— Бабушка, я действительно не понимаю.
— Ты разделила сон со своей парой, Нерисса. В своем отчаянии ты позвала его, и альфа ответил. Но что более важно, ты приветствовала его в своем пространстве. — Ее нежный пальчик касается моего, все еще обхватившего камень. — Подсознательно ты искала убежища там, где, как ты знала, ты будешь в безопасности. С единственным человеком в этом мире, который никогда не причинит тебе боли.
18
НЕРИССА
Комната гудит тихой энергией, вдоль стен мягко светятся раковины, пока целители работают в соседних палатах. Мой отец лежит в своей постели, бледный, и его грудь медленно вздымается в неглубоком ритме, в то время как я остаюсь рядом с ним, вцепляясь в край кровати до боли в пальцах.
Я все еще потрясена предупреждением бабушки. Я все еще растеряна и неуверенна — сейчас мне нужна правда больше, чем когда-либо, но у меня нет возможности спросить или потребовать ее. Вместо этого мне говорят остановиться и послушать, пока она садится поближе и ее голос становится тише.
Единственный человек в этом мире, который никогда не причинит тебе боли.
— Нажми красную кнопку на стене, Нерисса. Маленькую.
Я делаю, как просили, и тут же комнату наполняет низкий звук сонара. Из-за этого трудно разобрать звуки снаружи, в холле и других комнатах, и тогда я понимаю. Для уединения.
— Подойди поближе и обрати внимание. У нас есть совсем немного времени, прежде чем кто-нибудь войдет и отключит его.
— Что происходит?
Ее рука находит мою, притягивая меня ближе, а затем она сжимает ее так, чтобы утешить.
— Твой дедушка, милая… Он совершил преступление, которое никогда не искупит. Он умирает, Нерисса. Умирает медленно, но его угасание не похоже на мое. Я выживу при надлежащем уходе, в то время как у него нет лекарства.
— Надлежащий уход? Что ты имеешь в виду? — Меня пронзает острая боль в груди, и мои глаза блестят. — Что он сделал?
Потому что, если он ответственен за отравление моего отца…
— Твой дедушка убил свою пару. — Ее губы поджимаются, тон язвительный, в каждом слове сквозит чистое отвращение. — Все из-за жадности. Чтобы претендовать на мой трон, и мой отец помог ему.
Я отшатываюсь, шок заставляет меня отшатнуться, но вопрос все еще ускользает от меня.
— Кто? Она была частью нашего…
Бабушка качает головой, прежде чем я успеваю закончить, ее взгляд на долю секунды смягчается, прежде чем вспыхнуть яростью.
— Нет. Не русалка.
— Тогда кто? — Шепот. Мольба.
— Она была сиротой, которую защищал древний дом вампиров на севере. Старший, лорд Северус, взял ребенка к себе и воображал себя крестным отцом. Любящий, когда зарабатывал, а затем ожидающий, когда она стала старше. Она стала его правой рукой, ни в чем не нуждалась, но занималась всем, от финансовых вопросов до поиска подходящих доноров.
— И она согласилась.
— Он относился к ней как к члену семьи, Нерисса. Не позволил причинить ей вред и ожидал, что все вампиры будут защищать ее точно так же.
Бабушка останавливается, ее брови задумчиво хмурятся.
— На самом деле, говорят, что самым жестоким лорд Северус когда-либо был по отношению к Анджелис, было то, когда он узнал, что она была парой Атласа, и даже тогда его недовольство выражалось в тихих словах.
— Почему? Зачем дедушке это делать?
Мне трудно примирить человека, убившего свою пару, с человеком, с которым я выросла. Да, он может быть властным и немного сексистским, но на самом деле лишить жизни свою вторую половинку непростительно. Пощечина богам.
— Я…
— Становится только хуже.
— Что?
Королева Люсьена тяжело сглатывает, ее лицо такое печальное, она чувствует, что предательство обвивает нас.
— Мой муж убил свою суженую и женился на мне, потому что думал, что это даст ему неоспоримую власть. Вместо этого это приковало его к медленному разложению, вызванному поцелуем вампира.
Подожди. Что за черт?
— Зачем ему пить зараженную кровь?
— Не по своей воле. — Это заставляет ее улыбнуться, медленно и криво. — Это было предложение мира, сделанное после, и Северус добавил в свой напиток. — Бабушка пожимает плечами. — Атлас сам напросился, и теперь цепляется за вампиров в надежде освободиться. Он всегда подозревал, что Кай станет твоей парой, и плохо отзывался о волках, точно так же, как он обвинил в отравлении твоего отца стаю Дайра. Русалки шептались в течение нескольких дней, высказывая Марину наилучшие пожелания и проклиная тех, кто оставил его лицом вниз на берегу заброшенного острова между Сан-Тико и Аварией.
— Это не то, что произошло! — Я кричу, а затем проглатываю остаток своей реплики. Привлечение внимания к нам снова свяжет мне руки. Мне нужны ответы, а не цепи. — Прости.
— Прекрати, — произносит голос с кровати, и я резко поворачиваюсь лицом к отцу. Он немного морщится, его лицо морщится, но протягивает ко мне дрожащую руку. Я обхватываю ее и наклоняюсь, чтобы прижаться своим лбом к его.
— Слава богам, ты проснулся.
— Я в порядке, принцесса. Обещаю. — Его взгляд отрывается от моего и фокусируется на человеке позади меня. — Ты вызвала?
Гнев скручивается у меня внутри. Мое разочарование — горькая боль, которую трудно проглотить.
Мой отец выглядит хрупким, бледным на фоне слабого освещения, и все же люди, которым я доверяла, заняты искажением правды. Я не могу не задаться вопросом, насколько глубоко предательство Найи. Причинила бы она вред моей семье, чтобы доставить удовольствие своей паре?
Меня отрывает от моих мыслей бабушкино покашливание.
— Я.
— Как далеко сейчас? — спросила я.
— Несколько часов пути. Подкрепление будет размещено поблизости, если потребуется.
Она встает и переходит на другую сторону кровати, а затем наклоняется ближе, ее голос понижается на октаву или две.
— Другие вещи тоже изменились с тех пор, как мы говорили в последний раз. Они хотят большего, Марин. Вампиры будут использовать нас — наши воды — для перемещения своих кровавых стад, богатств и оружия. И когда придет время, они используют все три, чтобы нанести удар по Сан-Тико. Убьют всех волков на этом острове.
Слова пронзают меня насквозь, и я задыхаюсь.
— Нет.
Камень в моей руке остается черным, но он горячий на ощупь, и он обжигает меня. Не то чтобы меня это волновало. Мой разум и сердце кричат от ужаса.
— Нет. Они не могут!
— Прости.
Достав что-то из кармана, бабушка вкладывает это в мою свободную руку. Лицо у нее напряженное, почти затравленное.
— Вот почему ты должна уйти сегодня вечером. Возьми камень и спрячь его, пока твой дедушка не узнал.
Слезы щиплют мне глаза.
— Я не могу оставить тебя. Я не могу оставить своего отца.
Тишину нарушает сильный кашель. Отец слабо шевелится, его голос хриплый, но уверенный.
— Иди, Нерисса. Твои дядя и тетя уже в пути; они знают правду и позаботятся обо мне. У нас все будет хорошо, но ты…
— Я не уйду, — заканчиваю я за него.
Бабушка смотрит на дверь; плавники задевают течение и подплывают ближе. Звук слабый, немного искаженный, но безошибочный. После недолгого молчания она снова встречается со мной взглядом — теперь ее глаза пусты, точно так же, как у моего отца, который лежит на спине с закрытыми глазами, — как будто этого разговора никогда и не было.
— Делай, как он говорит, дитя. Беги сейчас же, пока не стало слишком поздно.
Дворец исчезает позади меня, его отточенное величие и скрытые опасности поглощаются расстоянием, пока я упорно плыву сквозь внешние течения. Мои легкие горят, плавник толкает меня сквозь воду. Каждое учащенное сердцебиение напоминает мне, что я не могу вернуться назад. Каждая частичка расстояния между мной и местом, которое я всю свою жизнь называла домом, причиняет боль, но я не сбавляю темп.
