— И она очень красивая, — соглашаюсь. — Но вы не извлекаете никакой выгоды из столь ценного ресурса. Вы не задумывались, что окрашенная в такой благородный цвет ткань будет высоко цениться?
По удивленным глазам понимаю, что эта мысль почему-то не приходила им в голову.
— Матильда рассказывала, что у ваших бабушек и прабабушек не раз пытались выведать тайну цвета. Как думаете почему? — замолкаю и даю им самим сформулировать мысль.
Это один из приёмчиков с уроков по русской литературе. Подведи ребенка к мысли, которую он сам и должен сформулировать, — и она станет для него родной, ведь это же он понял, он дошел до нее. Работает безотказно даже со взрослыми.
— Потому что сами хотели ткань такого цвета… — выдыхает одна.
Наслаждаюсь тем, как осознание постепенно приходит к ним. Из никому не нужной заброшенной деревни на краю империи Зеленая вмиг превратилась в место, где обладают сверхценным тайным знанием, которым мечтают овладеть многие.
— А теперь представьте, что мы исполним их желание, — произношу, зажигая их взглядом. — Нет — мы не раскроем им секрет, но мы дадим, вернее продадим, им ткань зеленого цвета. Много ткани!
Я дальше рисую им радостные картины: как мы организуем большую красильную мастерскую, как в Зеленую потянутся купцы и как их поток поможет поднять деревню.
Сначала я ощущаю себя Остапом Бендером, вещающим про Нью-Васюки, но постепенно вместе с женщинами под их одобрительные вгляды загораюсь и сама и начинаю верить в свою идею.
— Но как купцы узнают о нашей ткани?
— А как мы будем торговать, если нас не пускают на ярмарки?
— И где мы будем продавать ткань?
На меня сыпятся вопросы, но я готова на них отвечать:
— Главное, придумать название для вашего оттенка. Например, «императорский зеленый». Затем рассказать о нём всем в округе.
Сразу три женщины восклицают:
— Но как?
Я обвожу собравшихся взглядом и рассказываю самую интересную часть своего плана.
37
Эдвард
— Ваша жена сегодня укатила в Инкервиль, — голос Эгберта разрывает по-утреннему спокойный воздух на балконе.
Я резко поворачиваюсь, и Эгберт невольно делает шаг назад. Его голос спокоен, но я чувствую, как в груди закипает ярость. Утро только начинается, солнце едва поднимается над горизонтом, а мне уже хочется что-то уничтожить. Мы стоим на балконе, с облупленным парапетом, куда удобно приземляться драконом. Ветер пахнет дождем и мокрым камнем, но даже он не охлаждает жар, поднимающийся во мне.
— А вообще она неплохо в деревне развернулась, — продолжает Эгберт, явно довольный своей информацией. — Организовала жителей, под её руководством они бурелом расчистили, облагородили родник, выскребли муть из колодца. Я даже уважать её начинаю, хотя как можно уважать предательницу родины?
Я сжимаю челюсти так, что скулы сводит. Вот уж не думал, что она способна на подобное. Была взбалмошной девчонкой, симпатичной, красиво хлопающей ресницами, с головой, забитой пудрой и любовными романами. И вдруг… Решительность, организаторские способности, терпение? Неужели ссылка так на неё подействовала?
— Там же грязища жуткая, — не унимается Эгберт, ухмыляясь. — Так она научилась как-то платья обрабатывать, что они благородно выглядят. И… панталончики симпатичные сушит в кухне таверны.
Ревность пронзает меня с такой силой, что кулаки сами собой сжимаются. В груди взрывается какое-то дикое, глухое чувство, от которого хочется вцепиться в горло этому нахалу.
— Ты какого черта на её белье пялишься, щенок⁈ — мой голос звучит низко и угрожающе.
Эгберт тут же сникает, втягивает голову в плечи, готовый, что я его сейчас ударю. Нет, это не в моих повадках, но во мне плещется бездна ярости.
— Да я случайно… всего раз увидел… — поспешно оправдывается он.
Я сверлю его взглядом. Этот молокосос, конечно, меня не предаст, но раздражает невыносимо.
— Что ещё? — рявкаю.
— Вы просили узнать, что за Джейкоб, — быстро отвечает Эгберт, отводя взгляд. — Я подслушал разговор. Служанка вашей жены в этого бугая втрескалась. Сенешаль его выбрал, потому что он из Хрустальной. Да вот только перед выездом ему принесли новое предписание — ехать в Зеленую.
Я сжимаю губы в тонкую линию. Вот оно как… Еще одно странное совпадение. Выходит, этот Джейкоб даже не знал, куда его направляют, и уже после приказа оказался с моей женой? Совпадение? Вряд ли.
— Возвращайся в деревню и продолжай наблюдать, — резко говорю я. — А с женой я сам разберусь.
Эгберт почтительно склоняется и, не дожидаясь дальнейших распоряжений, делает шаг назад. Затем разворачивается, срывается в бег и взмывает в воздух, превращаясь в дракона. В несколько мощных взмахов его фигура исчезает в утреннем небе.
Я остаюсь стоять на балконе. Ветер развевает края мантии. Мысли мечутся в голове. Эта дрянь всё сделала, чтобы уехать в Инкервиль к любовничку. Даже дорогу расчистила! Только странно, что она так старается для деревни. Наверное, для отвода глаз. Или… или же ей действительно не наплевать?
Я хмыкаю. Чушь. У неё один мотив — сбежать. Она прекрасно знала, что я за ней наблюдаю, и решила создать видимость благочестия, чтобы отвлечь меня.
Вот что с ней делать?
Разнести Зеленую к чертям собачьим? А Аделину притащить обратно во дворец и держать в железной клетке, пока не вымолит прощения? Или… нет. Слишком милосердно. В груди нарастает знакомая леденящая ненависть.
Она будет гореть за свою измену.
Стою, вглядываясь в светлеющее небо и пытаюсь договориться с эмоциями. Я должен быть хладнокровным. Но не получается.
Тишину нарушает звук быстрых шагов. Дверь на балкон резко распахивается, и появляется Альфред. Он запыхался, словно бежал сюда с другого конца замка.
— Милорд! — восклицает он. — Прибыла делегация из Мелисбурга.
Я резко выдыхаю, заставляя себя вернуться в реальность.
— Чего они хотят? — спрашиваю, хмуря брови.
— Утверждают, что им есть что нам предложить, чтобы вы не пошли на них войной, — Альфред внимательно следит за моим лицом.
Стало быть, задабривать пришли. Ну что ж… Посмотрим, чем они готовы заплатить за свой мир.
Я направляюсь в переговорный зал. Весь остаток утра и дня тянется мучительно медленно. Мелисбургцы плетут вокруг меня паутину дипломатии, пытаясь предложить золото, земли, торговые договоры — всё, лишь бы избежать конфликта. Разговор длится несколько часов, но я едва удерживаюсь, чтобы не сбежать.
Слишком долго. Слишком бессмысленно.
Я думаю только об одном — как бы скорее рвануть в Зеленую и разобраться с женой.
Когда переговоры заканчиваются, я по традиции приглашаю гостей остаться на званый обед. Этикет, будь он неладен, я не могу этого избежать.
Они принимают приглашение с подобострастием, но я не слушаю их вежливые речи. Каждый кусок еды кажется мне горьким, каждое восхваление моего королевства — бессмысленным.
В голове только она. А-де-ли-на.
Как она там в Инкервиле? Неужели действительно к нему сбежала?
Ещё немного — и я взорвусь.
Наконец, когда делегация из Мелисбурга откланивается, я резко поднимаюсь. Шаги гулко раздаются по мраморному полу. Я поднимаюсь на самый верх, в свои покои, затем выхожу на балкон, смотрю на горизонт. В груди клокочет нечто тёмное, древнее.
Ветер оглушительно свистит в ушах.
Я закрываю глаза и вдыхаю воздух полной грудью и обращаюсь. Держись, Аделина. Твой час настал.
38
Неделя пролетает в бешеном ритме. Я почти не сплю, едва ем и работаю с утра до поздней ночи, но дела Зеленой идут в гору.
Я велела местным разобрать бурелом и смотрела за тем, как проходит дело. Староста терся рядом и с сомнением переминался с ноги на ногу, явно удивленный, что мужчины собрались и дружно встали под мое управление.
— Вот сразу видно, особа королевских кровей, всех подрядили, — с довольным видом сказал он. — И мужики при деле, и бабы довольны.
