Селянин (СИ) - "Altupi"

— Алло?

— Егор, это я, — довольно улыбнулся Калякин и съехал по подушкам вниз, бессознательно принимая удобную расслабленную позу, закинул ногу за ногу. Ноутбук тихо шелестел под боком, от экрана лилось серебристое сияние. На душе пели птички.

— Кир, привет! — Егор обрадовался. — Как доехал?

— Ну что ты всё о делах?! — весело возмутился Кирилл и дрыгнул ногой. — Нормально я доехал! Лучше скажи, что соскучился.

— Соскучился, — послушно ответил Егор.

— И я. Я очень сильно соскучился. К тебе хочу. — Кирилл сделал паузу, с благоговением ощущая названные чувства в себе. — А ты закончил уже? Лежишь?

— Только лёг.

— Видишь, я знал, когда звонить! Спать хочешь? Устал? Я по голосу слышу, что устал.

— Глаза закрываются, — отмахнулся Егор. Однако Кирилл знал, что его селянин ишачил с утра до ночи, ещё из-за его отъезда переживал, страшилками себя наверняка кормил, но ни за что не признается, не пожалуется, будет делать вид, что всё в пределах нормы. Таков уж Егорушка — полный комплексов, считающий себя «серой массой», раздавленный бедностью. Дурак, не видит своих достоинств.

— Прости, Егор, не мог сегодня вернуться, — поникши проговорил Кирилл. — Не дали уехать. Предки у меня… ну, сам понимаешь… вылечить меня хотят. От любви к тебе, ага. Но эта болезнь неизлечима, Егор, не волнуйся. Наоборот, я ещё сильнее заболеваю. Я люблю тебя. Никогда и никого не любил, а тебя люблю, очень-очень.

Дверь распахнулась, за ней стояли, конечно, мама и папа. Как полиция нравов, выследившая аморального преступника. Как чекисты в тридцать седьмом. В спальню они не зашли, остановились в дверном проёме, заняв его целиком. Отец скрестил руки на груди, его взгляд говорил, что он не потерпит гомосятины в своём доме. Пока оба не вмешивались, наверно, ожидали, что сынок сам заткнётся, узрев их разгневанные физии. Не тут-то было — Кирилл класть хотел на них. Он лишь покосился сквозь густой мрак и продолжал без прерывания.

— Ты самый лучший, Егор. Мне повезло встретить тебя. Я горжусь тобой…

— За что мной гордиться? — усмехнулся неподозревающий о «прослушке» Рахманов.

— Много за что. За то, что ты особенный, не такой раздолбай, как я.

Егор совсем тихо, боясь нарушить покой близких, рассмеялся над его признаниями, словно над великой глупостью.

— Я честно… ну, не вру ведь! — уверил Кирилл, поглядывая на мать с отцом. — Люблю, когда ты смеёшься. Всю бы жизнь тебя смешил! Да так и будет — мы состаримся вместе! Два шизанутых, смеющихся деда!

Егор смеялся. Лежал, должно быть, обнажённый на своей половине кровати… или на его, прикрывался простынкой, а может, из-за жары просунул её между ног, закрывая только упругий живот. И приподнимал, конечно, бёдра. Маленькие ягодицы ёрзали по матрацу, рука трогала член и мошонку.

— Блять, Егор, ты смеёшься, лежишь, а у меня такие фантазии… Встаёт прямо сейчас… Хочу к тебе. Мне мало того, чем мы утром занимались, хочу добавки. Чтобы ты взял меня сзади и жёстко оттр…

Рука подлетевшего отца вырвала у Кирилла смартфон и с остервенением отбросила в сторону. Модный девайс описал в воздухе короткую дугу, с глухим хлопком впечатался в стену над изголовьем кровати и конструктором из пластмассово-металлических деталек, аккумулятора и микросхем посыпался вниз. Часть упала на деревянную планку, остальное соскочило на подушки.

— Блять! — взревел Кирилл, подскакивая на ноги. — Нахуя?!

Лицо отца было перекошено, правый глаз дёргался. Он поднял руку с оттопыренным указательным пальцем, собираясь что-то прорычать, да из искривлённого гневом рта брызнула только слюна, дар речи у него пропал. Папаша беспомощно потряс скрюченным пальцем перед его носом, резко развернулся на сто восемьдесят и размашисто покинул комнату, зыркнув на неподвижную и такую же онемевшую жену.

— А не надо было подслушивать! — всплеснув в досаде руками, заорал Кирилл и за неимением главного противника уставился на мать.

— Ты совсем распоясался, — сказала она.

— Да? А что вы от меня хотели? Мне что, любить запрещается? Я люблю Егора, когда вы это запомните? Под замок вы меня не посадите, башку не оторвёте! Я вас не боюсь!

— Ты нас неправильно понял, Кирилл.

— Да? И что не так?

— Мы тебе добра хотим.

Кириллу показалось, что его голова сейчас треснет как глиняный горшок и черепками брызнет на пол. У него дыхание от этой заявочки перехватило. Он стиснул зубы, чтобы сейчас выдать что-нибудь злое и насмешливое, но слов просто не находилось. И стоило ли их искать, если опять смысл вывернут наизнанку?

— Иди спать, мам! Иди уже наконец спать — поздно! — и он указал ей на дверь, в проёме которой она стояла. — Иди!

— Не прогоняй: это мой дом, — процедила она и, вопреки словам, развернулась и ушла. Торжествующе-обиженно ушла. Слава богам, что ушла. Кирилл бросился собирать запчасти смартфона. Корпус, аккумулятор… Экран не был повреждён, только по задней крышке ползла нехилая трещина — видимо, этой стороной смарт и шмякнулся о стену. Дебилы. Долбоёбы. Егор там, наверно, в недоумении…

Кирилл набрал его номер и прикрыл рот с микрофоном ладонью.

— Алло? — послышался совсем сонный слабый голос.

— Егор, прости… У меня тут небольшой пиздец вышел. Застукали меня за разговором, короче. Ты не обиделся?

— На что?

— Что я пропал со связи.

— Нет…

— Ладно… Слышу, ты спишь. Спокойной ночи.

— Спокойной. — Егор зевнул.

Кирилл тоже зевнул.

— Завтра позвоню. Пока.

Егор не ответил, в трубке повисла тишина, потом экран погас. На душе у Кирилла стало пусто и тоскливо. Он скинул с кровати покрывало, отодвинул гаджеты на край и свернулся калачиком, размышляя о важном и неважном.

65

Как ни странно, только Кирилл проспал всю ночь напролёт. Проснулся, правда, в половине шестого утра и лежал, обдумывая вчерашние события. Глаза уже не закрывались — он выспался за весь прошлый месяц и на неделю вперёд. В спальне даже при завешенных плотных шторах было достаточно светло, солнечные лучи проникали внутрь через любые возможные щели, день снова рождался ясный и жаркий. Мышцам требовалось движение, организм привык вставать с первыми петухами и что-нибудь делать, но чем можно заняться в благоустроенной квартире?

Оправдываясь этим, Кирилл лежал. Представлял, как Егор устроился на кровати, подложив под щёку скомканную подушку, и сладко спит, не ведая, что остались последние минуты перед новым днём и старыми нескончаемыми заботами. По его спине, возможно, ползает муха, но он её не ощущает. В зале тихо сопит Андрюшка. А может, он этой ночью перебрался к брату. Мама Галя тоже спит, из её комнаты пахнет лекарствами. Воздух в хате остыл, и парни кутаются в простынки, заменяющие летом одеяла.

Кирилл смотрел на цифры на экране смартфона. Пять пятьдесят девять сменилось на шесть ноль-ноль. Сейчас у Егора звенит будильник — нудненькая мелодия дешёвых телефонов. Егор тянет руку, выключает его, зевает и садится, трёт глаза. Потом он оденется, сходит в сортир и пойдёт убирать скотину. Бесконечный день сурка, три года одно и то же. Кирилл подумал, что в таких обстоятельствах сошёл бы с ума.

Он быстро открыл окно эсэмэсок и набрал текст: «Доброе утро! Люблю тебя! Вечером позвоню». Отправил. Было шесть часов пять минут. Кирилл специально не писал раньше, чтобы не будить Егора раньше времени. Теперь он увидит и улыбнётся, маленькое послание скрасит ему разлуку и долгий тяжёлый день.

Через две минуты смарт пиликнул о входящем сообщении. Кирилл с нетерпением и тревогой открыл его, но тучи сразу развеялись: «Доброе утро! И я тебя. Жду». Чего именно ждал — звонка или возвращения — Егор не указал, скорее всего, и того, и другого, и Кириллу это было не важно. Он не отрывал взгляда от «И я тебя», перечитывал, хотя сколько можно перечитывать три слова из шести букв?

Мышцы, нервы, всё тело заполнились энергией, лежать стало не то что невыносимо, — физически больно. Кирилл встал, потянулся, прошёлся вокруг кровати, раздвинул шторы. Солнечный свет ворвался в комнату, затопляя её как цунами. День, солнце, жизнь! И он поедет к Егору. Скоро поедет. Сам пока не знает как, но поедет.