— Не совсем, — начинаю я, но тут же осекаюсь. — Это профилактика. Чтобы не заболеть.
Она успокаивается, хотя все равно выглядит напряженной. А я в несколько больших глотков осушаю небольшую плошку.
Действие, похоже, начинается мгновенно.
Картинка плывет, очертания Бетти размываются и превращаются в одно светлое пятно, которое сидит на ещё одном светлом пятне побольше. А затем я вдруг отчетливо вижу перед глазами другую картинку.
Дубовая дверь немного приоткрыта, через неё я слышу голоса. Гладкий, уверенный голос возрастного мужчины и нежный голос молодой женщины. Я не могу разобрать всех слов, но отчетливо выхватываю «Захватить власть»
Затем картинка снова меняется. Перед глазами возникают мраморные ступени и подол платья. Моего платья. Я судорожно сжимаю юбки в побелевших кулаках, силясь повыше поднять подол, чтобы не путался в ногах, и бегу куда-то. Сердце дубасит в ушах набатом. А потом вдруг все темнеет.
И в этот момент я выныриваю из видения. Вся в поту, со лба течет. Меня трясет от жуткого озноба, и суставы крутит как при гриппе. Свет тусклой свечи свербит в глазах.
Ушей касается голос Бетти.
— Госпожа, вы в порядке? — спрашивает она обеспокоенно.
Что-то не так. Я прикасаюсь пальцами к лицу, на подушечках остается мокрое и теплое. Густое. Опускаю глаза и вижу, что платье густо залито кровью, которая, похоже, несколько минут обильно текла из носа.
— Со мной все отлично, Бетти, — стараюсь дышать как можно реже. — Надо только кровь остановить. А так… я только что узнала что-то очень важное.
33
Из найденных в своих вещах белых платочков скручиваю турунды и затыкаю ими ноздри, запрокидываю голову назад. С подоконника беру остывшую плошку и прикладываю к носу. У меня никогда не было носовых кровотечений, но в студенческие годы от них страдала моя подруга. Она всегда делала так при очередном приступе.
Я в раздумьях, стоит ли делиться с Бетти откровением. Не знаю, как долго сижу в полной тишине с запрокинутой головой, но вскоре слуха касается равномерное сопение. Решаюсь поменять положение и смотрю на источник звука. Моя бедная фрейлина уже спит. То ли просто заскучала, то ли ослабленный организм потребовал отдыха.
Равномерное, спокойное дыхание вселяет в меня надежду, что Бетти стало лучше. Трогаю рукой ее лоб и с радостью понимаю, что жар и лихорадка отступили. Мой организм тоже требует отдыха.
Готовясь ко сну, прокручиваю в голове разблокированные воспоминания Аделины. Чьи голоса она слышала? Кто решил захватить власть? И как? А еще меня удивляет, как же Ее Величество торопилась предупредить мужа. Заходящееся от волнения сердце, дрожь в руках, сбившееся дыхание — тело помнит страх и тревогу за супруга. Выходит, Аделина его любила? И судя по ощущениям тела, изо всех сил спешила предостеречь благоверного. И как он мог поверить, что она променяла его на кого-то другого? Невозможно поверить в ее предательство.
Но фрагментов пазла для полной картины явно недостаточно… Надо вспомнить больше. Но как ни силюсь, ничего не выходит. Придется снова идти к Элизе.
Когда сонную тишину над Зеленой разрывает крик петуха, я не сплю. Круговорот мыслей и возбуждение от близости разгадки не дали отключиться и погрузиться в забытье. Встаю разбитая и толком не отдохнувшая.
С тоской разглядываю заляпанное кровью платье. Третий пошел. Этак у меня скоро совсем не останется чистой одежды. Переодеваюсь в новое платье. На этот раз светло-серое с нежными белыми кружевами и вставками. Проверяю Бетти. Девушка спит спокойным глубоким сном идущего на поправку человека.
Выскальзываю из комнаты. Таверна еще погружена в сон. Я проверяю развешанную сушиться еще день назад одежду. Она уже высохла, но вся покрыта пятнами всех оттенков грязного: от черного к коричневому через болотно-зеленый и тошнотно-синий. Тут чего только ни намешано: глина, жухлая трава, ржавчина. Признаться, не представляю, как реанимировать этот наряд.
Зато я хорошо знаю, что делать с пятнами крови. И для этого даже не надо греть воду! Кровь содержит белки, которые сворачиваются при повышенной температуре и крепко въедаются в волокна, зато при пониженной температуре они распадаются. Вуаля! Холодная вода и никакого мошенничества! А теперь завтрак!
Когда через час в кухню спускается Виктор, я уже растолкла картофельное пюре и добавила в него для сытости обжаренный лук и вяленое мясо, которое тяну из последних сил уже несколько дней. Кто-то из деревенских кумушек поделился горшочком с квашеной капустой. Витаминчики подъехали.
Сливаю воду от нее в отдельную миску, насыпаю туда муки, добавляю мед. Накрываю и убираю ближе к печи. Если всё пойдет как надо, получится опара для хлеба.
После завтрака Джейкоб вызывается покормить Бетти. В его огромных руках поднос с тарелкой и целебным отваром кажется игрушечным. Виктор идет к Розе. Я выдыхаю. И тут же слышу шаги на лестнице. Это не тяжелая поступь здоровяка Джейкоба и не медленные усталые шаги Виктора.
Бодрый топот, конечно же, принадлежит нашему постояльцу. Когда я, разбитая бессонной ночью и тяжелыми мыслями, выползаю в зал, Эгберт уже усаживается за стол. Встречает меня цепким взглядом.
— Что же вы, хозяюшка, совсем усталой выглядите? — вроде бы молодой человек проявляет заботу и внимание, но я не могу отделаться от ощущения, что вопрос с двойным дном и каким-то намеком.
Я не знаю, в чем Эгберт меня подозревает и подозревает ли вообще. Может, он просто любопытен от природы. И очень хочется поставить не в меру любопытного постояльца на место, но пока его денежки не перекочевали в кассу таверны, я буду сдержанна и вежлива.
— Служанки заболели, приходится всё самой делать.
Постоялец со знанием дела говорит:
— Вы их разбаловали. Вот они и болеют. В хороших домах прислуге спуску не дают, вот она такого себе и не позволяет.
Ох уж эти юные хозяева жизни! Всё-то они знают. Во всем разбираются. Но мне неприятны такие размышления и претят такие взгляды. Да и надменный голос, которым это сказано, вызывает лишь отвращение. Хочется оказаться подальше от молодого засранца, поэтому я сообщаю:
— Позвольте накормить вас завтраком. Я мигом, — и не дожидаясь ответа, иду на кухню.
Когда я беру нагруженный поднос и выпрямляюсь, с удивлением вижу, что Эгберт стоит в дверях кухни, привалившись к косяку и скрестив руки на груди. И при этом хищно меня разглядывает. Поймав мой взгляд, с ухмылкой говорит, кивая в сторону сушилки, где сохнет очередное платье:
— Вижу, наряды меняете с завидным постоянством.
Снова в голосе чудится намек на что-то предосудительное. Держу спину прямо и спокойным тоном парирую:
— Просто здесь с завидным постоянством идет дождь.
Подхожу и всучиваю ему в руки поднос с его завтраком:
— Спасибо за помощь! Вы невероятно добры. Как поедите — отнесите на кухню, пожалуйста.
Он слегка шокирован, но быстро справляется с лицом, обворожительно улыбается и с видом студента-мажора в вузовской столовке несет поднос на стол. Садится и с ухмылкой смотрит на меня. Я пожимаю плечами и, прежде чем скрыться в кухне, бросаю:
— В хороших домах, знаете ли, гостям тоже спуску не дают.
На этом наша словесная пикировка заканчивается.
Примерно через час мы с Джейкобом направляемся к Элизе. Прошу его остаться снаружи, а сама стучусь и захожу в хижину. Старуха уже ждет меня.
— Ну как? — в ее голосе неподдельное любопытство. — Вспомнила что-нибудь полезное?
— Вспомнила! Но этого очень мало. Мне просто необходимо вспомнить больше. Нужно еще этого отвара.
Элиза садится на стул и хмуро смотрит на меня.
— Есть одна загвоздочка…
Я так и знала! Душу начинает затапливать досада и отчаяние. Сейчас Элиза попросит денег, которых у меня нет. И главное, что никто, кроме нее, мне помочь не может. Травница тем временем начинает говорить. И нет, дело не в деньгах. Хотя и в них тоже. Всё еще хуже.
