Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

— Тогда что это было? — Спрашивает Руэн, адресуя вопрос Теосу.

— Это была своего рода церемония, это точно, — отвечает Теос, — но я не чувствую себя очищенным — во всяком случае, я чувствую себя каким-то образом оскверненным. А ты нет?

Кончик пера зависает над моей подписью при его словах. Оскверненным. Возможно, это и было то странное неприятное чувство, с которым я проснулась. Я чувствовала себя в некотором роде оскверненной. У меня все еще болит зад, как и внутренняя поверхность бедер. Но причина не в этом. Что-то внутри меня, за пределами моей плоти и костей, содрогается от насилия, о котором я и не подозревала. Я медленно опускаю перо на стол и начинаю сворачивать пергамент.

— Ты тоже не помнишь, что произошло прошлой ночью, — бормочу я, сосредотачиваясь на задании, как будто это вопрос жизни и смерти. Когда бумага туго свернута и перевязана бечевкой, я поднимаю взгляд и поворачиваюсь лицом ко всем. — Вы все?

Теос качает головой, затем Руэн. Каликсу и не нужно. Я уже знаю, что он помнит о прошлой ночи. Вместо этого он просто наблюдает за мной, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на широкой мускулатуре груди. Я встаю и возвращаюсь к птице, ожидающей на подоконнике. Морская соль и дым проникают через открытое окно, ветерок разносит запах океана и давнего костра. Я быстро привязываю записку к лапке птицы и поднимаю ее обратно на ветер. Если бы у меня в комнате была какая-нибудь еда, я бы предложила ей угощение за ее работу, но это дикое создание. Она просто предлагает нам с Регисом воспользоваться его даром полета. Она добытчица, птица, которой будет комфортнее в объятиях природы.

— Почему мы не можем вспомнить, Деа? — Вопрос исходит от Теоса, и он ближе, чем я помню, до того как я стояла спиной к комнате и смотрела, как птица Региса взмывает в облака, все выше и выше, пока не исчезает совсем. Я не могу сдержать укол ревности в груди при виде этого. Хотела бы я так поступить — просто улететь прочь и сбежать из любого места, которое захочет запереть меня в клетке.

— Что бы ни случилось прошлой ночью, это украло наши воспоминания, — думаю я вслух, не сводя глаз с последнего очертания птицы вдалеке. — Мы проснулись с синяками, царапинами и сажей на теле.

— Я помню костер, — соглашается Руэн. — Скорее всего, от него остались пепел и тлеющие угли.

— Но царапины и следы укусов? — Я поворачиваюсь лицом к комнате.

Губы Теоса подергиваются, несмотря на серьезность вопроса. — Ну, я подозревал, что мы слишком много выпили и немного повеселились.

— Мы исцеляемся быстрее, чем люди, Теос, — указываю я. — Я уверена, что мы проспали несколько часов. — Легкость его ухмылки мгновенно исчезает, когда смысл моих слов становится ясен. Я дотрагиваюсь до чувствительной плоти на своей шеи и плеча, переводя взгляд на Каликса, пока он наблюдает за мной. — Почему мы не исцелились со вчерашнего вечера?

Вопрос повисает в воздухе, словно занесенный над нашими головами топор. Ни у кого из нас нет ответа, но ясно одно — наши воспоминания, возможно, не единственное, что мы потеряли.

Глава 26

Кайра

Мы с Даркхейвенами проводим остаток дня вместе, приходя в себя после последствий предыдущей ночи, и я, наконец, забираю книгу Кэдмона. Теперь, когда я знаю, что он не мертв, кажется, нет другой причины, по которой эта чертова штука не работает. Сидя спиной к стене у окна в своей спальне я переворачиваю пустую страницу за пустой страницей.

Я уже пыталась постучать в дверь Мейрин, но ответа не последовало. Выходила ли она в столовую или проведать Найла, я не знаю, но сейчас я благодарна ей за то, что она не захотела идти на Очищение. Даже если она не хочет, чтобы ее втягивали в основную битву, наличие целительницы, у которой ничего не украли, будет полезно в долгосрочной перспективе.

— Давай… — Бормочу я, переворачивая очередную пустую страницу. Я захлопываю книгу и встряхиваю ее, как будто это поможет мне. Конечно, это не так, поэтому я швыряю ее на пол, наслаждаясь стуком, с которым она ударяется о камень и скользит, пока не натыкается на одну из прочных ножек кровати с балдахином. Я смотрю на нее со своего места, размышляя о том, стоит ли вернуться в тюрьму под Академией Ортус и потребовать ответов от самого Бога Пророчеств.

Совет Богов кое-что забрал у нас прошлой ночью с помощью этой церемонии. Я не знаю как, но если что-то подобное возможно, то Кэдмон наверняка сможет рассказать нам, как защититься от этого в будущем. Но если я пойду к нему, то мне придется увидеть и ее. Мою мать. Раздается стук в мою дверь, и, не вставая, я зову того, кто это, войти.

Дверь со скрипом открывается, ржавые петли стонут от усилия. На пороге стоит Руэн с подносом в руках, и я морщусь, рассматривая содержимое. Хотя это не та ужасная смесь, которую Каликс заставил нас всех выпить, еда на Ортусе оставляет желать лучшего, и я уже чувствую, что начинаю терять тот небольшой лишний вес, который был у меня до прибытия сюда.

— Я не голодна, — говорю я. Он все равно входит, игнорируя мои слова, закрывая за собой дверь носком ботинка, а затем подходит ко мне.

Медленно опускаясь перед тем местом, где я сижу, Руэн отставляет поднос с супом и черствым хлебом — очередное блюдо в Ортусе — в сторону. Вид еды возвращает меня к моим мыслям о тюрьме под нами.

Почему я не подумала о том, что они там, внизу, умирают с голоду? Что у них нет ни тепла, ни еды, ни воды, ни чего-либо еще? Они грязные, голодные и скованы серой; только их Божественность — или какая бы то ни было истинная сила, которой обладают атлантийцы, — поддерживает в них жизнь.

Я закрываю глаза, когда стыд захлестывает меня. Неважно, что они с Кэдмоном сделали, как они сговорились бросить меня на милость Преступного Мира, я должна была хотя бы подумать о том, чтобы доставить еду или что-нибудь еще.

Руэн тянется за половиной куска хлеба, и я слежу за его движением. Он откидывается на стену, расставив ноги и поставив ступни в ботинках на пол, и задумчиво перекладывает твердый кусок хлеба между ладонями. Сглатывая сухой комок в горле, я перевожу взгляд на окно сбоку от меня.

Идет дождь, разбиваясь о океанские волны за серыми стенами Ортуса. С того места, где я сижу, садовая дорожка внизу не видна, но я могу наблюдать за кружением грозовых облаков и представлять падение воды в бурлящее море, пожухлую траву и камни, пропитывающие своей влагой гору Бримстоун. Дождь — это просто, у него одна цель. Смыть все. Я бы хотела, чтобы он мог смыть весь этот остров… даже если бы я все еще была на нем.

— Тебе лучше отправить это в тюрьму, — тихо говорю я, выпуская свои мысли наружу и надеясь, что Руэн не догадается о вине, скрывающейся за поверхностью.

Его движения останавливаются, хлебный шарик приземляется в одной руке и остается там. — Я устроил так, чтобы еду доставляли Кэдмону и твоей матери на следующий день после того, как мы их нашли, — говорит он, удивляя меня.

Поворачивая голову, я поражаюсь пещерной глубине его взгляда. — Ты это сделал?

Локон темных волос падает на левую сторону его лба, когда он наклоняет голову в мою сторону. — Да, — подтверждает он. — Змеи Каликса могут быть весьма полезны при доставке припасов. Они могут проникнуть туда, куда другим лучше не соваться.

Тяжесть в моей груди ослабевает, но лишь незначительно. — Понятно. — Я не знаю, что еще сказать, но, к счастью, Руэн не дает мне долго сидеть в неловком молчании.

— Отчасти я понимаю, почему ты ее ненавидишь, — бормочет Руэн, и внезапно мне очень хочется, чтобы снова воцарилось неловкое молчание. Почему-то мне кажется, что это было бы лучше, чем настоящее обсуждение моих чувств к матери.

— Тебе не нужно этого понимать. — Слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю подумать о них получше. Я хочу вернуть их назад, какими бы брыкающимися и кричащими они ни были, и запереть. Во-первых, мне не следовало ничего говорить. Это бессмысленно. То, почему я чувствую то, что я чувствую, не стирает истинных эмоций.