После этих слов чисто внешне Джулия совершенно не смутилась — напротив, она, даже не обернувшись к собеседнику, сказала:
— Что ж — если я не устраиваю тебя как юрист — твое право подыскать себе кого‑нибудь другого…
Но это лишь чисто внешне. Комок подступил к ее горлу… Как, неужели?..
Тот самый человек, к которому она все это время испытывает такие горячие симпатии… Нет, даже не симпатии, это называется как‑то совсем иначе, только она никак еще не может определиться для себя, как именно, она боится этого слова…
И этот человек гонит ее от себя?!
Уэйнрайт, чтобы не расплакаться, глядя на Кэпвелла, отвернулась.
Тот произнес очень спокойно:
— Обойдусь и без адвоката.
— Нет, ты это серьезно?.. — спросила Джулия дрогнувшим голосом.
— Вполне.
Передернув плечами, она произнесла:
— Как хочешь…
После чего вышла на кухню.
Положение Мейсона было теперь достаточно двусмысленным. С одной стороны, Джулия сама предложила ему этот разговор, а с другой — он, отказавшись от ее квалифицированных услуг юриста, не мог больше оставаться в этом доме.
Немного постояв в гостиной, он подошел к кухонной двери и сказал:
— Ну, я пошел…
Уэйнрайт, не оборачиваясь, ответила ему сквозь слезы:
— Спокойной ночи…
— Спокойной…
Мейсон уже взялся за дверную ручку, но в последний момент замешкался…
Он почему‑то ощутил в себе прилив какой‑то безотчетной нежности к этой женщине…
Да, конечно, он всегда уважительно относился к Джулии, но теперь он чувствовал в себе не только уважение…
Нет, это было какое‑то совершенно другое чувство — такое теплое, нежное и по–своему наивное…
Наверное, в последний раз он испытывал нечто подобное только по отношению к Мэри…
Ее уже нет и никогда не будет…
Но Джулия…
Она не фантом, не фантазия, не плод его воображения… Наверное, эта женщина — как раз тот человек, которого он искал всю жизнь.
Тогда…
Тогда почему же он хочет уйти?.. Из‑за ложной гордости? Из‑за того, что они теперь не поняли друг друга?
Но ведь это так глупо!.. Что же делать?..
Он так и остановился, в полном замешательстве держась за дверную ручку…
В этот момент из кухни послышалось:
— Мейсон?
Тот глухо ответил:
— Да…
Джулия вытерла передником покрасневшие от слез глаза, и вышла к Кэпвеллу.
— Прости меня, — сказала она, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Он кротко улыбнулся.
— За что?..
— Я обидела тебя, Мейсон, обидела в лучших чувствах…
— Ничего, ничего… Я ведь понимаю: ты предложила мне это только потому, что действительно желаешь мне добра… Ты ведь так переживаешь за меня — как никто другой в этом городе… Я все понимаю, Джулия…
— О, Мейсон!..
И, не в силах сдержать себя, Джулия бросилась ему на шею, после чего они в долгом поцелуе слились в одно целое…
ГЛАВА 7
Неожиданное предложение прогуляться по Санта–Барбаре. Линкольн–Парк куда более многолюден ночью, чем днем. На что способна Армия спасения. Третье судебное слушание. Заявление Джакоби. Порочный круг в рассуждениях Джулии. Как из него выбраться?.. Уэйнрайт все больше и больше осознает, что Мейсон Кэпвелл для нее не просто клиент.
После позднего ужина Джулия неожиданно предложила Кэпвеллу:
— А не пройтись ли нам по городу?..
Тот смущенно улыбнулся.
— Ты хочешь?..
— Честно говоря, — ответила та, поднимаясь из‑за стола, — я так редко бываю на улице… Все время кручусь, как белка в колесе: суд — свой офис — дом… Я и пешком почти не хожу — все время езжу на машине… Иногда, в столь редкие свободные минуты сижу по вечерам в «Ориент Экспрессе»…
Встав вслед за Уэйнрайт, Кэпвелл прошел в прихожую и снял с вешалки плащ.
— А я и не знал…
Вопросительно глянув на него, Джулия спросила обеспокоенно:
— Чего?..
— Что ты, Джулия, такая большая любительница… романтики.
— Ты так считаешь?.. Он коротко кивнул в ответ.
— Конечно же…
— А почему?.. Что ты находишь в этом романтичного?..
Мейсон улыбнулся.
— Ну, разве ночные прогулки по городу — это не романтика?..
— Мне кажется, это естественное желание… — с языка Уэйнрайт уже было готово слететь: «Прогуляться с тобой после всего…», но в последний момент она сдержалась, посчитав подобное признание преждевременным и произнесла. — Естественное желание подышать свежим воздухом… А почему бы, собственно, и нет?..
Мейсон, неспешно засовывая руки в рукава плаща, ответил:
— Что ж — я не против…
— Тогда пошли.
— А где бы ты хотела прогуляться?..
— Честно говоря, мне больше всего нравится Линкольн–Парк…
Мейсон улыбнулся в ответ.
— А, понимаю… Ну, хорошо…
И они неспешно пошли гулять по ночным улицам Санта–Барбары.
В городе было уже тихо — только разноцветный неоновый свет негаснущих реклам заливал мостовые. Серебристо–зеленый туман медленно опускался на город.
Мейсон взял руку Джулии и сунул ее в карман своего плаща.
Когда центральная часть города уже была пройдена, Кэпвелл спросил:
— Устала?..
Уэйнрайт покачала головой и улыбнулась.
— Нет, что ты…
«Разве рядом с тобой можно устать?.. — подумала она. — Нет, нет и еще раз нет!..»
Показывая на раскрытые двери ночных кафе, мимо которых они проходили, Мейсон спросил:
— Не зайти ли нам туда?..
Джулия отрицательно мотнула головой.
— Нет… Потом.
Наконец, они подошли к Линкольн–Парку.
Он выглядел тихим островком среди каменного потока домов. Глухо шумели деревья на ветру. Кроны их терялись во мгле.
Мейсон и Джулия быстро нашли свободную скамеечку и уселись.
Ночь была довольно прохладная, и потому Кэпвелл участливо поинтересовался:
— Ты не замерзла?..
— Нет, нет…
«Разве рядом с тобой можно мерзнуть?..» — подумала Уэйнрайт.
Вокруг фонарей, стоявших вдоль аллеи, по краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые электрические нимбы. В сгущавшемся тумане началась сказочная, фантастическая игра света. Ночные насекомые, охмелевшие от ароматов, вылетали из липовой листвы, кружились вокруг фонарей и тяжело ударялись об влажные матовые стекла.
Туман преображал все предметы, отрывая их от земли и поднимая куда‑то вверх. Огромное административное здание банка напротив, казалось, плыло по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с ярко освещенными каютами; серая тень пресвитерианской церкви, стоящая за этим мрачноватым строением, превращалась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в серовато–красном мареве света. А потом сдвинулись со своих мест и поплыли караваны домов напротив…
Они сидели рядом и молчали — казалось, они понимали друг друга и без слов…
В этом тумане все было нереальным — и им казалось, что они тоже как‑то расплываются, тонут в призрачном мерцающем свете.
Мейсон медленно повернул голову и посмотрел на Джулию — яркий свет фонаря отражался в ее широко раскрытых глазах…
— Сядь поближе, — произнес он, — а то туман унесет тебя…
Она повернула к Кэпвеллу лицо и как‑то загадочно улыбнулась…
Рот Джулии был полуоткрыт, зубы мерцали, большие глаза смотрели на Мейсона в упор…
Но ему в этот момент почему‑то казалось, что она вовсе не замечает его, что ее улыбка и взгляд скользят куда‑то мимо, туда, где продолжалось это серое, серебристое течение; будто бы она слилась с призрачным шелестом листвы, с каплями влаги, стекающим по шероховатым стволам, будто бы она ловит темный, неслышный для обычного человеческого уха голос за деревьями, за всем этим призрачным, ирреальным миром, будто бы сейчас она встанет и пойдет сквозь этот серебристый туман, бесцельно и уверенно, туда, где ей слышится темный и такой таинственный призыв земли к жизни.
Мейсон потом никогда в своей жизни не смог забыть этого момента: лицо Джулии, такое красивое и выразительное, не смог забыть, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой сверкающей тишине, — не смог забыть, как губы ее потянулись к его губам, глаза приблизились к его глазам, посмотрев вопрошающе и серьезно, и как потом эти огромные мерцающие глаза медленно закрылись, словно сдавшись ему…
