Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

Глубоко в лесу, куда я его притащил, никто не услышит его мольбы о пощаде. И главное — она не услышит. Я и так сегодня достаточно ее потревожил.

— Так у Молохая моя жена, да? — хладнокровно спросил я, медленно обходя его по кругу.

Феликс кивнул, не поднимая глаз.

— Ты ее видел? — спросил я.

Он снова кивнул, но я заметил, как дрогнула его губа. И он пробубнил:

— Просто отдайте ему девчонку, и получите жену обратно.

Кулаки сжались, костяшки заскрипели, и я уставился на него пустым взглядом. Делал вид, будто обдумываю. Пусть поноет.

— Дочь Симеона… — Феликс сглотнул и нервно кивнул в сторону трактира. — Понимаю, в чем ее притягательность, — я прищурился, подбадривая его продолжать. Дать мне еще поводов насладиться тем, как я буду его убивать. — Она… она нечто.

Я усмехнулся и кивнул, как будто не знал этого и не проводил каждое мгновение рядом с ней, еле сдерживаясь от того, чтобы не сорвать с нее одежду, уложить посреди леса и забрать себе. Раздвинуть эти мягкие, теплые бедра и лакомиться ее сладостью, пока она не закричит мое имя. Пока она не забудет боль, страх, печаль, тяготы. И останусь только я.

Некоторые вещи, например, то, как она превращала меня в животное, никогда не менялись.

— Как она выглядит? — прохладно спросил я. — Ты сказал, что видел ее, мою жену.

— Она… красивая, — выдавил он.

— Какого цвета у нее волосы? — продолжал я. — Глаза? Невысокая? Высокая? Худая? Молодая? Старая? Если она такая красивая, уверен, ты разглядывал ее не спеша, как ты делал это с… — я искривил рот в усмешке, — дочерью Симеона.

Эта ложь уже действовала мне на нервы.

— Я видел ее только секунду, — торопливо выдавил Феликс.

Во мне вспыхнула бело-жгучая ярость и вырвалась фрустрированным, гортанным урчанием. Слияние звериных языков похоти, любви и боли, в котором томилось мое нутро, требовало выхода и превратилось в злость.

Он завыл, когда я вцепился в его куртку и вдавил его в ствол толстого дуба.

— Что он тебе обещал, Феликс? — рявкнул я.

— Чт-что вы имеете в виду? — он беспомощно пытался пальцами ослабить мою хватку в попытке освободиться.

Моя рука дернулась в жажде почувствовать, как его тонкая шея захрустит под ней. Когда притворяются дураком — этого я тоже не любил.

— Я спросил, — сдавил его плечо сильнее, — что пообещал тебе Молохай за то, чтобы ты организовал этот обмен?

— Н-ничего! — запаниковал Феликс. — Он мне ничего не обещал, Смит! Я просто пытаюсь помочь!

— У него нет моей жены, Феликс.

— Ч-что? — он пытался вырваться, но я сжал руку сильнее. — Она у него.

— Не думаю, друг мой.

Он завыл, когда складной нож, спрятанный у меня в рукаве, с потрясающим шлепком вошел в плоть между его ребрами.

Мне нравился этот звук.

— Откуда вы знаете? — завопил он, когда я медленно прокручивал нож в слабой мышце.

Бедный ублюдок скулил, хрипел, хватал ртом воздух. Теплая кровь на ладони успокаивала меня, но она была ледяной в сравнении с теплом ее кожи.

Рыча, я вцепился в его волосы и резко дернул назад, прежде чем вонзить кулак в центр его лица. Нос хрустнул, из его груди вырвались несуразные всхлипы.

— Потому что она у меня, ты, ебаный идиот! — взревел я, швырнув его на землю и нависнув над ним. — И никто никогда не… — я наклонился, придавил его руку к ледяной земле и приготовился перебить каждый палец.

— Заберет!

Большой палец.

— Ее!

Указательный.

— У меня!

Средний.

— Снова!

Безымянный.

— Пожалуйста! — завыл он.

Но я купался в его агонии. Славное возмездие за только одну мысль о том, чтобы навредить моей Элле.

— Прошу простите! О боги! — он на четвереньках, с соплями и кровью, свисающими из сломанного носа. — Боги, прошу!

— О, уверяю тебя, — я ткнул стопой ему в грудь и опрокинул на спину, — нет никого, кто был бы дальше от ваших богов, — я присел рядом, выдернул нож из его бока, вцепился в его волосы и обнажил шею. — Пора, Феликс. Передай отцу мои соболезнования. Ради него — сожалею, — я щелкнул языком по небу в притворном раздумье, затем вздохнул и покачал головой. — Просто не настолько, чтобы пощадить.

— Это были деньги! — он хныкал, жалкий вопль жадного, бормочущего дурака. Он продал мою Эллу за деньги. Я кипел от ярости, но он был так поразительно глуп, что удержаться от смеха было нелегко. — Моя семья! — задыхался он. — Моя жена и сын, пожалуйста, не трогайте их.

— Я лично позабочусь, чтобы с твоей семьей было все в порядке. Они в безопасности, — спокойно пообещал я. И это было правдой, я убил так много невинных за свою долбанную жизнь, что с радостью избавлюсь от этой привычки. Его жена и ребенок не виноваты в том, что он плакса и подлец.

Феликс сделал последний вдох.

— К сожалению, — вздохнул я, — не ты.

И перерезал ему горло.

Обычно мне нравилось заливать кровью своих жертв. Когда убийство — мой выбор, я убеждаюсь, что они этого заслужили. Я перерезал столько глоток, что мог предугадать, как всплеснет и польется кровь, так что закончил с Феликсом быстро, не забрызгав ничего, кроме рук и предплечий.

Этим вечером мне не хотелось устраивать беспорядок. Я жаждал вернуться к Ариэлле, хоть на мгновение, чтобы насладиться спокойным выражением ее лица во сне и наблюдать ровное движение ее груди, такой маленькой и такой крепкой. Сегодня ночью я не смогу взять ее. Я сам все испортил правдой.

Но это было неизбежно — сказать ей правду. Как и неизбежно было рассказать ей все остальное.

Завтра, решил я. Я скажу ей все завтра.

С усталым вздохом я нагнулся и обмыл руки в близлежащем ручье, не чувствуя жалящих укусов ледяной воды, что кололи мозолистые ладони. Отражение заставило меня нахмуриться: изможденная, исцарапанная версия молодого человека, за которого она когда-то вышла замуж.

Я ненавидел то, что мне придется вести ее к тем Пещерам. К лгуну и манипулятору Симеону. К душегубке Элоуэн. К молодому, незапятнанному принцу-воину Элиасу Уинтерсону, жаждущему отнять у меня то, что мое по праву. Но он даже не знает меня. Нет, никто из них не видел моего лица, когда я расправлялся с их близкими. Я позаботился о том, чтобы они знали меня лишь по знаку, который Молохай вынуждал меня оставлять на телах жертв. По клейму Мясника.

Как бы мне ни хотелось еще отсрочить сдачу моей Эллы в ловушку, созданную Симеоном, времени на обучение, на то, чтобы показать ей ее ценность помимо короны и этой гребаной пророческой сказки, больше не оставалось. То, что здесь оказался замешан Феликс Мортон, заставило меня понять: Молохай как-то узнал, что она под моей защитой, а теперь, благодаря Феликсу, он знал и о моей жене.

Он хотел обманом выменять Эллу у меня на мою жену. Он не знал, что это одна и та же женщина. Но если он догадается, если узнает ее настоящее, полное имя…

Я проглотил ком тошноты и ускорился по дороге назад. Через несколько минут заметил пустую узду, свисающую с кольца у привязного столба. Раньше рядом стоял темно-каштановый мерин.

Феликс был мертв, а его лошадь исчезла.

И почему-то я чувствовал… ее здесь нет.

Нет.

— Элла! — закричал я, захлебываясь паникой, едва не споткнувшись, врываясь через заднюю дверь трактира. За четыре длинных шага я пересек коридор и распахнул дверь нашей комнаты. — Ариэлла!

Пустая кровать. Пустая комната.

Нет.

Только не снова.

— Ариэлла! — выкрикнул я, сердце грохотало в ушах, слезы обжигали глаза.

Хотелось выть. Кричать. Рвать на себе волосы, выцарапывать глаза — все, что угодно, лишь бы не чувствовать этого. Этого ужаса от мысли, что потерял ее снова. Хотелось увянуть, сдохнуть нахрен.

Но потом я задумался. Может, стоит радоваться, что она успела сбежать. Хотя бы ненадолго. Спрятавшись, она будет в безопасности… от меня. Если Молохай отдаст приказ, которого я не смогу ослушаться.

Если я успею, можно будет проглотить этот яд, что висит у меня на шее, и закончить все самому, прежде чем меня отправят на невольное задание уничтожить единственное существо, которое я когда-либо любил.