Северный ветер - Уорвик Александрия

– Рен, – в мелодичном голосе слышится смех. – Ну что, как тебе Мертвые земли?

– Думаю, мне здесь не менее приятно, чем вам.

Как же блестят его глаза. Западный ветер красив, открыт, он теплый и ласковый. Он без труда располагает к себе.

– А мой брат?

Делаю глоток из своего бокала. Желудок возмущенно рокочет, напоминая обо всем выпитом накануне. Не обращаю на него внимания.

– А в нем вообще есть чему нравиться?

Смешок Зефира эхом разносится по залу.

– Ох, ты мне нравишься. Очень, очень нравишься.

Король стужи устремляет на меня такой мрачный взгляд, будто я только что созналась в преступлении, которое потянет на смертную казнь. Ну, если он не в состоянии вынести правды, то пусть уходит. Ужин станет неимоверно приятнее.

В боковую дверь проходит вереница слуг, они несут блюда, полные мяса, сыров, фруктов, хлеба, зелени. Несуразное количество еды для троих. Слуги не подают просто картофель. Они ставят на стол целую гору картофеля. Толстые куски мяса, обильно политые сливочным маслом. Корзины, набитые золотистыми булочками так, что они вываливаются на скатерть. Чаша с соусом так велика, что в ней может поплавать маленькое животное. Рядом с тарелкой, заваленной морковью, лежит запеченный целиком молочный поросенок, с потемневшей хрустящей шкуркой, истекающий соком, с яблоком во рту.

От запаха горячей еды неприятно сводит желудок. Сколько ночей мне снились подобные вещи, пиры и чревоугодие, вкус тающего на языке жира, сладковатая горечь обожженных на огне овощей. А потом просыпалась, и в желудке зияла такая пустота, что не оставалось даже боли.

Зефир и Король стужи принимаются наполнять свои тарелки. Первый берет нож, отрезает кусок мяса от поросенка. Мой рот наполняется слюной. Здесь столько еды, что хватит прокормить семью из четверых в течение нескольких недель.

А с другой стороны – вот Эджвуд. Крошечный, забытый Эджвуд. Ничтожный, голодающий Эджвуд, в котором все меньше и меньше людей.

Отодвигаю тарелку. Не могу есть, когда Элоре нечем питаться.

Король стужи смотрит на меня как на мелкую букашку, затем откладывает вилку.

– Еда тебе не по вкусу?

В его глазах – пустота. В голосе – пустота. Во всем этом месте – пустота.

Щурюсь, но широкоплечая фигура по-прежнему расплывается.

– Не сомневаюсь, еда замечательная.

– И все же ты от нее отказываешься.

– Мой народ голодает.

– И?

Зефир с интересом поднимает голову, а я выплевываю:

– И это твоя вина!

Король стужи снова берет вилку, накалывает кусочек капусты, подносит ко рту.

– Смертные живут и умирают. Мне не подвластно решать, когда их время подходит к концу. Так устроен мир, сей цикл много старше меня самого.

– Не подвластно решать, когда их время подходит к концу, – едва ворочаю языком, – зато уж поспособствовать ты точно можешь.

– Такова моя природа.

– Таков твой выбор.

Зефир накрывает мою руку своей, и я вновь чувствую между нами нечто невысказанное. Успокойся, будто говорит он мне. Осторожней выбирай, в какие схватки вступать.

Обдумываю. Еда же все равно пропадет. Так пусть лучше она наполнит мой желудок, напитает тело, обострит разум. И приблизит меня к неизбежной кончине Короля стужи.

Принимаюсь наваливать на тарелку угощения, и Зефир подает голос:

– Итак, а расскажи-ка о себе.

– Нечего особо рассказывать.

Первый же кусочек – и я чуть не издаю стон. Морковь просто неприлично роскошна, сладковатая, политая пряно-медовой глазурью.

– О, полно тебе. Не верю.

Повисает неловкая пауза. Зефир терпеливо за мной наблюдает. Не уверена, что там с выражением лица короля, но чувствую на себе и его взгляд. По правде говоря, еще ни один мужчина у меня такого не спрашивал. Никому не было дела. А может, в глубине души мне все же хотелось, чтобы было.

– Я… охочусь. И читаю.

У меня что, язык заплетается? Надеюсь, что нет.

– Охотишься? – оживляется Зефир. – Любимое оружие?

– Лук.

– М-м, – и снова блестят глаза. – А что читаешь?

– Ничего особенного, – бормочу я, и мне вдруг становится дурно.

Пылкие романы – неподходящая тема за ужином, и я буду чувствовать себя глупо, если они узнают, что я предпочитаю истории о любви и интимной близости – двух вещах, которых я еще никогда не испытывала. Секс не равняется близости. Это лишь занятие, для которого создано тело.

Зефир отправляет в рот ломтик поросенка.

– И как ты тут проводишь время?

Вопрос заставляет задуматься. Но… полагаю, лучше остановиться на правде.

– Твой брат бросил меня в темницу.

– Ты мне солгала, – гудит издалека голос короля.

Запихиваю в рот кусок поросенка и картошку. Желудок наконец успокаивается, раз уж я решила подкрепиться, и в него дальше льется вино. Я пью дальше, и в Бездну последствия.

– А я не виновата, – икаю, – тебе ж так плевать, что сам не заметил, как унес другую женщину.

Король не отрицает – и это больно жалит. Не горжусь, но как есть. Может, потому, что никто, кроме сестры, никогда обо мне не заботился, и вот оно, очередное напоминание, что в мире я ничего не значу.

– Ты запер ее у себя в темнице? Так низко даже ты еще не падал, – укоряет Зефир брата.

Король стужи крепче стискивает ножку бокала пальцами. И не отвечает.

Время утекает вместе с вином. Зефир наедается до отвала. Король стужи вяло ковыряется в тарелке вилкой. Причем так, что разные блюда не касаются друг друга, смутно отмечаю я. Четыре маленьких островка на серебре. В какой-то момент братья принимаются жарко спорить о чем-то, но шепотом, чтобы я не слышала.

Когда я приканчиваю последний кусочек хлеба со своей тарелки, а набитый живот еще чуть-чуть и разорвет мне корсет, я встаю, опираясь на стол, чтобы не рухнуть. Зал вокруг опасно кренится.

Спор братьев тут же обрывается.

– Прошу прощения, – бормочу я.

Намереваюсь покинуть зал, изящно шурша юбками, со всей грацией и самообладанием трезвенницы, но цепляюсь за ножку стола, лечу и крепко грохаюсь на пол.

Торопливые шаги. Кто-то приседает рядом, скользит ладонью по моей пояснице. Меня вдруг с головой окутывают ощущения, запахи влажной земли, свежей зелени, тепло ласкового ветра, что перебирает пряди волос, прилипших к моей вспотевшей коже. Врываются еще шаги, более тяжелые, основательные. Поднимаю голову и успеваю увидеть, как искажается вечно бесстрастное лицо Короля стужи.

– Отпусти ее! – рявкает он, стремительно приближаясь.

Зефир отступает, с невозмутимым видом вскинув руки.

Крупные ладони обхватывают меня за плечи, поднимают на ноги. Перчатки, что обтягивают его пальцы, прохладны, но под ними скрывается тепло его кожи.

Не думаю, что Король стужи представляет, насколько я пьяна, потому что едва он меня отпускает, земля снова устремляется к моему лицу. Выругавшись, он успевает поймать меня прежде, чем я снова падаю на пол.

– Ты пьяна.

Отстранившись, тяжело приваливаюсь к стене. Камень холодит взмокшую спину, принося облегчение.

– Очень.

– Предложил бы помощь, но… – подает голос Зефир.

– Я сам справлюсь со своей женой, брат.

Ответ короля на мгновение прорывается сквозь туман. Ну конечно, он будет говорить обо мне, как о собственности, а не человеке с мыслями, убеждениями, чувствами.

Западный ветер переводит взгляд с брата на меня и обратно, откровенно забавляясь.

– Вижу-вижу, Борей. Женат на женщине, которой отвратительны твои прикосновения. Тоже мне, удивил.

Он улыбается, и я уверена, его зубы заострились.

Король вытягивается жесткой струной. Зефир выпустил стрелу, и она попала точно в цель.

– Можешь быть свободен, Зефир.

Западный ветер низко кланяется в мою сторону.

– Рен, я надеюсь, во время моего пребывания здесь наши пути еще пересекутся.

И на бесшумных, легких ногах он покидает обеденный зал. В отсутствие Зефира я вновь осознаю, насколько велик Король стужи, как ростом, так влиянием, как глубоко, слишком глубоко проникает его взгляд.