Надежда Тальконы (СИ) - Корешкова Евгения

Я знаю Надежду с рождения, точнее, еще до рождения. Примерно с такого же периода беременности у ее матери, как сейчас у Надежды. Но здесь вся беда в том, что она ассоциирует и беременность и ребенка с негативными событиями жизни, интуитивно противясь его рождению. Отсюда и такой токсикоз и депрессия. Мы постарались сгладить негативные воспоминания и настроить ее на более благосклонное отношение к своему ребенку. Думаю, что все должно наладиться. Но мы еще последим за ней некоторое время и подкорректируем ее состояние. Хотя, по правилам нашей планеты, это не совсем честно и законно. Мы не вправе проводить такое тотальное воздействие. Но Аллант просил помощи. И помощь, действительно, была ей нужна. Да ты ешь, ешь… Ведь она тебе не только хозяйка?

Кадав смутился.

— Я люблю Рэллу Надежду.

— Ну, тогда иди, карауль свою любовь, хотя здесь некому ее обидеть. И сложновато, как я думаю.

Через день Надежда запросила по браслету акваланг и фруктов и, наконец, включила свой маячок.

Бернет прилетел через полтора часа.

— Кадав, не хочешь поменяться? Лети домой, если устал.

— Рэлла Надежда! — взмолился он — я что-то сделал не так? За что?

— Просто хотела, чтоб ты отдохнул.

— Но ведь это Бернет женился, а не я. Пусть уж вместе с Альгидой и отдыхают.

— Как хочешь…

Провожая глазами люфтер, Кадав спросил:

— Рэлла Надежда, а ваши Рептилоиды могут читать человеческие мысли?

— Свободно. Причем даже через стенку или на приличном расстоянии. Если захотят.

Невысказанное вслух ругательство сорвалось с губ тихим, сразу же оборванным шипением.

— В чем дело?

— Наверное, мне нужно извиниться. — Потупил голову Кадав.

— Перед кем?

— Перед ними. — Кадав мотнул головой в сторону корабля.

— Наверное. — Спокойно подтвердила Надежда. — А есть за что?

Кадав, подтверждая вину, потряс головой.

— Только они же все одинаковые. Я их не различаю.

— Да не может быть! Смотреть внимательнее нужно! Для начала обрати внимание на глаза. У них у всех радужка отличается по цвету. Это зависит от возраста. Самая яркая — у Шетона-старшего. У Каша — почти желтая. И роста они разного.

18

Храмовый праздник на Западном материке требовал обязательного присутствия Посланницы. И она полетела. Как всегда только со своим сопровождением, чем задала очередную головную боль и бессонную ночь Найсу, который до последнего пункта пытался распланировать этот визит по обеспечению безопасности Рэллы Тальконы с местными органами правопорядка. И в результате, утром, в приказном порядке, не слушая никаких возражений, отправил для сопровождения люфтер со своей, дворцовой охраной, причем со внутреннего радиуса.

Если в Талькдаре еще стояло вполне летнее тепло, то для этого полета Альгида припасала своей Праки, а заодно для себя, одежду вполне зимнюю. Погода со снегом и ощутимым морозцем уже харатерная для Западного континента того требовала.

Вылетевший в Талькдару священнослужитель с Западного континента предупредил Надежду, что люфтеры сядут на краю храмовой площади. И что придется пешком пройти к храму, отстоять праздничную службу и можно будет возвращаться. А еще, по возможности, показать свои целительские способности в храме. Мы подберем двоих больных…

— Ну, уж нет! — яростно возмутилась Надежда — подберете! Там может оказаться такое, что я уже после первого вашего больного в обморок грохнусь у всех на глазах. Вам это нужно?

Священнослужитель сразу же начал искренне, испуганно извиняться и смотрелся так жалко, что Надежда стала утешать его, обещая, что не подведет и обязательно все покажет, только выбор оставила за собой.

Полет прошел в молчании. Но вот люфтер круто пошел вниз. Под ними лежал незнакомый заснеженный городок, купола местного храма, особенно яркие на белом фоне, и огромная толпа запрудившая всю площадь и прилегающие улицы. Свободным оставалось только обнесенное красными флажками место для посадки люфтеров.

Рэлла Тальконы вышла из люка на чувствительный морозец и оглохла от восторженного рева встречающих. Помахала приветственно рукой и медленно, торжественно, стала спускаться по празднично украшенному трапу. И уже на второй ступеньке поняла: что-то не то.

Толпа рванулась и элементарно смяла весь, тщательно выстроенный, коридор охраны, полностью запрудив площадь перед люфтером.

Надежда и сама еще среагировать не успела, как оказалась закрытой спинами своих телохранителей, мгновенно метнувшихся вперед. Недаром, видимо, их Найс школил.

Тревога оказалась напрасной. Через три-четыре минуты люди сами отступили за цепь ошеломленных охранников, вот только ковровая дорожка, по которой должна была пройти Посланница, оказалась полностью закрытой беспорядочно накиданными головными платками.

До Надежды слишком медленно доходил смысл этого, казалось бы безрассудного массового поступка, а когда поняла — кровь отлила от лица. Она цепко ухватилась за руку Бернета. Кадав быстро и осторожно успел заглянуть ей в резко опущенные глаза, успел прочесть плеснувшийся ужас недавнего ночного воспоминания.

Белизна той трагической ночной дорожки с горящими по краям храмовыми светильничками и эта дорожка, ковровая, с затоптанным снегом по краям и разноцветными платками, по которым, намекая на Ночь Жертвоприношения, Посланнице предлагалось пройти, чтоб жителям получить потом Священную реликвию — свой платок, на который наступила Посланница.

Надежда пару минут успокаивалась, выравнивая дыхание, а затем, самым неожиданным образом, взяла и разулась, к общей неистовой радости, ступив на расстеленные платки босиком. Альгида немедленно подхватила отороченные светлым мехом низкие сапожки и сунула за пазуху, поближе к телу, чтоб не остыли.

Рэлла Тальконы медленно прошла уже две трети предназначенного пути до незнакомого храма, когда услышала тонкий и резкий, отчаянно-жалобный ментальный вскрик:

— Посланница! Умоляю!

Надежда остановилась, и стала вглядываться влево, куда-то вдаль, поверх голов. И, к ужасу своих телохранителей, тихо попросила ошеломленных охранников оцепления:

— Пропустите, пожалуйста.

Они незамедлительно повиновались, и Посланница, непонятно зачем, шагнула в толпу. Перед ней вежливо и оторопело расступались, жадно пожирая ее глазами, такую невероятно близкую, таинственную, красивую…

А она все пробиралась вперед, ступая босиком теперь уже по мерзлому снегу, пока не оказалась около скорчившейся на коленях на затоптанном снегу, безутешно рыдающей в снятый головной платок девочки-подростка.

Надежда присела рядом на корточки, осторожно и ласково поздоровалась:

— Привет. Ты звала меня? Я здесь.

Девочка вскинула некрасивое, красное заплаканное лицо и, ошарашено вытаращив глаза, с минуту молча хватала широко раскрытым ртом холодный воздух, прежде чем, заикаясь, с трудом выговорила изумленное:

— По-по-пос-ланница?!

— Ну, в чем дело? Что у тебя случилось?

— Мама! Моя мама… Она поскользнулась, упала и не встает теперь. Давно. Я платок хотела… чтоб Вы дотронулись… она выздоровеет тогда… обязательно!

Надежда взяла у девочки из рук платок и осторожно вытерла ей заплаканное лицо.

— Не плачь, забери свой платок. Я держала его. Ты убедилась? Твою маму смотреть бы, конечно, нужно… Но сейчас мне, честно, никак… Видишь, сколько народу ждет. И стоять здесь босиком холодно. Давай, мы сделаем вот что. — И обернувшись, попросила к одного из местных охранников: пожалуйста, подведите ко мне эту девочку после окончания службы. — И, уже обращаясь к девочке: Поднимайся, пойдешь с ним. Договорились?

Бернет, недолго думая, легко подхватил свою Праки на руки, донес до заваленной головными платками ковровой дорожки, и всю дорогу, чуть слышно, но очень раздраженно бубнил ей на ухо о недопустимости такого поведения и безобразном отношении к своему здоровью. Кадав шагал справа и на ходу в ладонях согревал ее окоченевшие ступни.