Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

— Кайра, притормози! — Я не прислушиваюсь к зову Руэна, предпочитая вместо этого подниматься по лестнице, ведущей из скрытой подземной тюрьмы, перепрыгивая через две ступеньки за раз, пока свежий теплый воздух верхнего этажа не ударит мне в лицо. Даже тогда я не прекращаю двигаться. В ту секунду, когда мои ноги ступают на последнюю ступеньку, я практически выпрыгиваю из лестничного колодца и начинаю бежать.

Вниз по темным коридорам, через лабиринт туннелей, которые дала мне мысленная карта Ары. В большой зал Академии Ортус, а затем, наконец, в жилой коридор, полный спален. Все это время я чувствую торопливые шаги Руэна, идущего в ногу со мной. В поле зрения появляется дверь в мою спальню, и я преодолеваю последнее расстояние до нее с такой невероятной скоростью, что даже не чувствую, как мои ноги касаются пола.

Моя грудь тяжело вздымается, когда это давнее воспоминание подстегивает меня. Никто не придет, чтобы спасти тебя. Никто не придет, чтобы спасти тебя. Никто не придет, чтобы спасти тебя.

Черт возьми. Слезы подступают к моим глазам, горячие и тяжелые. Я пытаюсь запихнуть их обратно, зная после последних десяти лет своей жизни, что никакое количество слез никогда не облегчит боль. Они просто делают человека слабее обстоятельств, с которыми он сталкивается. Сильные женщины не плачут. Они не сворачиваются в клубок и не умоляют вселенную о спасении. Они не ждут, как девушки из сказок. Если бы я ждала, что кто-то спасет меня в Преступном Мире, то умерла бы много лет назад.

Даже если бы я не знала этого тогда, факт в том, что Кэдмон, по крайней мере, научил меня одной вещи — вся эта чушь, которую несет Трифон о том, что смертные не могут убивать Богов, всего лишь такова. Чушь собачья.

Я влетаю в свою комнату и хватаюсь за край двери, намереваясь закрыть ее за собой и запереть на замок, когда громоздкая фигура Руэна проносится мимо меня в последнюю секунду. Тяжело дыша, пыхтя, покрытая пылью и потом и дрожа от силы своих эмоций, я отпускаю дверь и указываю на нее.

— Убирайся, — рявкаю я, гордясь тем, что мой голос не выдает ярости, боли и предательства, жгущих в глубине моих глаз.

Руэн мгновение молчит, его грудь поднимается и опускается, когда он делает несколько глубоких вдохов. Затем он делает шаг вперед. — Кайра…

— Убирайся! — Я кричу, не заботясь о том, кого сейчас разбужу. Я не могу этого сделать. Я не могу быть с ним наедине. Я не могу позволить ему — кому бы то ни было — увидеть меня такой.

Руэн топает вперед, и когда я напрягаюсь, сжимаю руку в кулак и поднимаю ее навстречу ему, он едва уворачивается. Вместо этого он хватается за дверь и захлопывает ее, прежде чем защелкнуть замок. — Нет. — Я качаю головой. — Ты должен уйти. Я не хочу, чтобы ты был здесь.

— Чертовски хреново. — Мелкая дрожь пробегает по моим пальцам к запястьям и рукам, и довольно скоро она охватывает меня со всех сторон, поглощая меня.

Я закрываю лицо руками, когда из меня вырываются слезы. — Уходи… — я задыхаюсь. — Пожалуйста, блядь… Руэн, пожалуйста, уходи.

Мои ноги подкашиваются подо мной. Я ожидаю почувствовать, как твердый пол врезается в мои коленные чашечки, но пара сильных рук обхватывает меня, поднимая вверх и прижимая к такой же мощной груди. — Все в порядке, — бормочет Руэн, его голос глубже, тише, чем я когда-либо слышала от него. — Ты в порядке.

Я скорее чувствую, чем вижу, как он пересекает комнату и подходит к кровати, потому что мои руки все еще прижаты к лицу в тщетной попытке скрыть текущие слезы. Я не в порядке. На самом деле, я не думаю, что со мной было все в порядке в течение долгого гребаного времени, и сегодня вечером последние стены были разрушены.

Воздух кружится вокруг нас, когда Руэн опускает себя и меня на край матраса. Он крепче усаживает меня к себе на колени и раскачивает взад-вперед. Одна рука касается моего затылка, пальцы перебирают волосы, поглаживают. Утыкаясь лицом в его грудь и плечо, я, наконец, отпускаю свои руки и обнимаю его за плечи. Я прижимаюсь ближе, хватая ртом воздух, когда обжигающие слезы пропитывают его тунику спереди.

Я даже не утруждаю себя вопросом, закрыл ли он потайную дверь. Я не думаю о том, как жестоко было с моей стороны оставить Кэдмона и… мою мать… там, где они были. В холоде их тюрьмы. Без еды. Без света. Без ничего. У меня нет сил смотреть правде в глаза. Все это слишком. Слишком быстро мои эмоции вспыхнули во мне, взрываясь, как сухое дерево под огнем.

Никто не придет, чтобы спасти тебя. Что-то внутри меня ломается, разваливается на части. Или, возможно… она была сломана с самого начала, просто треснувшая оболочка души, которая едва выживала последние десять лет моей жизни. Но сегодня что-то изменилось. Я посмотрела в глаза единственному человеку, который должен был предпочесть меня всем остальным, и когда я хотела почувствовать любовь, облегчение и всевозможную надежду — все, что я почувствовала вместо этого, был гнев. Обида. Предательство.

Никто не придет, чтобы спасти тебя. Мои внутренности разрываются на части, кусочек за кусочком, распутываются, пока не остаются только очертания того, что когда-то было человеком. То, что когда-то было мной.

Никто не придет, чтобы спасти тебя. Я еще глубже погружаюсь в себя, ощущение тепла тела Руэна, прижатого к моему собственному, улетучивается. Рука Руэна в моих волосах исчезает. Вся комната и сам Ортус исчезают, пока не остаются только зазубренные кости и разорванные хрящи остатков моей души.

— Никто не придет, чтобы спасти меня. — Слова, сказанные так давно, пронзают мой череп и причиняют больше боли, чем я когда-либо думала, способен выдержать один человек.

Напряжение сжимается вокруг меня, собирая все осколки моего тела в одно место. — Я приду.

Долгое время я не понимаю, кто это отвечает — и что последнюю фразу из прошлого я произнесла вслух. Открывая глаза и моргая, прогоняя пелену слёз, я поднимаю взгляд и вижу, как Руан смотрит на меня. Цвет полуночи — это буря над чёрной водой. Это лес из мёртвых тел, отданных Богам тьмы и красоты. Это гранаты и ежевика, раздавленные волнами сирен. И, несмотря на всё это, именно этот цвет полуночи, отражённый во взгляде Смертного Бога, вытаскивает меня с самого края бездны.

Руэн берет мое лицо в ладони, поглаживая большим пальцем и вытирая липкую соль моих высыхающих слез. — Я всегда буду приходить, чтобы спасти тебя, — шепчет он.

Затем, не дожидаясь от меня никакого согласия, он наклоняет голову и прикасается губами к уголку моего рта. Он не целует меня сразу, не сейчас, но позволяет своим губам стереть следы моих слез. Стыд угрожает затянуть меня обратно, но его руки на моем теле остаются непоколебимыми, сжимая достаточно крепко, чтобы удержать меня здесь и сейчас.

Он медленно проводит губами по моей щеке, пока я не вынуждена закрыть глаза, мои влажные ресницы не прилипают друг к другу, а затем к коже, когда он нежно целует мои закрытые веки. Сначала один, потом другой. Затем его рот скользит по другой моей щеке и возвращается к губам. К тому времени, как он достигает их, я задыхаюсь.

Затем Руэн отстраняется и смотрит на меня сверху вниз, пока его тело удерживает меня в крепких объятиях. Я просто хочу, чтобы он понял — я хочу, чтобы кто-нибудь понял — я не ненавижу ее. Никогда не ненавидела. Но негодование, которое копилось в течение последних двадцати лет моей жизни, усугубленное смертью моего отца, а затем годами, проведенными с Офелией в Преступном Мире, — оно не может исчезнуть за одну ночь. Ему нужно как-то высвободиться.

Мои тело и душа, залитые кровью и болью, нуждаются в очищении, и никакие извинения с ее стороны не помогут. Я не знаю, что поможет.

Руэн касается моего подбородка, заставляя меня посмотреть ему в глаза, и когда я хочу отстраниться, отвести взгляд, его хватка становится жестче.

— Не надо, — предупреждает он. — Не смей отводить от меня взгляд.

Моя губа дрожит, пока я не прикусываю ее, мои зубы погружаются в мягкую плоть там. Сине-фиолетовый цвет его радужек, кажется, вспыхивает пламенем, его зрачки расширяются, пока не поглощают почти весь полуночный огонь, который он кладет к моим ногам.