Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

В комнате воцаряется тишина, а затем Руэн осторожными шагами подходит ко мне и осторожно берет книгу из моих рук. Я отпускаю ее слишком рано, и он ловит ее, прежде чем она успевает упасть на пол. Моя грудь — уродливая, пустая штука. Пустота и боль.

— Хорошо, Кайра. — Руэн прижимает книгу ближе к груди и кивает, выпрямляясь. — Я пойду к нему.

— Спасибо тебе.

Он поворачивается, чтобы уйти, но прежде чем он доходит до двери, Руэн останавливается и оглядывается на меня. Я закрываю глаза и молча умоляю его больше ничего не говорить, но, конечно, как это обычно бывает с этими проклятыми Даркхейвенами, они никогда не делают того, чего я хочу.

— Даже если ты обижаешься на нее за то, что она бросила тебя, Кайра, — мягко говорит он, — ты не сможешь убегать от нее вечно. В конце концов, эта война с Богами закончится. Она будет либо мертва, либо освобождена. Бегство от нее не исцелит тебя. Если ты не столкнешься со своими проблемами вместе с ней, они всегда будут тянуть тебя вниз. Поверь тому, кто знает много о ранах — внутренних и наружных. Чем дольше их не лечить, тем сильнее они гноятся. Вырежи эту часть своего сердца, и оно начнет разлагаться. Однажды ты оглянешься назад и увидишь, что внутри ты мертва.

С этим последним заявлением он открывает дверь и уходит. Улыбка, которая появляется на моих губах, совсем не веселая. Это извращенная вещь, которая заставляет все мое тело рухнуть на край кровати, когда я поднимаю руки к лицу, и еще больше слез стекает по моим щекам.

Почему он не видит? Я уже мертва внутри.

Глава 27

Руэн

Люди лгут. Это факт, который я усвоил слишком хорошо. И если люди лгут, то то же самое делают и Боги. В конце концов, они — по собственному признанию Кэдмона — всего лишь люди. Другие люди. Люди, обладающие силой, превосходящей мощь предков этого мира, но тем не менее люди.

Ложь Кайры, однако, только усиливает боль в моей груди. Осознает она это или нет, скрывать свои эмоции — это ложь. Ложь самой себе, которая медленно, но верно разрушит ее изнутри. В конце концов, я это хорошо знаю, так как у меня, остались собственные шрамы, от моих попыток сделать то же самое.

С наступлением темноты я выскальзываю из жилых коридоров вниз. Через большой зал я иду по пути, по которому Кайра и ее ментальная карта паука провели меня несколько дней назад. Когда я добираюсь до стены, за которой находится лестница в тюрьму внизу, я снова поражаюсь тому, насколько хорошо она спрятана.

Свет, направляющий мои шаги, мерцает, как будто моя сила иссякла с тех пор, как я в последний раз спускался сюда. Я останавливаюсь на лестнице, когда она полностью гаснет. Мой затылок покрывается потом, и мне требуется несколько долгих мгновений концентрации, чтобы вернуть иллюзию пламяни. Он стал более тусклым, но на этот раз не гаснет, пока я спускаюсь по оставшемуся пути и направляюсь по нижним коридорам.

Когда мои шаги приближаются к камерам, в которых содержатся Кэдмон и мать Кайры, звуки их движений эхом доносятся до меня. Я останавливаюсь перед ними, беру сумку, которую нес с собой, и опускаю ее на землю.

— Руэн. — Кэдмон подходит к решетке своей камеры. Он выглядит здоровее, чем раньше. Конечно, он все еще изможден, небольшие порции еды и припасов, которые Каликс доставлял через своих змей, не смогли по-настоящему стереть следы заключения, но его глаза стали ярче, гораздо живее.

— Я принес еще еды, — говорю я ему, осматривая пол их клеток. — Змеи же приносили вам немного раньше, да?

— Все спрятано. — Это говорит женщина, Ариадна, когда она тоже подходит к передней части своей камеры, протягивая руки, чтобы ухватиться за прутья. Звон цепей привлекает мое внимание к ее лодыжкам и запястьям.

Темные звенья свисают с манжет, обернутых вокруг ее худых конечностей, но они не связаны вместе. Быстрый взгляд на Кэдмона показывает то же самое, хотя его цепи хорошо сочетаются с цветом его кожи, из-за чего их труднее разглядеть.

В прошлый раз я был настолько ошеломлён их присутствием, что даже не заметил: они заперты не просто за решёткой из серы, но ещё и прикованы к земле кандалами из того же материала. Мне следовало бы подумать о чём-то ещё — возможно, о каком-нибудь инструменте, с помощью которого можно было бы освободить их от этих оков.

Я достаю несколько свертков черствого хлеба, которые змеи Каликса раздобыли в столовой после закрытия. Разделив свертки пополам, я вручаю один Кэдмону, а другой Ариадне, прежде чем вернуться за канистрами с водой.

Два заключенных Бога с благодарностью принимают дары и прячут их в глубине своих камер за камнями, прежде чем вернуться к решетке. Я не упускаю из виду, как Ариадна оглядывает пространство вокруг меня, пытаясь заглянуть в коридор, будто высматривая свою дочь, — но даже если бы я это и пропустил, её слова невозможно не заметить.

— Где моя дочь? — спрашивает она, и глаза того же цвета, что и у Кайры, останавливаются на мне. Однако, в отличие от глаз Кайры, они почему-то более яркие, потрескивающие от неиспользованной энергии.

Я достаю книгу из сумки и прижимаю к боку. — Она не придет.

Ариадна скрывает свою реакцию. Ее лицо не меняется и не дергается от разочарования, хотя я знаю, что это так. Над моей головой снова мерцает иллюзия моего света, и я знаю, что мне нужно поторопиться с этим.

Подойдя к камере Кэдмона, я протягиваю ему книгу. — Твоя книга пророчеств больше ничего нам не дает, — говорю я ему. — Нам нужны ответы, а с тех пор, как ты пропал, здесь ничего не появлялось…

Кэдмон не забирает у меня книгу; вместо этого его взгляд устремлен на парящий над нами свет. — Что не так с твоими способностями? — он требует.

Я стискиваю зубы и постукиваю краем тома по одной из зубчатых решеток его камеры, чтобы вернуть его внимание к текущему вопросу. — Книга, Кэдмон, — говорю я. — Мне нужно знать, почему она не дает нам больше информации.

Он не отвечает мне. Вместо этого его рука проскальзывает между прутьями и вцепляется в мое запястье. Я вздрагиваю от неожиданности, когда книга выпадает у меня из рук и с грохотом падает на землю, страницы разлетаются, когда поднимается пыль. Почти черные глаза Кэдмона ищут мои, и он, кажется, даже не замечает, что более острые края прутьев впиваются ему в руку.

Кап. Кап. Кап.

Я смотрю вниз и обнаруживаю, что кровь уже начала литься из его ран, капая на грязный камень у нас под ногами. — Черт возьми, Кэдмон. — Я пытаюсь вырваться, но он сжимает меня крепче.

— Ты этого не делал, — шипит он. — Скажи мне, что ты этого не делал.

Нахмурившись, я пытаюсь оторвать его от своего запястья пальцами свободной руки. — Чего не сделал? — Я огрызаюсь. — О чем ты говоришь?

— Церемония Трейктус.

Мои пальцы перестают впиваться в его, когда я поворачиваю голову к Ариадне, чтобы услышать ее ответ. — Что?

— Церемония переноса, — рявкает Кэдмон, слегка встряхивая меня. От этого движения края решетки врезаются в него еще сильнее. Кровь быстрее стекает по его плоти на пол.

— Я не… — Я моргаю и пытаюсь вспомнить ночь Очищения. Образы огня, статуй, вина и… кожи на моей коже, вторгаются в мою голову. Несмотря на напиток, который Каликс заставил нас выпить, чтобы облегчить боль после, простая попытка вспомнить ту ночь все еще оставляет у меня дурные предчувствия и боль в висках.

— Вдыхай через нос, а выдыхай через рот, — предлагает Ариадна. Ее голос успокаивает.

Я делаю, как она приказывает. Вдыхаю через нос, вдыхаю до тех пор, пока грудь не сдавливает от нехватки места, а затем выдыхаю через рот. Я повторяю это действие несколько раз, смутно слыша ее голос, хотя она обращается не ко мне. После того, как боль в голове утихает, я открываю глаза, понимая, что закрыл их, и обнаруживаю, что мою руку отпустили, а Кэдмон стоит в стороне от решетки, уставившись на меня с незнакомым выражением лица.