Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

Когда я очнулась от дремоты, свечи на подоконнике уже погасли, а вода в ванне лизала обнаженное тело зловещим холодом.

Я вытерлась, надела ночную рубашку и улеглась на постели из одеял у камина. Когда Оливеру исполнилось четыре, мы делили спальню, но после его смерти я не могла уснуть в полупустой кровати. Каждый раз пальцы нащупывали то место, где его маленькое тело раньше прижималось ко мне, укрытое и спокойное. Теперь оно было холодным. Я пыталась представить его там, но воображение уносило меня слишком далеко, и вместо утешения я находила только призраков.

Я посмотрела, как пламя танцует на свежих поленьях, затем на топор у двери. Дров тоже оставалось мало, и я не знала, хватит ли сил наколоть еще.

Часами позже меня разбудил утренний вой ветра, вырвавший из еще одного слабого, умоляющего сна. Я почувствовала, как тяжесть под глазами будто втянулась глубже в череп. С трудом преодолевая тянущий, вязкий пульс, я поднялась проверить, не вернулась ли мать. Маловероятно, но… а вдруг.

И тут резкий, гулкий стук в дверь встряхнул мои застывшие от холода конечности.

— Ари!

Глаза расширились, горло сжала паника. Я не слышала этого резкого, хриплого, возмущенного голоса больше года.

— Ари, ты знаешь, кто это!

Я сдернула одеяла с ног, ущипнула себя за бедро и ждала, проверяя, не галлюцинация ли.

— Я знаю, что ты там! Не вздумай притворяться, будто не слышишь!

— Невозможно, — прошептала я, неловко вталкивая онемевшие, почти мертвые от холода пальцы в потертые тапки. Я прижала ухо к двери и ждала, чтобы она заговорила снова — доказала, что это не горячечный бред, еще безумнее того кошмара, в котором я и без того жила.

— Открой, мать твою, дверь, Ари!

Я отпрянула, ошарашенная.

— Впусти меня! — заорала она.

Внизу живота завязался тугой клубок ярости. Она думала, что сможет просто вернуться, будто ничего и не было? После… всего? Она вообще знала, что они мертвы? Я положила руку на ручку и замерла, дрожа от ледяного воздуха, что змейкой пробирался под дверь и жалил кожу, как тысяча игл.

— Черт возьми, Ари! Я заслужила каждую каплю твоего презрения и злобы за то, что оставила тебя, но сейчас холодно как в жопе у тролля, еда кончилась, ром тоже, и я, клянусь богами, не постесняюсь вышибить эту долбаную дверь киркой…

Я рванула дверь и уставилась в сердитое, решительное, до боли красивое лицо Джеммы Тремейн.

Глава 2

Ариэлла

За прошедший год Джемма изменилась. Ее кожа цвета красного дерева стала грубее от солнца, значит, она бывала на юге. Здесь, на севере, солнце редко показывалось, словно боялось высунуться, особенно с надвигающейся зимой.

Я помнила ее кудри цвета черного дерева, растрепанные ветром. Теперь они отросли и были собраны в свободный, небрежный пучок, из которого выбивались пряди, обрамляя высокие скулы и выразительные глаза цвета карамели. Она возвышалась надо мной на длинных ногах. Лицо ее, живое и внимательное, было испачкано грязью, а за спиной висел арбалет.

За несколько недель до смерти отца и Олли Джемма ушла от нас в поисках «нового жилья».

Она была неугомонной, дерзкой женщиной с острым язычком, но мои родители приняли ее в дом. Я провела с ней всего несколько месяцев, однако этого оказалось достаточно, чтобы привязаться к ней сильнее, чем к отцу или матери.

Джемме было двадцать два, на четыре года больше, чем мне. Она была единственной подругой, которую я когда-либо знала. Именно она показала мне, что самое яркое оружие женщины — ее язык. Помогала мне учить Оливера читать и писать, считать — все то, что мой мозг, как ни странно, помнил. Джемма рассказывала истории о нашем мире, и каждая из них казалась мифом, только потому что родители никогда не рассказывали мне о прошлом.

— Вот ты где! — сказала она и просунула ногу в проем, не давая мне захлопнуть дверь.

Я и не собиралась ее выгонять, но и впускать сразу тоже не хотела. Пусть заслужит. Я все еще пыталась осознать ее внезапное появление, когда она попыталась переступить через порог. К ее раздражению, я не сдвинулась с места.

— Ты, блядь, издеваешься, Ари? Я повторю еще раз. Впусти меня.

— Нет.

— Нет? — переспросила она с расширенными от удивления глазами.

— Нет, — повторила я, а Джемма подалась вперед, навалившись на дверь. — Я сказала «нет». Ты не войдешь.

— Ари…

— Чего ты хочешь? — резко спросила я.

Она что-то пробормотала себе под нос и с достаточной силой толкнула дверь, чтобы я потеряла равновесие. Протиснулась внутрь.

— Ну и гостеприимство, — бросила она и вытерла сапоги о голый пол. — Спасибо за теплый прием. «Чего ты хочешь?» — передразнила она меня, шагая к пыльному отцовскому шкафу с выпивкой. — Ты, я погляжу, не утонула в изобилии.

— То же самое можно сказать и о тебе.

Ее тело было гибким, сильным, выточенным, но усталость читалась в каждом движении. Под глазами залегли темные круги, спрятанные за привычной усмешкой. Она не мылась несколько дней, пахло от нее тоже соответственно.

— Не спорю, — признала она и открыла сундук, потом несколько шкафчиков. — Я не пила со времени остановки в Альберте, а это было два дня назад. Можешь представить, какая у меня жажда.

Я подняла свой наполовину пустой стакан воды и протянула ей, хотя знала, что воды она не хотела. Но она взяла, внимательно глядя на меня.

— Ты так и не сказала, зачем пришла.

— Ну…

— Или почему ушла, когда я нуждалась в тебе.

Прищурившись, она замерла со стаканом у губ.

— Если думаешь, что я ушла по собственной воле, значит, ты меня никогда не знала.

Чертова мать.

— Она тебя выгнала? — спросила я, чувствуя, как возмущение душит горло.

Джемма кивнула и тут же фыркнула.

— Сказала, что я стала слишком дерзкой. Когда она, кстати, съебалась?

— Три месяца назад.

— Три месяца?! — ахнула Джемма. — Боги.

Она подошла к раковине, налила себе воды из помпы, оперлась на столешницу и ждала продолжения.

— Я кое-что нашла, — начала я, не зная, стоит ли рассказывать о записке. — И спросила ее об этом.

— Правильно сделала. Надеюсь, ты устроила ей хорошую взбучку.

Когда она жила с нами, Джемма пыталась выковать во мне тот самый «острый язычок», которым сама владела в совершенстве, но непокорность и злость давались мне с трудом. Она говорила, что я слишком робкая. Опасно робкая. В свое оправдание я могла сказать лишь то, что у меня почти не было поводов или шансов тренироваться, ведь я все время сидела взаперти в этой глуши.

— Она не вернется, — сказала Джемма.

Сердце сжалось. Я знала это и сама, но услышать из ее уст было куда больнее.

— Я так и думала.

— Не похоже, что ты убита горем.

— Я злюсь, а не убита горем. Думаю, она ушла от меня по какой-то причине, — я скрестила руки на груди. — Зачем ты здесь? — машинально почесала локоть, лишь бы занять руки. — Почему именно сейчас?

— Ты вообще не должна была оставаться одна целых три, мать их, месяца! — прошипела Джемма. — Мне изначально дали приказ вернуться через две недели, сразу после твоего девятнадцатилетия, но сроки поменялись.

— Приказ? От кого?

— Элоуэн не должна была уходить, — ответила она, так и не пояснив. — Она должна была остаться с нами, но эта женщина всегда делает то, что ей вздумается.

— Она жива?

Джемма кивнула.

— Насколько я знаю.

Я тяжело выдохнула и опустилась на стул напротив Джеммы. Колени дрожали от облегчения. С матерью мы расстались далеко не в лучших отношениях, связь между нами всегда была слабой, и я, возможно, не долго горевала бы о ее смерти, но это еще не значило, что я ее желала.

— Мне нужно кое-что тебе показать, — сказала я.

Я развернула письмо, адресованное «С», и положила его перед ней. Джемма едва взглянула и тут же накрыла ладонью, смяв листок в кулаке.