Тень на жатве (ЛП) - Уивер Бринн

Ашен тяжело вздыхает и наконец поднимает свою рюмку. Он осушает ее, и я тут же наливаю ещё.

— Боюсь, ты права. Но мы не можем быть уверены. Есть ещё помещения?

— Лаунж и два кабинета наверху. И лестница на крышу - в бар на открытом воздухе. Возможно, это безопаснее, чем возвращаться тем же путём или выходить через парадный вход. Оттуда будет хороший обзор на улицы внизу, а ещё можно перепрыгнуть на соседние крыши.

Ашен допивает вторую порцию и ставит рюмку на стойку с глухим стуком.

— Тогда пошли.

— Не-а, думаю, нам стоит остаться здесь, попьем пока, и пусть они сами нас найдут, когда будут готовы.

— Это... ужасная идея. А у тебя их и так было предостаточно.

— Например, убить ангела? Отличная была идея.

Я улыбаюсь Ашену как можно беззаботнее. И, честно говоря, это даётся мне легче, чем ожидала. Я слишком долго убегала от смерти. Есть какое-то странное спокойствие в том, чтобы считать эти моменты последними — и проживать их так, как хочется.

Вот только Ашен, кажется, со мной не согласен.

Он отводит взгляд, проводит ладонью по волосам, затем сжимает затылок, опуская голову. Отражение его глаз, вспыхивающих ярче, мерцает в полированной поверхности стойки.

— Прости, Лу, — он шепчет, долго не поднимая взгляд. Когда же он смотрит на меня, я вижу в них отчаяние. Раскаяние. Печаль, что накатывает, как штормовые волны о скалы. — Я не должен был вести тебя сюда. Думаю, ты права. Это ловушка. Но нам нужно идти, вдруг мы ещё сможем выбраться.

Я допиваю текилу, перегибаюсь через стойку и беру его руку, прижимая окровавленные пальцы к своим губам. Целую их, вдыхая его запах сквозь металлический привкус крови.

— Ладно, Жнец, — отпускаю его руку с едва заметной улыбкой, которая не гасит огонь в его глазах. — За мной.

Мы идём между столиками к левой стороне зала, где чёрная лестница ведёт вверх, к хрустальным светильникам под потолком. На площадке кожаные диваны, дорогие цветочные композиции, картины в золочёных рамах. Слева VIP-зона, явно пустая: ни дыхания, ни сердцебиения. Справа коридор с кабинетами. Тоже тишина. Прямо - последний пролёт. Лестница на крышу.

Мы стоим у её основания. Я смотрю на закрытую дверь наверху. Вспоминаю последний раз, когда была здесь: музыка, пульсирующая в груди, ладони, влажные от предвкушения, вкус яда на языке. Тогда я поднялась по этим ступеням с одной целью — отомстить последнему, кто видел меня в огне.

Я получила своё. Заманила Бобби Сарно на крышу. Когда чары маскировки рассеялись, и в его глазах мелькнуло узнавание, я сжала его виски. Повернула голову, пока кости не хрустнули. Он рухнул к моим ногам. Я смотрела, пока он не замрёт, затем прыгнула с крыши, обратно в свою скрытую жизнь.

А теперь я здесь, и мне кажется, будто призрак Бобби Сарно рядом, будто он ждёт меня наверху. Это глупо, конечно. Его душа не застряла в Теневом мире и не привязана к этому месту. Он умер от моих рук, и возврата нет. И где-то в этой истории умерла и та версия меня.

Я бы убила его снова, не поймите неправильно. Но теперь мне не хочется просто прятаться. Та жизнь — не жизнь.

Я беру руку Ашена. Его кожа тёплая. Глубоко вдыхаю. Вот что значит жить.

— Всё в порядке, вампирша? — Ашен смотрит на меня с лёгкой улыбкой.

Я киваю, улыбаюсь в ответ, хотя в животе клубится тревога.

Мы поднимаемся по узкой лестнице, не разжимая пальцев. Клинок Ашена вспыхивает пламенем. На площадке он приоткрывает дверь. Прислушиваюсь — только крики птиц, шум машин внизу. Киваю, и он распахивает створку.

Крыша пуста. Бар не освещён, стулья перевёрнуты на столах. Осматриваем переулок, ничего подозрительного. Другая сторона, выходящая на улицу, тоже спокойна. Ашен встречает мой взгляд, в его глазах осторожное облегчение.

— Знаешь, Жнец, мне нравится выходить сухой из воды, — говорю я, направляясь к пожарной лестнице.

В ушах раздаётся оглушительный грохот. Ослепительный свет обжигает глаза. Объятия Ашена, и тысячи огненных игл пронзают мою кожу.

В воздухе пахнет серой и дымом. Болью и кровью.

А потом — ничего.

ГЛАВА 31

Глаза слипаются. Веки с трудом разлепляются, и я моргаю, пытаясь очистить взгляд от кровавой плёнки. Дым и пыль забивают лёгкие. Хочется кашлянуть, но острые обломки рёбер впиваются в грудь. Густая тёмная кровь сочится из бесчисленных ран. В руке что-то блестит — кусок металла, чужеродный, впившийся в плоть. Я шевелюсь, высвобождаю другую руку из-под тела. Пальцы дрожат от шока, когда я хватаю окровавленный гвоздь и выдёргиваю его из глубокой дыры между костей.

— Просто замечательно, — говорю себе, но не слышу ни собственных слов, ни звона металла, когда швыряю гвоздь на груду битого кирпича.

На мне лежит тяжесть, прижимающая рёбра к лёгким с каждым вдохом. Стону, кашляю, пытаюсь приподняться, но получается только перевернуться на спину. Запах крови удушлив. Моей. Джесси. Жнеца.

Опускаю взгляд. Тяжесть на груди — это Ашен.

Стискиваю зубы, рычу, превозмогая боль, и сбрасываю его массивное тело набок. Его рука безжизненно падает на обломки вокруг нас. Лица не видно — голова повёрнута в сторону. Подползаю ближе, раз за разом зову его по имени. Не слышу отчаяния в собственном голосе, но чувствую слёзы — они текут по щекам, обжигая порезы. Подкладываю руку под его лицо и поворачиваю к себе.

Его глаза смотрят в небо — пустые, невидящие.

— Ашен… Ашен, очнись.

Провожу по его исцарапанной крови коже сломанными пальцами.

— Ашен…

Наклоняюсь ухом к его груди, надеясь услышать хоть слабый стук, движение лёгких. Но ничего. Дрожащими пальцами ищу пульс на шее, дыхание на губах… ничего. Вопль отчаяния вырывается из самой глубины души, но в моих ушах он звучит приглушённо, словно через вату.

Клыки выдвигаются, и я впиваюсь в собственное запястье, поднося капающую кровь к его губам. Она стекает ему в рот, когда замечаю первый серый пепел, отделяющийся от его кожи и уносящийся вверх. Потом второй, третий, ещё и ещё — пока не теряю счёт. Они кружат вокруг и растворяются в воздухе. Потом свет, искры, дым, пепел, улетающий ввысь. Черты лица Ашена распадаются у меня в руках. Плоть превращается в прах, и я закрываю глаза, слёзы текут ручьём.

Я не слышу приближения удара. Острая боль взрывается в затылке — и мир, и всё моё горе исчезают.

Запах антисептика. Спирта. Липкость бинтов. Пластиков. И слабее - глина. Пыль.

Кирпичный завод.

Острая, неумолимая боль пронзает череп, затуманивая мысли. Лишь через мгновение понимаю: я снова слышу. Слева неровно пищит кардиомонитор. Ритм учащается.

Воспоминания всплывают, как обломки затонувшего корабля. Тяжесть тела Ашена на мне. Его пустой взгляд, устремлённый в небо. Пепел, рассыпавшийся у меня в пальцах и унесённый ветром. Слёзы катятся по вискам ещё до того, как я открываю глаза. Опускаю взгляд на левую руку — она прикована серебряными наручниками к больничной койке. Поворачиваю запястье, ловя свет, но татуировки уже нет.

Закрываю глаза, и плечи содрогаются от беззвучных рыданий.

— Ты плачешь по Жнецу? Что ты за koroleva piyavok? — спрашивает мужчина справа, его акцент ярко выражен. Поворачиваюсь к открытой двери.

Альфа.

Семён Абдулов прислонился к косяку, скрестив мощные руки на груди. Тёмные волосы зализаны назад. Бордовый костюм, чёрная рубашка, шелковый галстук — всё переливается под слишком яркими лампами. Его ледяные голубые глаза сужаются от самодовольной ухмылки.

— Хотя, возможно, именно поэтому ты столько лет живешь, а твои сородичи — нет. Ты непредсказуема. Почти всегда, — он отталкивается от двери, делает несколько шагов вперёд, окидывает палату оценивающим взглядом и снова останавливает его на мне. — Но не в случае с тем человеком. Я знал, что ты не устоишь перед шансом убить его снова. А нам нужно было, чтобы ты кормилась и выжила. Ты почти исцелилась, да?