Северный ветер - Уорвик Александрия

В середине дня тело снова дает понять, что пора бы справить нужду.

– Мне надо пописать.

Начинаю различать, что означает молчание короля. Вот бывает типа «ты невыносима». И оно совсем не такое, как «я король, подчиняйся, и точка». Нынешнее меня озадачивает. Может, это «моя жена всего на ступень выше животного»?

– Ты уже делала это несколько часов назад.

С любопытством перебираю пальцами гриву скакуна. По ощущениям – будто касаюсь тумана, чего-то густого, но бесплотного. Тварь на удивление не возражает. Фаэтон, как его называл король.

– А теперь мне надо снова.

Судя по тому, как с медленным вздохом поднимается его грудь, прижатая к моей спине, король все больше раздражается. Он натягивает поводья, останавливая тварь.

– Давай быстро.

Когда я справляюсь со своими делами и выхожу из-за дерева, король помогает мне снова забраться в седло. Остаток дня проходит без происшествий. В небе собираются тяжелые, серые тучи. Пахнет сладостью и мускусом, как перед бурей.

– Знаешь, – замечаю я, – наше путешествие пролетело бы много быстрее, если бы ты попытался завязать разговор.

Поводья поскрипывают в перчатке короля, кожа трется о кожу.

– При условии, когда есть что обсудить.

Невозмутимый, собранный. Сейчас я бы лучше стерпела его гнев, и не важно какой силы. Доказательство того, что он вообще способен чувствовать.

– Знаешь, в чем твоя беда?

– Тихо.

– Ты думаешь, что можешь обращаться с людьми…

– Замолчи, – шипит король, рывком натягивая поводья.

Я вдруг осознаю, как неподвижен и напряжен он у меня за спиной. И по ней пробегают мурашки. Даже ветерок не шевелит голые, словно покрытые сажей ветки, а это повод для тревоги: в присутствии Короля стужи редко бывает безветрие. Тишина изменилась, стала глубже. Разверзлась, будто зев.

Оглядывая окрестности, тянусь за спину за луком. Но его там нет. Подарок Зефира остался висеть в спальне. Бесполезный.

– Почему лес тебя не любит? – выдыхаю я и краем глаза вижу, как вдалеке сгущаются тени.

Там что-то есть. Темняки? Так дымом же не пахнет… но, с другой стороны, без ветра нечему его донести.

– Разве не очевидно? – В правой руке короля возникает копье, и он направляет острие вперед. – Моя сила уничтожила лес, она изламывает души, ожидающие Великого суда. Им это не по нраву.

Один напряженный выдох сменяется другим. Мое единственное оружие – кинжал в сапоге, но клинок пройдет прямо сквозь бесформенного и бесплотного духа, если не обмакнуть его в кровь. Без мешочка соли я беззащитна.

– Ты их остановишь, если что?

– Возможно.

Хруст ветки. Я тут же бросаю взгляд в направлении звука.

– Иногда я способен удержать темняков в узде, но в последнее время их воля окрепла.

Эта мысль приводит меня в полнейший ужас. Темняки очень умны, и число их из года в год, кажется, все растет.

– Тогда как их остановить?

– Никак.

Снова внимательно осматриваюсь. Лес безмолвен, пуст.

Наконец Король стужи опускает оружие.

– Они идут по нашим следам, но днем не нападут. Солнечный свет лишает их сил.

Мягким касанием пятки он посылает нашего скакуна в плавную рысь.

– Мы должны поторопиться.

Когда солнце начинает садиться, от изнурительной езды у меня уже болит задница и сводит бедра. Местность постепенно идет в гору. Редкие деревья остаются позади. На вершине утеса воет ветер, с шипением ерошит мне волосы ледяными пальцами, а внизу расстилается плоский и белый мир.

Цепенею внутри.

– Что это?

Ибо там, внизу, что-то кишит. Извивается, тело на теле, очертания массы размыты разделяющей нас полупрозрачной преградой. Там собралась целая армия людей, многие сотни, может, даже тысячи. Они заполняют собой все, стекают в нижнюю долину, сбиваются в непонятные силуэты, их истощенные голодом фигуры закутаны в тонкие ткани и рваные меха.

Воздух содрогается от криков. Люди волнами налетают на преграду. Они не смогут пройти сквозь Темь. Это позволено лишь мертвым – и только через Лез.

И все же они пытаются попасть за завесу.

– Зачем им в Мертвые земли?

В груди короля у меня за спиной зарождается низкий, грубый звук. Он напоминает мне рычание.

– Темняки все проникают в Серость. Крестьяне винят в этом меня, потому, помимо прочего, стремятся со мной покончить.

Не помню, как спешилась, но под сапогами хрустит снег. Пробираюсь к замерзшей Лез, высоко поднимая ноги, несмотря на судороги боли в мышцах, проламывая тонкий слой наста. Жутковатая рябь Теми разливается по венам холодом. Ее пульсация – биение сердца в моих ушах.

Мать с примотанным к груди крошечным ребенком хватается за завесу. Та течет, будто темная вода, ускользает из рук. Встретившись со мной взглядом, женщина вспыхивает отчаянием. Теперь она пытается разодрать полупрозрачную стену ногтями. Теперь она бьется о преграду снова и снова. Теперь она кричит, и ребенок вторит едва-едва слышным плачем, и она умоляет, воет. Чудовище! Ты чудовище!

Мое нутро сворачивается твердым, съеженным комком. Мужчины тычут в завесу ножами, вилами, ржавыми мечами, но те отскакивают столь стремительно, что вылетают из рук. А я тут, с Королем стужи, будто мы заодно, и меня вот-вот стошнит, потому что это так далеко от правды, как только возможно. Но что же эти люди обо мне думают?

– Мне жаль, – шепчу я. О преграду бьются кулаки, в местах сотен ударов вспыхивает свет. – Мне так жаль.

Сзади шуршит снег. Король стужи, спешившись, стоит у меня за спиной, его мертвые глаза устремлены на несчастный народ. Не вижу знакомых лиц из Эджвуда. Эти люди, наверное, прибыли из отдаленных поселений, первое из которых находится в восьмидесяти километрах к востоку. Но королю все равно. Их жизни его не волнуют.

– Ты должен им помочь.

Два шага – и я перед ним. Стискиваю края его плаща в пальцах.

Король удивленно моргает.

– Этого ты от меня хочешь? Чтобы я предложил себя тем, кто жаждет мести?

Из глотки, царапая ее, вырывается хриплый смех.

– Ты не умрешь. Сам сказал. А если бы ты им помог, то и причины тебя убивать бы не стало!

На мгновение мне даже кажется, что он и правда вот-вот об этом задумается.

– Нет.

– Пожалуйста. – Снег вымачивает мне штаны, холодит кожу. – Они голодны и замерзли. Ты же можешь что-то сделать.

У короля дергается верхняя губа, всего лишь раз, будто в нервном тике.

– Что ты от меня хочешь? Я не управляю темняками. Они бродят, где пожелают.

– Но они же как-то выскальзывают через Темь.

– Да, и отдавая Теми свою кровь, ты укрепляешь завесу, закрываешь дыры, что образовались со временем.

Беззвучно открываю и закрываю рот.

– Что?

Схватив меня за предплечье, король рывком притягивает меня ближе. В другой руке он держит нож.

Сердце, запнувшись, ухает прямиком в пятки.

– Думала, ты говорил, что не приносишь своих жен в жертву.

– Не приношу.

Удивительно – в голосе Короля стужи звучит откровенное разочарование. И это дает ему капельку преимущества, но не того, которого я ожидаю. Он подтаскивает меня ближе к Теми, несмотря на то что я бьюсь в его хватке. Крики достигают пика и затихают, и я не понимаю, вторит ли мой голос толпе. Люди наваливаются волной костлявых рук и обвисшей кожи. У меня кружится голова. Вздохи слабеют. Сколько крови понадобится? Капля? Ведро? Грань между жизнью и смертью так тонка.

– Сними перчатку, – приказывает король.

Темная материя расходится рябью. Вздымается, сворачивается, гибкая, теплая… живая. Каждая моя клеточка содрогается от этого зрелища, от ощущения, будто по взмокшей спине проходится ледяной палец. Она меня поглотит. Вылакает кровь, высосет мозг из костей, затянет каждый кусочек моей живой плоти в свое извращенное воплощение.

Элора. Думай об Элоре, о ее будущем, о ее счастье.

Король стужи останавливается на расстоянии вытянутой руки от завесы. Поскольку я не шелохнулась выполнять приказ, он сам снимает с меня перчатку, подставляя вспотевшую ладонь обжигающе холодному воздуху. Острие ножа вжимается, но не пробивает кожу. Прежде чем полоснуть, король смотрит на толпу больных, горемычных крестьян по ту сторону Теми.