живое существо на части.

— Нужно сначала сухожилия подрезать хорошим клинком, — Финн вздохнул и выдернул мертвого зайца от ее рук. — Да дай же я сделаю, женщина!

Смит стоял у раковины, сложив могучие руки на груди, и выглядел до ужаса скучающим от их препирательств. Я невольно подумала, насколько ловко он умеет разделывать туши. Вздрагивал ли он, как я? Поднималась ли тошнота к горлу при одной мысли?

Кого я обманывала. Этот мужчина мог бы снимать шкуру даже во сне, без единого сожаления, и, проснувшись, с аппетитом съесть целую тушу на ужин.

Я сидела, сложив руки на коленях, и украдкой бросала на него взгляды. Каждый раз, когда наши глаза встречались, я тут же отводила взгляд, не успев разгадать выражение его лица. Но чувствовала на себе его внимание снова и снова.

В конце концов Финн и Джемма пришли к компромиссу: Финн подрезал сухожилие, а Джемма сделала остальное без ножа. Я наблюдала, как он смотрит на нее с тихим восхищением, легкая улыбка тронула его загорелое лицо, а ореховые глаза засияли. Для людей, что жили в пещерах, братья Синклер удивительно много времени проводили под солнцем.

В нос ударил аромат свежемолотого кофе. Смит поставил перед нами глиняные кружки. Я подняла глаза, слишком благодарная за этот жест, чтобы признаться: кофе мне нравилось только нюхать, но не пить. Джемма простонала от удовольствия и поднесла кружку к губам. Вкус оказался не таким уж отвратительным, и ради вежливости я могла бы стерпеть одну кружку. Я уже потянулась сделать глоток… но замерла, глядя на прозрачную жидкость с зеленоватым оттенком в своей кружке, вбирая легкий, травянистый аромат. Совсем не тот темный, густой запах, что шел от кружек Финна и Джеммы.

— Ты сделал мне чай.

Смит прислонился к стене, лицо его оставалось бесстрастным. Он терпеливо ждал, когда я продолжу.

— У всех кофе, а это чай, — пояснила я.

— Ты не любишь кофе.

От силы его взгляда по моему животу прокатилась волна тепла. Он был прав, я действительно не любила кофе, но даже если бы любила — с его уверенностью я бы и сама поверила, что не люблю.

— Я… — они все смотрели на меня, включая Джемму. Та, встретив мой вопросительный взгляд, пожала плечами и беззвучно сложила губами: «Я ничего не говорила». — Я никогда тебе этого не говорила.

Он никак не отреагировал. Даже не пошевелился, только моргнул.

Я сделала глоток, и тело расслабилось, когда теплая, травяная сладость коснулась языка.

— Здесь мед?

— Да, — он снова скрестил руки на груди и отпил из своей кружки.

— Я и про мед в чае тебе тоже не говорила.

— Но ты любишь, — это было утверждение, не вопрос.

— Да. Откуда ты знаешь?

Его густая бровь чуть приподнялась.

— Удачное предположение.

Мама наверняка упомянула это Симеону, а тот сказал Смиту, убеждала я себя. Конечно же, моя мать заботилась обо мне настолько, чтобы поделиться подробностями, которые могли облегчить мое привыкание к переменам. Пусть даже при жизни она почти никогда не вспоминала о моей любви к зеленому чаю с медом.

Финн и Джемма провели весь день, рассказывая мне больше о наших землях и народах. Большинство городов — там, где жили богатые и влиятельные, — защищались чарами Симеона. Элиас поддерживал верную сеть шпионов по всей Нириде, которые передавали сведения. Армия Молохая была сильна, но мы все же умудрялись выжить.

Четыреста лет наша растущая армия отражала натиск Инсидионов⁷ — так называли себя силы Молохая. В крупных городах, вроде Товика, Бриннея и в пещерах Уинтерсонов, чары Симеона были наиболее крепкими. В остальных местах каждой провинции — в мелких деревнях и лагерях, которые Симеон считал достойными защиты, — укрытием служили только физические силы нашей армии.

Я наблюдала, как Финн делает пометки на карте, которую они с Джеммой начертили. Она занимала весь маленький обеденный стол. Я пыталась следить за ходом его мыслей, но чувство бессилия разъедало меня, я едва понимала, на что смотрю.

— Большинство деревень в этом регионе, — он обвел рукой север, — Молохай не трогает, просто потому что они ничего не стоят. Симеон не хочет, чтобы ты задерживалась там, где нет его чар. Мы поспешим до Товика. У Смита там есть друг, который приютит нас.

Уоррич всегда был моим домом. Я никогда нигде не бывала и мало знала о других провинциях. Все мое представление о мире сводилось к тому, что рассказывал Филипп или что я вычитывала в книгах: названия, климат. На юго-западе от Уоррича лежал Авендрел. Тугаф, крупнейшая, смертельно опасная и самая жаркая провинция, находилась далеко на юге. Филипп немного говорил о густых лесах и горах Авендрела, о мореходах скалистой Вимары, но представить, что значит увидеть все это своими глазами, я могла только в мечтах.

— Мы отправимся в Товик, — продолжила Джемма, — отдохнем там несколько дней, а потом двинемся в Бриннею, где тебя ждет Симеон.

— А после Бриннеи? — спросила я.

— Ты останешься там с Симеоном, пока он сочтет нужным. А потом все вместе мы двинемся на запад, в пещеры, — Джемма улыбнулась так, словно ждала, что я разделю ее радость. — Чтобы отвезти тебя домой.

Я подняла глаза на Смита. Он возвышался над столом, одной рукой поглаживал бороду, лицо оставалось непроницаемым и строгим, а взгляд был прикован к карте. Что странно, он молчал. Позволял Джемме и Финну все объяснять, а сам стоял в стороне, безмолвно оценивая происходящее.

— Почему Симеон не идет прямо в пещеры Уинтерсона, в Авендрел? — спросила я. — Разве это не сэкономило бы время? Мы добавляем к пути как минимум три недели, хотя могли бы добраться туда чуть больше чем за неделю.