на пол
сынок духов накапал
и замерзал живьем.
«Джон Холмс, — шептал ночами Билл, —
любимый мой отец! Тебя я вовсе не убил.
Мне жаль, что ты — мертвец!
не надо гнить, не надо,
ведь я рехнусь от смрада,
коль ты сгниешь вконец!»
И все‑таки пришел каюк
терпению сынка.
Джон Холмс во все,
во все вокруг
проник исподтишка.
Нашли висящим Билла,
и рента, видно было,
торчит из кулака.
Мейсон выслушал Джулию с видимым интересом, после чего произнес:
— И все‑таки… По всей видимости, этот твой Дейл Уэбстер был большим любителем черного юмора…
Джулия, поняв, что ее декламация немного развлекла Мейсона, поспешила продолжить:
— Ну, это еще что!.. Представь, Мейсон, ты ведь профессиональный юрист, как и я: много ли можно найти в литературе примеров, которые бы подпадали под статью «пособничество в побеге из мест заключения»?..
Мейсон растерянно пожал плечами.
— Не знаю…
— Но ведь ты профессиональный юрист…
— Но не профессиональный литератор — а таким, наверняка, был твой Дейл Уэбстер… А что, он умудрился раскопать какой‑то стишок и на эту тему?..
— Представь себе, — произнесла Джулия и, не спрашивая у своего собеседника согласия, вновь принялась декламировать:
Марту Фербер стали гнать с панели
— вышла, мол, в тираж. — и потому
нанялась она, чтоб быть при деле
экономкой в местную тюрьму.
Заключенные топтались тупо
в камерах, и слышен этот звук
был внизу, на кухне, где для супа
Марта Фербер нарезала лук.
Марта Фербер вдоволь надышалась
смрада, что из всех отдушин тек,
были в нем и тошнота, и жалость,
дух опилок, пот немытых ног.
В глубине крысиного подвала лазила
с отравленным куском;
суп, что коменданту подавала
скупо заправляла мышьяком.
Марта Фербер дожидалась: рвотой
комендант зашелся: разнесла
рашпили по камерам: работай,
распили решетку — все дела.
Первый же, еще не веря фарту,
оттолкнул ее и наутек —
все, сбегая, костерили Марту,
а последний сбил кухарку с ног.
Марта Фербер с полу встать пыталась;
воздух горек сделался и сух.
Вспыхнул свет, прихлынула усталость,
сквозняком ушел тюремный дух.
И на скатерть в ядовитой рвоте
Лишь успела искоса взглянуть,
прежде чем в своей почуять плоти
рашпиль, грубо распоровший грудь…
Эту уголовно–лирическую балладу Мейсон слушал рассеянно — по его виду было заметно, что он выслушал эту балладу в исполнении Джулии разве что из чувства приличия — его занимали совершенно иные мысли.
И все‑таки… Ведь нам надо как‑то защищаться на предстоящем суде?..
Джулия кивнула.
— Несомненно…
— Что же делать?..
Джулия не ответила на этот вопрос своего подопечного, словно не расслышав его — или, скорее, сделав вид, что не расслышала…
И лишь когда они вышли из кафетерия, она, дружески посмотрев на Мейсона, произнесла:
— Мне кажется, тебе пока не стоит думать об этом…
Отправляйся домой и приведи себя в порядок… А об остальном подбочусь я сама…
ГЛАВА 4
В Санта–Барбаре появилась новая тема для разговоров. Новая улика в деле Мейсона. Первое судебное слушание. «Посмертное» письмо Лили Лайт не проясняет, а наоборот запутывает расследование. Джулия Уэйнрайт имеет полное право требовать отправить его на графологическую экспертизу, чего она и добивается от Кейта Тиммонса. Новость, узнанная от Гарри Брэфорда. Подозрения Джулии относительно хозяина фирмы «Джакоби и К» только усиливаются.
Разумеется, неожиданная новость о том, что Мейсон покушался на жизнь Лили Лайт, которая до недавнего времени была для этого человека воплощением духовной чистоты и кристальной нравственности, буквально всколыхнула всю Санта–Барбару.
Об этом невероятном событии говорили везде: в кафе–закусочных, в парикмахерских, на автостоянках, в магазинах, просто на улицах, в рабочих офисах, в семейных домах…
Многие жители Санта–Барбары оправдывали сына СиСи Кэпвелла, полагая, что он, попав в лапы какой‑то секты, вдохновительницей и руководительницей которой, скорее всего и была Лили Лайт, долго не мог порвать с ней, и потому избрал такой жуткий для этого способ — многие в городе не любили эту женщину.
Другие считали, что Мейсон, строя из себя высоконравственного человека и проповедника, чуть ли не святого, все это время просто искусно притворялся, и что ЗА маской святоши скрывался все тот же опустившийся человек, алкоголик, развратник, которым он одно время был, и что такая несчастная, такая высоконравственная Лили Лайт, обнаружив несоответствие между тем, за кого выдавал себя Мейсон и его истинной сутью, едва не поплатилась за это жизнью.
Кстати, такой точки зрения, в основном, придерживались поклонники потерпевшей.
Некоторые считали, что Мейсон попытался убить ее в состоянии аффекта, сильного душевного волнения, многие — что Лили Лайт сама виновата в случившемся, доведя Кэпвелла до умопомрачения.
Впрочем, это была лишь небольшая часть из, наверное, нескольких сотен версий, которые отстраивали для себя любопытные жители городка…
Конечно же, все эти версии были далеки от действительности, потому что никто не мог поверить, что Мейсон не пытался убить Лилиан Лайт…
Многие — и таких, надо сказать, было большинство, — злорадствовали: наконец‑то этот красавчик Мейсон, этот всеобщий любимец, познает в полной мере, что такое настоящее несчастье.
Во всяком случае — никто не оставался к делу Мейсона безразличным.
Однако находились и такие, которые сочувствовали Мейсону — Круз Кастильо, Сантана, Гарри Брэфорд, семья Кэпвеллов, конечно же…
И, разумеется, Джулия Уэйнрайт — не только потому, что она взялась за это, как казалось всем, гиблое и безнадежное дело, а еще и потому, что в последнее время чувствовала в себе все более и более горячие симпатии к этому интересному человеку.
Иногда самой Джулии начинало казаться, что это — не только симпатии, но и нечто другое…
Однако, наученная богатым жизненным опытом прошлых лет, когда она постоянно влюблялась в своих клиентов, Джулия Уэйнрайт усиленно внушала себе, что это ей всего только кажется…
Первое слушание по делу Мейсона было назначено на пятницу — таким образом, у Джулии оставалось еще целых три дня для того, чтобы попытаться связаться с Генри Джакоби — а в том, что он наверняка замешан в этой истории, у нее сомнений не вызывало…
На утро следующего дня Джулия решила отправиться к Генри — тем более, что у нее был повод, более чем подходящий: неустойка в сто тысяч долларов, которую она якобы должна была платить этому типу.
Однако в то утро ей так и не удалось поговорить с Джакоби…
Придя в свой офис, Джулия, согласно давней привычке, сразу же поставила кофеварку — день, по всей видимости, предстоял тяжелый, и она решила взбодрить себя двойной дозой кофе.
В этот момент в ее кабинет влетела секретарша Агата Резерфорд.
— Джулия, — произнесла она, едва отдышавшись. — Там к тебе… Окружной прокурор. Кейт Тиммонс — собственной персоной…
Джулия, удивленно округлив глаза, поинтересовалась у своей секретарши:
— Интересно, для чего это я ему понадобилась?.. Да еще с самого раннего утра…
Агата пожала плечами.
— Не знаю…
Едва девушка произнесла эти снова, дверь раскрылась, и в проеме показался Кейт Тиммонс — как и всегда, в щегольском темно–синем костюме консервативного покроя, который он всегда так любил, в очень модном галстуке и, несмотря на довольно теплую погоду — в тонких лайковых перчатках.
— Привет, Джулия, — произнес он, присаживаясь. — Хорошо, что я тебя застал…
Джулия, не поднимая головы, ответила:
— Доброе утро…
— Можно?.. — спросил окружной прокурор, подвигая себе стул с таким видом, будто бы в ответ мог последовать отказ…
